Северное буги

А ведь думал, что все забудется. Мне вдруг показалось, что все, что находилось в этом железном помещении, все уже давно чужое, все давным-давно не свое. Обычные мерзлые предметы, отражающие память.

Но вот сейчас, когда в моем желудке водка мешается с оленьей кровью, когда возникает это приятное тепло, я думаю о Наде с большим волнением.

Разумеется, в тех наших последних словах было очень много: и усталость друг от друга, и желание наконец-то освободиться и вздохнуть свободно, навсегда избавиться от мысли, что есть где-то рядом твоя телесная половинка, тело, которое всегда готово прижаться к твоему. Но во всех этих желаниях уже тогда чувствовался юношеский максимализм и фатализм, мы словно любовались друг другом по разные стороны пропасти. Но я уезжал из Хабаровска с твердой мыслью: она есть, она жива, она будет на расстоянии всего 450 км от меня. Эта мысль меня успокаивала.

Теперь же, спустя четыре года, когда тот романтический пепел совсем остыл и, кажется, превратился в тень прошлой жизни, в приятное воспоминание, мне вдруг ужасно захотелось увидеть ее, понять, вернее, почувствовать, осталась ли между нами та связь. Новость о ее замужестве, которую предупредительно сообщил мне Краснов, меня не смутила. Однако я ощутил нехорошее желание реванша, какого-нибудь последнего хода. Похоже, во мне проснулись все эти дешевые мысли вычеркнутого из жизни любовника. От этого мне стало не по себе. «Ну вот, — думал я, — дорогой, неужели тебе не хватает в жизни счастья? Посмотри, какая у тебя красавица, Аня, да еще и Морозова! Чего тебе не хватает? Зачем тебе вся эта суета?» Но вместе с тем я уже знал, что поеду, обязательно поеду на этот новогодний карнавал. Мной овладело какое-то упрямое, необъяснимое желание в чем-то убедиться, ухватиться за ускользающее…

Все-таки физический труд облагораживает. Помню, как еще в детстве отец рубил дрова, а мы с братом складывали их в поленницу. Воздух был морозным, чистым и свежим. Иногда на гладкой поверхности скола я замечал маленькие ямочки, наполненные пахучей и мягкой, словно мед, смолой. Именно тогда я впервые и услышал слово «облагораживает». Наверное, эти приятные воспоминания уже заранее наполняют меня радостью, я люблю физическое напряжение в морозную погоду.

Спустя три с половиной часа олень был сложен в аккуратную поленницу, я снял перчатки, выйдя из гаража, снегом обтер руки и лицо. Недалеко дети катались с горки, бегали собаки. Набрав два пакета оленины и закрыв гараж, я побрел домой. В теплом помещении я почувствовал озноб, из горлышка выпил немного горилки, взял бутылку и пошел в ванную, набрал горячей воды и, стянув насквозь мокрую от пота одежду, полез в ванну.

Когда я одной ногой был уже в горячей воде, а другой еще стоял на холодном кафеле, зазвонил телефон. Почему-то я был уверен, что это не меня. Номер входящего оказался незнакомым.

— Смольный, — нехотя отозвался я.

— Ало-а? Дима-а? Это Вика. Я приехала-а, — раздался в трубке мягкий женский голос.

— С приездом вас, девушка. Только я не Дима. Вы ошиблись номером.

— А кто эта-а?

— Это врач, Глеб Сергеевич Пугач, — пошутил я.

— Ало-а?

— Слушаю.

— Передайте Диме, что я приехала-а?

— Хорошо-а, — сказал я и отключился.

«Фиг знает, что такое», — подумал я, аккуратно придерживая сотовый, лег в ванну и набрал Анин номер:

— Здравствуй.

— Привет.

— Как дела?

— Да в общем-то нормально.

— А меня, знаешь, задолбали тут, звонят постоянно кому ни попадя, ошибаются номерами, в общем, хрен знает что. Да и за день, честно говоря, намаялся. Вот в ванне сейчас лежу.

— А, бывает. Думаешь — «позвоню Ане, пусть она устроит маленький релакс-секс по телефону»? — Последние три слова она сказала интимным шепотом.

— Что-то вроде этого.

