На волшебном балу

Лаура провела весь путь, глядя в окно. Видимо, они направлялись за город, а не в Рим. Какая разница? В любом случае ей не хочется встречаться с дедом.

Еще ей не хотелось сидеть рядом с Алесандро ди Винченцо. Встреча с ним оказалась неприятным сюрпризом. Она всю жизнь старательно избегала общества мужчин, не давая им шанса избегать ее. Мужчина же с такой нелепо благообразной внешностью, как у Алесандро, так шикарно одетый, стеснял ее вдвойне. Даже без объяснений относительно ее отца и его семьи, очевидно, что такой мужчина может терпеть ее общество лишь под давлением.

Мучительная гримаса исказила ее лицо. Где-то она читала, что красивые мужчины и женщины приятнее в общении, чем некрасивые. Причина вроде в том, что к красивым изначально лучше относятся, приветствуют их и восхищаются ими, и, естественно, они находят этот мир удобным местом для жизни. А некрасивых, таких, как она, отвергают. И оттого они становятся мрачными, подозрительными и неуверенными в себе.

К ней это относится в полной мере. Она всегда ощущала себя чужой, во многом благодаря обстоятельствам рождения. Но подростком выяснилось дополнительно, что она никогда не будет отличаться красотой — и детские проблемы обострились в тысячу раз.

Лаура поняла, что у нее есть два пути. Либо озлиться на жизнь, обошедшуюся с ней столь несправедливо, либо смириться и жить с этим. На свете есть другие ценные вещи, и ей следует лишь не обращать внимания на свою внешность. Тогда не останется повода для жалости к себе.

И она решила не беспокоиться. Носила вещи, которые могла себе позволить, лишь бы были удобными и практичными. Не возилась с волосами — зачем тратиться на стрижку? — лишь убирала их с лица. Что касается косметики, то лучше вложить деньги во что-то более нужное. Скажем, в счета и покупку продуктов.

И какое ей дело до Алесандро ди Винченцо, человека, столь далекого от нее, словно он прибыл с другой планеты? Пусть смотрит на нее с отвращением. Гораздо проще, когда он ведет себя как сейчас, а именно: совершенно не замечает ее. Стучит себе по кнопкам.

Должно быть, он играет важную роль в делах фирмы «Вейл — Винченцо», сообразила она. Он явно богат и привык командовать.

Она кисло улыбнулась своим мыслям, потом быстро изгнала из них Алесандро, решив любоваться пейзажем.

Италия — кипарисы, оливковые рощи, поля и холмы, виноградники и дома, крытые красной черепицей. Все под сияющим солнцем.

Это моя страна, как и Англия.

Что-то шевельнулось внутри нее, но Лаура задавила это чувство. Пусть она наполовину итальянка, однако, это всего лишь случайность. Воспитывалась она в Англии. Это место ей чужое. Оно ничего не значит для нее.

Выйдя из машины, Лаура огляделась. Ее глаза непроизвольно расширились. Стоящий перед ней дом поражал размерами. Величественная, аристократическая вилла — вот как это называется. Ей стало нехорошо, внутренности выворачивались наизнанку. Хотелось сбежать. Оказаться дома. Потом ее пронзила острая боль. Если бы тот, кому пришлось стать ее отцом, не был полнейшим негодяем, она могла бы знать это место. Приезжать сюда на каникулы. И мама могла бы быть рядом — живая и счастливая от любви того, кого любила сама…

Но Стефано Вейл ее любовью не интересовался. Ей показалось, что она слышит голос бабушки:

«Он никогда не писал, ни разу. Не ответил ни на одно из писем твоей матери. Сердце у нее было разбито. Он забрал ее невинность, использовал — и выбросил ее потом на помойку!»

Вот с какой реальностью ей предстоит столкнуться. Отец? У нее нет отца. Никогда не было. И деда тоже нет. Как бы ни назвался тот, кто ждет внутри.

— Сюда.

Бесстрастный голос Алесандро вклинился в ее недобрые мысли. Она последовала за ним в дом.

Алесандро провел ее через пару двойных дверей. Открыл еще одну дверь и вошел. Томазо сидел в кресле у окна. Он сразу поднял голову. На лице застыло напряженное ожидание.

Внезапно, как бы ни обращался старик с ним до сих пор, Алесандро почувствовал, что не может так поступить с ним. Ему следует войти первым, предупредить, какова его внучка. Но он решил не поддаваться раскаянию. Томазо сыграл жестко — пусть получает, что хотел.

Позади себя Алесандро различил тяжелый топот — как еще могут стучать ее грубые, уродливые туфли? Ни одна итальянка не позволила бы себе надеть нечто подобное.

Старик поднялся на ноги.

— Томазо — ваш дедушка, — объявил Алесандро невыразительно. — Лаура Стов.

Томазо не смотрел на него. Все его внимание приковала женская фигура у него за спиной. — Лаура… — он шагнул к ней, протянув руку.

Девушка руку не взяла. Отсутствие всяких эмоций делало ее лицо похожим на пудинг — отвратительный английский пудинг с жиром внутри.

— Я твой дедушка, — сказал Томазо. Пусть лицо его было спокойным, голос прерывался от волнения, заметил Алесандро.

Ноздри Лауры расширились от гнева.

— Мой дедушка мертв. А вы — отец человека, разрушившего жизнь моей матери.

Все в ней дышало неприкрытой агрессивностью. Томазо отшатнулся. Лицо его побледнело. Девушка смотрела все так же безжалостно.

— Я здесь лишь потому, — сказала она, — что этот человек, — она кивнула в направлении Алесандро, и в нем вспыхнула злость на ее манеры и на слова, которые последуют дальше, — подкупил меня.

— Он подкупил тебя? — недоверчиво откликнулся старик.

— Да.

Алесандро ошеломленно смотрел на неумолимую фурию.

— Я не хотела иметь ничего общего ни с вами, ни с другими людьми, так жестоко обошедшимися с моей матерью. Не понимаю, зачем вам эта встреча. Мне жаль, что ваш сын мертв, но ко мне это отношения не имеет. Потому что вашему сыну я была не нужна. Он дал это понять еще до моего рождения.

Шок Томазо был все явственнее.

— Это не… я совсем не так… — он сбился. — Я думал, ты будешь рада… рада, что я разыскал тебя…

Его лицо посерело, рука внезапно прижалась к груди. Алесандро бросился вперед, не дав ему упасть.

Следующие часы были бесконечными. Алесандро немедленно связался с больницей, и Томазо отвезли туда. К облегчению Алесандро, ему скоро объявили, что жизнь старика вне опасности, однако его оставят на ночь для обследования.

Но какого бы рода приступ ни случился с Томазо, одно Алесандро знал наверняка. Виной всему эта гарпия со своими мстительными тирадами. Он исподволь взглянул на девушку, сидящую с ним рядом в машине, везущей их из больницы. Лицо мертвенно-бледное, руки стиснуты. Именно так она просидела все время в приемном покое.

— Он выздоровеет? — внезапно спросила она.

— Вам не все равно?

— Я уже говорила: мне жаль, что его сын мертв. И мне жаль, что ему стало плохо. Я не хочу, чтобы он умер. Я никому не желаю смерти.

— Похвально. Но если вы согласны быть добродетельной до конца, сделайте, как ему хочется, и задержитесь на вилле, чтобы он не смог вас повидать. Одному богу известно, зачем ему это, но он сказал, что должен с вами поговорить.

Ответа он не дождался, она только еще немного отодвинулась от него. Это его позабавило. Словно есть в мире женщина, у которой еще меньше шансов возбудить его интерес, чем у нее.