Пятница, кольцевая

– А тогда нам казалось, что мы действительно первые христиане. Первые правильные христиане, которые живут только по Библии. Пресный хлеб для причастия мы пекли сами и передавали его друг другу, отламывая по кусочку. Джейсон произносил небольшую проповедь, разливал вино... Все как будто на Тайной вечере! Казалось, что Христос просто один из нас. И кстати, называли мы себя соответственно – «ученики Христа», как в Евангелии называют апостолов.

Знаешь, я тогда была счастлива вдвойне: оттого, что я с Богом, и оттого, что с Джейсоном. Я почему-то была уверена, что он ко мне неравнодушен – он всегда так светло на меня смотрел.

– Только смотрел?

– Нет, мы начали встречаться. Но не в том смысле, в котором ты думаешь. В церкви были запрещены встречи наедине. Если ты хотела куда-то пойти с понравившемся парнем, вы могли это сделать только под присмотром – в компании из четырех человек как минимум. Чтобы общение было исключительно дружеским.

Саша усмехнулась настолько мрачно, что у меня вдруг возникло ощущение того, что восхитительный собор перед нашими глазами, умиротворяющий пруд и белые птицы – все разом стало неуместным. Всему этому светлому великолепию действительно не было места в той реальности, что разворачивалась в ее рассказе.

– За нами, конечно, никто не следил, но всем членам церкви постоянно внушалось, что быть наедине для девушки с парнем – все равно что дергать дьявола за хвост. Объятия, поцелуи, даже просто сильная привязанность – все это от лукавого.

Я молчала потрясенная. Что я фатально не могла понять, так это то, как нормальная современная девушка могла позволить загнать себя в такие противоестественные рамки.

– Мне кажется, – разорвала я молчание, сперва неуверенно, но набираясь силы с каждым новым словом, – что Бог хотел бы видеть людей счастливыми, радостными, любящими. А не такими, какими делали вас.

– Конечно, – просто согласилась Саша. – В Библии сказано: «Бог есть любовь», – тут и добавить нечего.

– Тогда почему?...

– Потому что, когда ты любишь, – взволнованно заговорила Саша, – любимый человек для тебя на первом месте, а все остальное – на двадцать первом. А церковь не могла допустить, чтобы что-то, кроме нее, оказалось для нас важнее всего, понимаешь?

Я вновь была потрясена. На сей раз словами «любишь» и «любимый» в Сашиных устах.

– Если бы мы все вдруг ударились в любовь, – продолжала Саша, – эта организация просто развалилась бы. В ней был огромный приток народа, но и отток огромный. Если бы мы вкладывали душу в другого человека, а не в работу на церковь, кто бы стал туда приходить и там оставаться?

Я молча кивнула. Наконец-то ошеломляющая мозаика начала складываться в картину, и картина обещала быть чудовищной.

– Более или менее близкие отношения позволялись только тем, кто уже доказал свою преданность церкви, стал ее официальным сотрудником, если так можно выразиться. Лидерам церковь платила зарплату, снимала квартиры. А они должны были контролировать свои группы, проповедовать, следить за настроениями. Наверное, за каждого ушедшего на них налагался штраф! – Саша нервно рассмеялась.

Неожиданно, разом, словно таблица элементов, привидевшаяся Менделееву во сне, картина сложилась передо мной. Я увидела огромный зал, напоминающий кинотеатр и до отказа заполненный молодежью; услышала задорную песню, которую поют, раскачиваясь из стороны в сторону и хлопая в такт мелодии; заметила даже человека на сцене, который руководит пением. И тут у меня вырвалось:

– А при чем тут Бог?

Саша печально кивнула, словно предвидела этот вопрос:

– Есть такой американец, из Бостона, Кит Макдин. Он принадлежал к так называемой церкви Истинного Бога; это протестантская церковь, основанная еще в восемнадцатом веке. Однажды он объявил, что члены церкви живут не так, как того требует Библия, и взялся создать свою собственную организацию с тем же названием. И создал, как видишь, даже экспортировал в другие страны. Я видела его фотографию: он проповедует, стоя за трибуной, на которой изображен земной шар.

