Пир окончен

– Все правильно. Еще укажи мне мое законное место бабушки и передай мне вязанье. С тебя хватит.

Стефан еще раз поцеловал ее и по-дружески встряхнул.

– Сними это платье, давай попьем чаю. Потом я отвезу тебя домой. Тебе не следует задерживаться надолго. Туман станет совсем плотным.

Джулия на мгновение прильнула к нему.

– Я на самом деле любила тебя Стефан… по настоящему.

– Я этого не заслуживаю, – сказал Стефан. Он произнес те же смиренные слова, которые произносило бесчисленное множество мужчин в подобной ситуации. Но еще он прибавил:

– У нас с тобой так много было хорошего, и я так тебе благодарен. Джулия, милая, прошу тебя, останемся друзьями.

Джулия отвернулась от него, чтобы он, не дай Бог, не увидел примечательного и во многих отношениях уникального зрелища слез, катящихся по ее накрашенным щекам. Джулия Делимор подумала: «Вот бы бедняга старый Вилли увидел меня сейчас, у него бы начался приступ, он бы скончался на месте. Что я за идиотка! Чем скорее я пройду через это, тем лучше».

Она подобрала тяжелые шелковые юбки своего старинного платья и грациозно пошла по мастерской к спальне, в которой переодевалась. Тыльной стороной ладони Джулия вытерла глаза и, обернувшись, сказала небрежным тоном через плечо:

– Пожалуй, я сейчас одену пальто и шляпу и ты, Стефан, сразу отвезешь меня домой. Я сейчас не в настроении для милых бесед. Что же касается портрета – безусловно, его надо закончить. Он очень хорош. Он добавит тебе еще больше славы, мой дорогой. Но я неделю-другую не буду позировать. Ты уезжаешь за границу, ты сам это только что сказал. А я поеду и вызволю Вилли с горных вершин и возьму его недели на две в Канны.

Стефан почувствовал невыразимую радость и нечто вроде настоящей благодарности – нечто вроде уважения к ней за то, как она приняла разрыв в их отношениях, и сказал:

– Вот и договорились. Мы оба немного отдохнем за границей, потом закончим портрет.

Дверь в спальню закрылась. Стефан остался один. Глубоко вздохнув, он подошел к камину, ткнул ногой полено – и по нему снова заиграли языки пламени. День пропал окончательно. Он чувствовал себя измотанным. Он знал, что Джулия будет одеваться, приводить в порядок лицо и прическу по крайней мере еще полчаса. Стефан подошел к телефону, стоящему на письменном столике в дальнем конце комнаты и набрал номер Ноэля Тернера. Ноэль оказался дома. После взаимных приветствий Стефан без предисловий предложил ему поехать в Испанию.

– Я хочу убраться из Лондона ко всем чертям. Как ты на это смотришь, Ноэль? Кроме всего прочего, меня уже до смерти тошнит рисовать хорошеньких женщин, я бы хотел писать андалузийскую природу. Мне рассказали о небольшом местечке близ Малаги – там, в деревушке Торремолинос есть замок в мавританском стиле, переделанный под пансион. В это время года, если не ошибаюсь, там цветут маки, а горы покрыты дикими ирисами. Ну что ты на это скажешь?

– Это похоже на сон. Я прокашлял все утро, мое горло забито туманом, – раздался жизнерадостный молодой голос Ноэля, – и я только и мечтаю о том, чтобы сесть на ослика и проехать по горам вместе с тобой, дорогой мой Стефан. Но я не смогу этого сделать ни на следующей неделе, ни через две. Твое предложение обрушилось на меня так внезапно. У меня есть работа, которую я должен закончить. Я освобожусь только в середине марта.

– Как жаль, – сказал Стефан.

– Знаешь, – продолжал Ноэль, – приходи часов в шесть, мы выпьем и обсудим это дело. Еще будет Эвелин с мужем.

– Кажется, я свободен, – неуверенно сказал Стефан.

– И если туман не будет слишком густым…

– Туман не помеха, – сказал Стефан. – Я могу дойти до тебя пешком.

– Между прочим, – добавил Ноэль равнодушным тоном, – я слышал, что Верона вернулась.

Стефан почувствовал, как напрягся всем телом. Глаза сузились. Второй раз за этот день при нем произносили вслух это имя. Поразительно! Но почему у него так сильно забилось сердце? Верона – это всего лишь одно имя… призрак прошлого, причем очень назойливый призрак, где бы он не возникал. Верона больше ничего не значила для него. И это навсегда. Беззаботным тоном Стефан сказал:

– Это интересно. А что бравый майор с супругой получили назначение в Англию или только приехали в отпуск?

