Северное буги

«Ладно, ладно, поживем, увидим», — успокаивал я себя. И не успокаивался. Сделав еще один крупный глоток, я закусил его снегом, взялся за лопату. Мне ведь предстояло еще целый день работать.

Признаться, про свои планы на Новый год я пошутил. Они у меня были совсем другими, и Петросяна я принципиально не смотрю. Моя знакомая, Аня Морозова, пригласила меня на студенческую вечеринку, которая должна была начаться в кафе «Релакс», а потом плавно перетечь в общежитие педагогического университета. Если говорить начистоту, я уже как-то вырос из этих студенческих увеселений. И хотя я с радостью согласился, меня не покидало понимание, что такие вот мероприятия для меня уже схожи с хорошим, но тесным в плечах и рукавах костюмом. Я успокаивал себя, что там будет Аня, и эта ночь, возможно, закончится не в общежитии, а у меня или у нее дома. Однако такое предположение, скорее всего, было лишь моей фантазией, и хотя с Анной мы были близки, наши отношения во всех смыслах можно было назвать странными. Есть такие люди, с которыми невозможно общаться по нормальным социальным стандартам. Анна никогда не была моей девушкой, я не дарил ей ювелирных штучек, она не была мне верна с самого начала нашего знакомства, мы даже не думали о возможности жить вместе или о браке, да и само наше знакомство было незаурядным. Мы познакомились в Интернете на сайте онлайновых дневников «Живой Журнал» ( www.livejournal.com). В течение года мы читали дневники друг друга, были сетевыми друзьями и знали друг о друге, кажется, больше, чем могут знать мужья и жены или братья и сестры. Ее журнал-дневник был произведением искусства, настолько он был лиричен и хорошо выстроен, я тоже по мере сил старался вести свой хотя бы в духе тургеневских «Записок охотника». Между нами даже возник виртуальный роман, однако он зиждился не на взаимных чувствах, а на литературной игре, на откровениях на грани фола. Спустя год такого общения мы уже могли предугадывать даже ход мыслей друг друга. Как это часто бывает при общении в Интернете, мы даже не знали ни наших настоящих имен, ни места жительства, чему не придавали никакого значения. Место своего жительства она обозначала как Чунга-Чанга, я свое назвал Кафка-стан. И вот совершенно случайно в середине ноября мы встречаемся на только что открывшейся виртуальной страничке нашего реального города, Комсомольска-на-Амуре. Это было неожиданно. Забавно, что, кроме всех нюансов отношений в Интернете, каждое сказанное слово зависает в нем навсегда и очень легко можно отыскать диалог даже многолетней давности.

«Ты ли это, свет очей, мой Кафка-стан топчешь?» — «Типа так, парниша, вот те раз, что ты в Комсе, давно?» — «Сызмальства». — «И я с пеленок, неисповедимы пути». — «Аминь». — «Жжошь». — «Попьем кофейку?/потупясь». — «Отчего бы не попить/краснея». — «Завтра». — «В семь часов дня». — «На берегу в кофейне(?)». — «Хм, добре».

К моменту нашей первой встречи я знал, что она на третьем курсе философского факультета, брюнетка, что третий размер груди. Знал, что она обожает кататься на коньках, зиму любит больше, чем лето, варежки больше, чем перчатки (слегка помешана на варежках и любит, когда ей их дарят), юбки до уровня колена любит больше, чем брюки, длинные цветные шарфы больше, чем шейные платки. В эту зиму предпочитает духи «Расо Rabanne», макияж, который придает лицу перламутровый отблеск, нижнее белье простое, элегантное, предпочитает белый цвет. Золото и серебро считает несколько тяжеловесным и больше любит бижутерию из каких-нибудь непонятных штучек неясной природы и фактуры. Знал я и то, что она любит испытывать мужчин, что новый парень как бы оказывается в двойной сети: с одной стороны, он попадает в мягкую варежку Аниной любви, где лирика, белые стихи, вино «Молоко любимой женщины», секс с шепотом в ухо и мягким стоном, после секса сигареты с запахом ментола; с другой — он чувствует, что с ним играют в сложную интеллектуальную, чисто философскую игру, постоянно тестируют на знание чего-то, на понимание каких-то потаенных вещей, например каким проклятием иудейская амстердамская община наградила Спинозу или как варится глинтвейн — да кто его знает? Эта игра перетекает в шутку, но такая шутка — как партия в шахматы на двух досках. Парни часто не выдерживают второго, а кто выдерживает, не может вместить в себя первое. Но расставания всегда проходят тяжело (для парней). В общем, в отношениях с мужчинами Аню можно назвать стервой. Конечно, назвать ее так недостаточно, но это тема отдельного разговора.

