Всего лишь миг

Спускались сумерки, расцвечивая золотом все вокруг. Луч заходящего солнца плясал на блестящих волосах девушки, словно наслаждаясь последним мгновением свободы, прежде чем его поглотит ночная мгла. Взгляд Клифа спустился ниже, к ее стройной спине, длинной косе, подпрыгивающей в такт шагам. Клиф не мог не заметить, что ее старенькие джинсы сидят как влитые на округлых бедрах. Смущенный направлением, которое приняли его мысли, Клиф оторвал глаза от удаляющихся фигур.

Он вновь принялся осматривать комнату: опыт полицейского подсказывал ему, что, пока не стемнеет, на складе ничего не произойдет.

Встав со стула, Клиф подошел к стене, привлеченный множеством фотографий. В центре висел черно-белый снимок молодоженов. Бабушка в молодости? Наверно, связала беднягу по рукам и ногам, чтобы притащить к алтарю, скривившись, подумал Клиф.

Вокруг свадебных фотографий висели другие, в том числе запечатлевшие Эдит Тернер на разных этапах ее жизни. Можно было отметить, как идут года, по длине ее косы. Вот школьный снимок – веселая беззубая улыбка, кудрявая косичка еще не доходит до плеча. Вот выпускная фотография, лицо светится ожиданием, неизменная коса короной закручена вокруг головы.

Глаза Клифа задержались на фотографии, где Эди была снята в широкой футболке – форма университета Канзас-Сити. Футболка не могла скрыть ее ладную фигурку, каштановая коса, перекинутая через плечо, легко обвивала высокую грудь. Клиф припомнил, как коснулся ее теплой, нежной груди, и у него помимо воли задрожали пальцы.

Что он тут делает, рассматривая снимки чужих ему людей, вспоминая случайное прикосновение женщины, которая ему безразлична? Клиф бросился на стул перед окном и потянулся к сумке, где лежали сэндвичи с острым томатным соусом. У него так болела язва, что одно уж к одному – хуже быть не может.

Внизу, на улице, Эди терпеливо шагала рядом с бабушкой. Старушка шла медленно, спотыкаясь, ей было трудно ходить из-за плохой циркуляции крови.

Однако каждый вечер, если она полагала, что это ей по силам, они ходили сначала в одну сторону от дома, затем в другую. Бабушка любила гулять, и Эди чувствовала, что прогулки ей на пользу. В хорошие дни бабушка показывала ей особо памятные для нее дома: небольшое строение на углу, где когда-то была итальянская пекарня, пустырь, где некогда стоял популярный ресторан. Но в этот вечер ничто не пробуждало воспоминаний в уме старушки. Она смотрела вокруг с таким выражением лица, будто видела все это впервые, будто не она прожила в этом доме пятьдесят восемь лет. Эди знала, что потеря памяти и здравого рассудка объясняется болезнью, лишившей бабушку ее души и заменившей их растерянностью, путаницей в мыслях и агрессией. По мере того как болезнь забирала над ней все большую власть, реже и реже давала себя знать истинная сущность доброй, любящей женщины, воспитавшей Эди с младенческих лет.

На губах Эди мелькнула улыбка – она вспомнила, как удивлен был Клиф, получив удар по голове. В его черных глазах вспыхнула жизнь – впервые за все время, – и в этот миг, когда он потерял над собой контроль и позволил вырваться чувству, он показался Эди куда привлекательней.

– Зачем ты меня сюда привела? – нарушил ее воспоминания голос бабушки.

– Мы просто гуляем, бабушка, – сказала Эди, радуясь, что может отвлечься от мыслей о черноволосом мрачном полисмене, сидевшем в ее квартире.

– Почему мы гуляем по этим улицам? Мне здесь не нравится.

Эди взяла старушку за руку и ласково ей улыбнулась.

– Бабушка, вы же знаете все эти улицы. Посмотрите, вон там ваш дом.

Старушка взглянула на другую сторону улицы с растерянным видом.

– Нет, это не мой дом. Этот дом похож на притон.

Эди улыбнулась, но не стала спорить. Она знала по опыту, что доказывать бабушке ее неправоту бесполезно. Это только еще больше собьет ее с толку.

– Ладно, ладно. Пойдем домой, нам пора есть.

На лестнице они встретили Розу Тоннилеско с сыном. Эди чуть слышно вздохнула. Она очень любила толстуху итальянку, но не сомневалась, что в прошлой жизни та была профессиональной свахой и теперь решила во что бы то ни стало поженить Эди и своего сына Энтони.