Основной упор в его учении, – продолжала Саша, – делается на то, чтобы приводить в церковь как можно больше новых людей. Иначе будет просто непонятно, кто он такой.

– И кем же он себя называет?

– Главой всего христианского мира. Не смейся, он-то заявляет, что истинное христианство – только в его церкви. И внушает это всем своим последователям.

Я не пыталась даже представить себе, каким кошмаром стал для Саши, искренне считавшей, что она пришла к Богу, момент прозрения.

– А Джейсон? Он во все это верил или тоже понимал, как обстоят дела на самом деле?

– Трудно сказать, – проговорила Саша в раздумье, – все лидеры церкви – очень хорошие актеры. Одно я знаю наверняка: ему было некуда деться. Образования он не получил – ушел работать на церковь курса со второго, и никакой специальности у него тоже не было. Кстати, лидеров часто вынуждали бросать учебу, чтобы не было потом искушения вернуться к обычной жизни.

– Церковь недоучек?

– В каком-то смысле да. Но по-настоящему перспективных студентов в церкви очень берегли. Студент ведь когда-нибудь начнет работу, а чем успешнее человек, тем больше он будет отчислять доходов в церковную кассу. А уж если удавалось зацепить какую-то известную личность...

Теперь для меня все окончательно встало на свои места.

– Короче, я со своей любовью там оказалась ни к селу ни к городу, – заговорила вдруг Саша порывисто, обнажая в голосе слезы. – И Джейсон был в очень неловком положении – он ведь тоже увлекся. Тем более что мы нарушили все запреты и стали встречаться наедине.

Началось все с того, что он попросил меня показать ему Москву – он ведь ее так толком и не видел. Все время – или на собраниях, или в такси. А я провела его по Таганке, по Чистым прудам, по переулкам возле Малой Бронной. Гуляли мы в феврале, все уже готовилось таять, и воздух был такой пьяный-пьяный...

Меня все время удивляло – хотя это смешно, конечно, звучит, – что он вел себя как обычный, простой человек; я-то привыкла в нем видеть лидера. То проповедует, то причащает, все время – во главе, а тут – вдруг просто рядом со мной, бок о бок, нога в ногу. И говорит обычными словами, и смотрит обычным взглядом... В общем, такое чувство, что был он чуть ли не Богом, а стал человеком, и все благодаря мне, понимаешь?

Он много рассказывал о себе – точнее, о том, как изучал историю индейцев, своих предков. Про то, как вначале они пощадили белых колонистов, а потом те вытеснили их со своей земли. Про «Дорогу слез», по которой индейцев загоняли в резервацию. Джейсон считал, что в нем говорит историческая память, потому что ему очень хочется жить в лесу и быть как можно ближе к природе. «Цивилизация – это слишком!» – так он все время повторял.

Однажды я спросила, чем бы он хотел заниматься, если бы был свободен, и он, не задумываясь, ответил, что хотел бы водить экскурсии по какому-нибудь национальному парку, Йеллоустонскому, например. «И поэтому ты проповедуешь в мегаполисе?» – рассмеялась я. «Я служу Христу», – ответил он, но прозвучало это безрадостно. Я тогда впервые всерьез задумалась, стоит ли церковь тех жертв, которых она от нас требует.

– А от вас требовалось чем-то жертвовать? – пораженно спросила я.

– Тех, у кого до прихода в церковь были постоянные парень или девушка, заставляли с ними расставаться, – не поднимая головы, ответила Саша. – Все время внушалось, что если он или она не с Христом, значит, с ними у тебя нет будущего. Кроме того, очень поощрялось, если ты пожертвовал каким-то своим увлечением ради церкви. Мне, например, сразу сказали, что вместо лыжных прогулок с моим туристическим клубом я должна приглашать людей на наши собрания.

– И ты согласилась? – пораженно спросила я.

Саша посмотрела в сторону, и я плохо расслышала ее слова.

– Потом о каждой из таких жертв рассказывали во время проповеди. Лидеры аплодировали, весь зал подхватывал...