Как мы встретились первый раз? Я сидел в кафе, наблюдал за официантками в белых блузках, отражающихся в зеркалах. Погода снаружи была серьезная — шел первый снег, и шел он так, словно раз и навсегда хотел показать, кто в этом городе хозяин. По радио пела популярная некогда Патрисиа Каас. Ровно в семь вечера пришла Аня. Кажется, если бы я и не видел ее фотографий, я, пожалуй, узнал бы ее. Ее внешность можно было охарактеризовать словом «ворожея» — похожа на панночку из фильма «Вий», но взгляд веселый, поглощающе искренний. Казалась она старше своих лет, глаза голубые, кожа белая, даже в непогоду румянец, волосы крупно вьющиеся, чуть ниже плеч (в гармонии с длиной юбки чуть ниже колен).

В тот вечер в нашем общении не было той наигранной вычурности, что была в Интернете, я чувствовал себя вполне свободно. Сейчас я почти не помню, о чем мы тогда говорили, темы не имели никакого значения — мы просто трогали друг друга словами, и этого было довольно. При этом было интересное ощущение, что я вот знаю все ее уловки для мужчин, и она знает, что я знаю, и поэтому не расставляет сети, не подергивает плечами и не смотрит на просвет бокала, не поправляет этим специальным жестом прическу. Кроме этого, и она знает меня как свои пять пальцев, и вместе с тем мы видимся впервые. Очень все это странно и притягательно. Мы просидели в кафе до закрытия, ветер снаружи усилился. Мы заказали такси, сначала заехали к ней, я ее проводил и на том же такси поехал домой. Я был счастлив.

Примерно через неделю она загрипповала, позвонила мне ночью и попросила привезти таблеток. Я привез. У нее была высокая температура. Я выхаживал Аню три дня, на это время остался у нее. Аня, храбрясь, вспоминала болезненного Ницше и его «все, что нас не убивает, делает нас только сильней», я ей поддакивал и поил теплым молоком. Пожалуй, эти три дня еще долго будут самыми интересными днями моей жизни. Да, около года мы общались в Сети, один раз встретились и мило поговорили в кафе. Так отчего же мы совершенно не стеснялись друг друга? Анна все время ходила в одной ночной рубашке и в черной пуховой кофте, я помогал ей переодеться в свежее белье, надевал ей носочки и прочее, я сразу стал спать рядом с ней, но во всем этом не было никакой пошлости, жеманства. Когда любопытство мое взяло верх и я спросил, отчего она не позвонила какой-нибудь подруге или родителям, почему, в конце концов, не попросила своего парня, ведь есть же у нее кто-то, с кем она спит, Анна ответила, что с парнем она рассталась накануне болезни, подруг не стала звать, чтобы не надоедали разговорами о бывшем френде, с родителями у нее отношения натянутые, а я хоть и виртуальный, но все-таки любовник. Мы посмеялись. Вечером последнего дня она сказала, что ей очень хочется мужчину. Разумеется, я не мог ей в этом отказать.

После ее выздоровления мы встречались еще несколько раз: ходили в кино, на концерт местных рок-групп, однажды устроили пробное использование моего нового цифрового фотоаппарата, поехали в парк и фотографировали там в разных режимах небо, друг друга, следы на снегу, заснеженные карусели, первых, еще с прилипшей осенней листвой, снеговиков. Наши отношения в Интернете приобрели некое едва уловимое балдежное качество, какую-то интересную романтическую глубину, но вместе с тем мы знали, что не сможем стать половинками, спутниками. Связано это было с тем, что в наших отношениях была некая особенная черта. Особый стиль общения. Дело в том, что с самого начала оно было построено на тонкой эстетической игре, на бережном понимании друг друга. К этому добавлялся несколько искусственный антураж: все наши отношения были абсолютно прозрачными: если мы шли в кино или кафе, то по-прежнему писали в Интернете, как это было, если фотографировались, то выкладывали в Сеть фотографии. Пожалуй, только о сексе мы теперь не писали. За нашей жизнью через «Живой Журнал» наблюдало около тысячи человек. Секс с ней был не просто секс, а нечто очень изящное, завораживающее своей гармонией, нечто до такой степени прекрасное, что все остальное по большому счету было неважным. И в разговоре с Аней невозможно было допустить не то что пошлость, но даже небрежность. Конечно, ни о какой двуличности здесь не могло быть и речи, но, общаясь с ней, постоянно приходилось соответствовать более возвышенному варианту поведения.