– А, Эди и бабушка! – широкое лицо Розы сияло. – Как погуляли сегодня, бабушка, милочка? – Роза громко и отчетливо произносила каждое слово, точно бабушка была глухая.

– Вы кто такая? – спросила старушка, подозрительно глядя на нее.

– Я – Роза, вы же помните меня? Роза, ваш друг.

Старушка придвинулась поближе, испытующе вглядываясь в широкое смуглое лицо.

– Нет, вы не Роза. Роза молодая, а вы – нет.

Роза закатилась смехом.

– Вы совершенно правы. Стоит зазеваться, и ты становишься старше на несколько лет. – Она ласково улыбнулась старушке, затем переключила свое внимание на Эди. – Эди, вы помните Энтони? Я говорила вам, что он приезжает в гости на пару дней.

Эди улыбнулась худощавому черноволосому юноше, стоявшему рядом с Розой.

– Конечно, помню. Привет, Энтони, рада снова вас видеть.

Два месяца назад, поддавшись настояниям Розы, они назначили друг другу свиданье и провели вместе тоскливый вечер. Не прошло и пятнадцати минут, как обоим стало ясно, что они совершили ошибку. Между ними не было ничего общего, ни вкусов, ни интересов. Слава Богу, они смогли признаться в этом друг другу и оставшееся время до того часа, когда, по мнению Розы, должно кончаться свиданье, скоротали, разъезжая по городу и болтая о пустяках. В результате между ними возникла дружба, доставляющая удовольствие им обоим.

– Привет, Эди, – губы Энтони тронула застенчивая улыбка.

– Энтони обручился, – сказала Роза, с сожалением глядя на Эди. – Ах… я так надеялась… – из ее груди вырвался тяжелый вздох.

– Поздравляю, Энтони, – воскликнула Эди, радуясь, что спокойный, стеснительный юноша нашел девушку, с которой хочет связать свою жизнь.

– Надеюсь, эта молодая особа готова дать начало новой семье. Я хочу дожить до внуков.

Энтони крепко взял мать под руку.

– Пойдем, мама. Обсудим наши планы насчет детей попозже. Нехорошо, если Шерри будет нас ждать.

Роза подняла к небу карие глаза.

– Раньше он волновался, как бы не заставить ждать меня, а теперь его волнует, как бы не заставить ждать эту Шерри. – Она вздохнула – глубокий кроткий вздох.

Они попрощались и разошлись. Эди улыбнулась. С такой свекровью, как Роза, бедняжке Шерри трудно будет жить своим умом.

Когда они вошли в квартиру, Клиф обернулся.

– Кто это? – тут же спросила старушка.

– Бабушка, это Клиф. Один из моих друзей, – сказала Эди с таким видом, словно и не знакомила их друг с другом всего полчаса назад.

Клиф был настороже. Он не знал, чего ему ждать от старухи, и был готов ко всему.

– Ты – сын Бесси? – спросила старушка.

– Нет, – ответил Клиф.

– Бабушка, Бесси с сыном больше здесь не живут, – вмешалась Эди.

– Как звали ее сына?

– Джонни, – ответила Эди, подводя ее к столу. – Садитесь, садитесь. Я сейчас принесу ужин.

– Я хочу отбивную, – заявила старая дама.

– Бабушка, милая, вы же знаете, что мы не едим мяса. – Эди открыла дверцу холодильника, словно подчеркивая этим движеньем свои слова. – Я приготовила очень вкусную запеканку из картофеля с баклажанами.

– Запеканка – гадость! – горячо отозвалась бабушка. – Я хочу отбивную.

Клиф посочувствовал ей. «Гадость» – то самое слово. Если выбирать между картофельной запеканкой с баклажанами и сочной, приправленной специями отбивной, он, конечно, выбрал бы второе, и черт с ней, с изжогой.

– Запеканка тебе куда полезней, – сказала Эди, и Клиф услышал жужжание микроволновой печи.

Видимо, ответ удовлетворил старушку – больше разговора об отбивных не было. По правде сказать, до конца трапезы она вообще не проронила ни слова. Голос Эди лился нескончаемым умиротворяющим потоком: она то отпускала добродушные шутки по адресу знакомых и друзей, то напоминала бабушке, что надо пользоваться вилкой, а не пальцами. Клиф поймал себя на том, что ему нравится ее слушать. Низкий мелодичный голос вызывал в памяти гуденье церковных колоколов.