– Я сам с Вероной не разговаривал, – сказал Ноэль, – с ней разговаривала Эви. Вчера вечером Верона звонила ей по телефону. Она здесь уже недели две, но ни с кем не виделась, потому что лежала в постели. Я слышал, что бедняжка очень больна. Более того, по словам Эви, она чуть не умерла.

Стефан Бест в этот момент почувствовал, что сердце как будто сжала холодная рука.

– А! И чем же она больна?

– Я не знаю. Наверное, Эви знает больше. Во всяком случае, Верона сейчас в Хэмпстеде, у родителей, а ее муж остался в Египте. Ее отправили домой одну по состоянию здоровья.

– О, – только и мог выговорить Стефан.

– Увидимся позже, старина, – сказал Ноэль и повесил трубку.

Стефан медленно положил трубку на аппарат. Он снял очки и тщательно протер стекла носовым платком. Ему казалось, что этим туманным днем в его мастерской разорвалась бомба и разрушила все, что его окружало, всю его благополучную и интересную жизнь, которую он создал вокруг себя с тех пор, как Верона ушла от него. Кругом он видел одни развалины. Нетронутым оставалось одно прошлое, оно поднялось и встало перед ним… неумолимое, безжалостное… и все потому, что Верона вернулась в Лондон. Верона была в своем старом доме. Боже мой, подумалось ему, он мог поднять сейчас телефонную трубку и услышать ее голос, если бы захотел, как это бывало сотни раз в прежние дни.

Верона одинока и больна. Он помнил ее пышущей здоровьем – сверкающие глаза, удивительная жизненная энергия, несмотря на хрупкое сложение – и не мог связать такие понятия, как Верона и опасная болезнь. Мысль об этом так растревожила Стефана, и ему тут же захотелось увидеть Верону. Но это, конечно, невозможно. Верона – замужняя дама, у нее уже есть уютное гнездышко. Вряд ли ей хочется нарушать свой покой. Что же до него – к чему подвергать себя пытке видеть Верону женой другого, потерянную навсегда.

В мастерскую вошла Джулия Делимор, одетая, как картинка с обложки «Вог», в соболином коротеньком жакете и кокетливой меховой шапочке, сдвинутой набок. Умело накрашенная, с улыбкой на алых губах, в сером свете февральского дня она легко могла бы сойти за двадцатипятилетнюю девушку.

– Я готова, – объявила Джулия. Стефан с трудом оторвался от мыслей о Вероне и усмехнулся.

– Выглядишь как всегда на миллион, милая. Дай мне пять минут, чтобы я переоделся в костюм, и тогда я смогу отвезти тебя домой, – сказал он.

– Давай поскорей, Стефан, – сказала Джулия с таким видом, будто ей не терпелось уехать.

Как только он вышел, Джулия сунула руки в соболиную муфточку и долго стояла, пристально вглядываясь в портрет Вероны, на котором та была как живая.

Глава 2

– Может быть, в такой вечер тебе лучше посидеть дома, дорогая? – озабоченно спросила миссис Лэнг свою дочь.

Верона у себя в спальне надевала черное платье, которого ее мать раньше никогда не видела. Она купила его в Каире, это была французская модель из шерсти и тафты, с длинными рукавами, несколько напоминающая тунику. В нем Верона казалась очень худой и высокой. Матери, наблюдавшей за тем, как ее дочь одевается, было грустно. Она не узнавала свою дочь. Верона была как чужая. Казалось, она изменилась до неузнаваемости. И не то, чтобы внешне – Верона всегда была хрупкой – кроме того, за то короткое время, что она после Египта провела дома, в основном, в постели, за чтением, она стала выглядеть намного лучше. Даже каштановые волосы возвратили утраченный блеск. Но как сильно она отличалась от той юной девушки, покинувшей Англию почти три года тому назад! Только вчера родители Вероны говорили о том, что редко теперь слышат ее смех, видят улыбку. Она казалась постоянно чем-то подавленной. Слишком тихая, слишком грустная для своего возраста. Правда, сейчас она замужняя женщина и, естественно, должна была повзрослеть, особенно после злополучного выкидыша и многочисленных болезней «в этом мерзком Египте», как выражалась миссис Лэнг. Но даже семейный врач, который тщательно обследовал Верону, не видел причин для такого подавленного состояния. Верона, по его мнению, могла бы уже и поправиться и повеселеть, ведь произошла полная смена обстановки и климата.