— Хорошо. Прикрой глаза. — Я прикрыл. — Ты лежишь в горячей ванне, и пар от воды поднимается и греет лицо, и ты дышишь теплым паром, и внутри тебе становится тепло, твои ноги и руки становятся легче и покачиваются в воде, твои веки тяжелеют, и ты знаешь, что я стою подле тебя, и стоит тебе только подумать об этом, как ты ощутишь, что я массирую тебе виски, и твои мысли становятся легче и уравновешенней, потом мои руки спускаются ниже и массируют тебе грудь, твои мышцы расслабляются, мы слышим, как стучит твое сердце, я замедляю массаж, и твое сердце стучит медленней, медленней, мои руки спускаются тебе на живот, он немного придавлен водой, и ты чувствуешь мои руки, словно особенно плотные части воды, ты ловишь меня за ускользающую руку, но она спускается ниже и превращается в кольцо, и с каждым коротким движением кольца учащается биение твоего сердца, я с тобой, я рядом, ты во мне. А теперь ты откроешь глаза…

Я открыл глаза.

— Слушай, и как это у тебя получается.

— Ну, дело мастера боится, — засмеялась она.

— А что у тебя за шум там такой?

— Да я вообще-то в автобусе еду.

— Что-о? — От неожиданности я сел в ванне. — В каком таком автобусе?!

— В обычном, муниципальном.

— Ну, Морозова!! Ну… — У меня не было слов. — У меня просто нет слов!

Она засмеялась в трубку, я смеялся вместе с ней.

Отсмеявшись, она сказала:

— Слушай, а зачем ты вообще звонил?

— Знаешь, мне только что старый приятель позвонил, — ответил я. — В общем, он меня приглашает в Хабаровск, в старой нашей компании посидеть, Новый год встретить. Ты не будешь в обиде?

— Да нет. Очень хорошо для тебя все складывается. — Я почувствовал, что она если и не обиделась, очень даже опешила.

— Ты как, нормально? — спросил я.

— А что мне сделается. Ладно, мне пора выходить. — Она повесила трубку.

Я закрыл глаза. Моя кровь, почувствовав, что вокруг тепло, забегала быстрей, а мысли, наоборот, поползли медленней и стали какими-то вялыми.

Глава 2

В последние предпраздничные дни генеральный директор пригласил меня в «каминную» и в честь приближающихся праздников предложил выпить коньяка. Мы выпили, поговорили о делах, он передал нам доверенности на ведение этих самых дел, похлопал меня по плечу, сказал какой-то комплимент из курса Карнеги и преспокойно улетел загорать на пляжи южного Китая. А я остался сидеть с кипой бумаг перед камином, утопая по щиколотку в мохнатом ковре и по уши в проблемах фирмы. В камине трещали березовые поленья. Разбирая бумаги, я вдруг испугался, что моя поездка в Хабаровск может «накрыться медным тазом».

Но, видимо, мой ангел решил не сдаваться без боя. Все чиновники, развешивающие в своих обшарпанных кабинетах гирлянды, светились новым счастьем и подписывали документы не глядя, женщины, улыбаясь, принимали конфеты, мужчины коньяк. Наши партнеры в лице таких же подневольных, чьи директора разъехались по берегам Мирового океана, наскоро перезаключали договора на следующий год, контейнеры, как ни странно, пришли вовремя, и мы без помех переслали их в Сибирь, деньги из Сибири от новых партнеров пришли как по расписанию. В общем, все шло как нельзя лучше. Среди странностей тех последних дней было и то, что даже факсы проходили без помех. В конце концов, 25 декабря я с легким сердцем купил билет на автобус в бизнес-классе до Хабаровска на 30-е число. Толстая кассирша, в серой мохеровой шали, с распухшими от серебряных колец пальцами и взглядом кита-убийцы, сквозь кашель пожелала мне счастливого пути. Я не верю в сглазы, но что-то мне подсказывает, что именно тот взгляд испортил для меня последние дни старого года.

В ночь с 25 на 26 декабря разыгралась метель, я простудился и, дабы не усугублять положение, прямиком, даже не предупредив о своем приходе, отправился к Ане, чтобы она сделала мне пару уколов одного замечательного лекарства, которое, судя по тому, что было написано в аннотации, могло вытащить чуть ли не из могилы. По дороге я купил бутылку белого сухого вина.