Пятница, кольцевая

– Ну, поговорили мы, – продолжала Саша, с непонятной усмешкой глядя перед собой, – все разошлись, а человек семь-восемь остались. Я – тоже. Знаешь, зацепило меня как-то, не могу уйти – и все. Говорю с ними, говорю... Да еще Джейсон этот, такой симпатичный, внимательный, слушает, кивает... Мне показалось, ему ужасно интересно со мной общаться. – Саша безрадостно усмехнулась. – Я же не знала тогда, что это его работа.

Короче, когда пришла уборщица закрывать помещение, они меня пригласили на свое собрание. А Джейсон улыбнулся мне перед тем, как мы распрощались. Так я на это собрание не пошла – побежала! Они тогда собирались в конференц-зале на Новом Арбате, там сейчас ресторан.

Я присвистнула:

– Дорогое местечко!

– Не то слово, – откликнулась Саша. – Но я-то об этом не задумывалась! Бегу туда – тогда, в ноябре, – вокруг так противно, слякотно, ледяные колдобины, а внутри... Нет, там никакого такого убранства не было, только люди. Но люди такие, каких я еще не видела. Ты заходишь, а они видят, что новое лицо, – и с порога к тебе кидаются, обнимают. Говорят: «Как здорово, что ты пришла! Вот тебе Библия, проходи, садись, вот здесь – между мной и Аней, – сейчас начнется проповедь». И улыбаются все время. А на вид – обычные наши ребята, студенты.

Признаться, от одного рассказа об этой встрече на меня повеяло неестественностью, в чем я честно призналась Саше.

– Да, – согласилась она, – когда рассказываешь, самой не ясно: ну как я могла на это купиться? А вот когда там находишься... Знаешь, это как волна. Она сильнее, она захлестывает.

– А из волны не хочется вынырнуть? – спросила я.

– Там – нет. Там хочется утонуть. Утонуть в любви. Они ведь все время говорят о любви. И когда началась проповедь, я решила, что ее писали специально для меня: там говорилось, что человек по большому счету одинок в жизни. Друзьям ты нужен, пока разделяешь их компанию, родители и дети расходятся неизбежно – это закон природы. В спутники жизни тебя выбирают за определенные качества, и если эти качества меняются, могут оставить. Но существует кто-то, кто не покинет тебя никогда, каким бы ты ни был, кто неизменно будет любить, и тебе достаточно лишь поверить в эту любовь, чтобы обрести ее.

– Это Бог? – тихо спросила я.

– Они говорили, что да.

Я не стала расспрашивать, что было потом, как бы сильно мне ни хотелось это узнать. Спустя какое-то время Саша собралась с силами и сама продолжила рассказ:

– Так у меня за один вечер появился совсем другой мир. Знаешь, он очень выигрывал по сравнению с нашим, обычным. Как цветная фотография по сравнению с черно-белой.

Я усомнилась:

– Черно-белые снимки выразительней.

Саша улыбнулась:

– Потому-то в церкви (они себя называли церковью) все и было цветным: чтобы глазу было приятно и никто не вдавался в подробности. Перед службой мы молились: все брались за руки, закрывали глаза и опускали голову. Казалось, что мы молчим, но каждый в эти минуты обращался к Богу. Так верилось, что мы – единое целое! Затем пели. Чаще всего – довольно старые религиозные гимны, очень возвышенные. Иногда – современные веселые песенки типа: «Иисус, он здесь и живет сейчас».

– Тебя не коробило? – спросила я.

Саша покачала головой:

– Я ведь любила их, этих людей. Мне казалось, все, что с ними связано, – хорошо. Потом, были ведь и другие песни...

Не глядя на меня, она тихо пропела:

Я с удивлением отметила, какой у Саши красивый голос: низкий, звучный, выразительный.

– Мы очень много пели хором, – сказала она, – это придавало еще больше сплоченности. Когда молились, мы были одним телом, когда пели – одним голосом, когда слушали проповедь – одним сердцем.

– А Джейсон, он проповедовал? – поинтересовалась я.

– Да, но не на общих проповедях. Те были два раза в неделю для всех, а еще один раз собирались только члены церкви. Вот на этих собраниях Джейсон и выступал...

Пораженная, я наблюдала, как изменилось ее твердое лицо. Воспоминание о любви сделало его трепетным и нежным.

– Я смотрю, вы все время были вместе, – пробормотала я.

Саша кивнула:

– Почти каждый день. Все было устроено так, чтобы члены церкви не разлучались. Не отвыкали от нового стиля отношений! – Она болезненно рассмеялась. – Он был очень живым, – продолжала она, так что я сразу не поняла, что речь идет уже не о стиле отношений, а о человеке. – Очень стройный, подтянутый, подвижный. Когда он проповедовал, то все время ходил по сцене или жестикулировал. И внешность у него была не типично американская: смуглый, черноволосый, черноглазый, лицо узкое, высокие скулы. Он мне рассказывал, что у него индейцы были в роду. Чероки.

– Так у вас с ним что-то было?

Вместо ответа Саша посмотрела поверх домов и заговорила как будто о другом:

– Понимаешь, церковь очень быстро росла – туда приходило колоссальное количество народа и практически все – молодежь. Потом я поняла, что именно на нас и делали ставку – на студентов. У нас ведь еще ни работы, ни жен, ни мужей, ни детей – все свободное время можно отдавать церкви. А теперь представь себе: куча молодежи, все время вместе, естественно, среди них тут же начнутся романы.

– Естественно.

– А этого допустить было нельзя.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что, если все начнут влюбляться, некому будет работать на церковь.

– А что, на церковь надо было работать?

Саша усмехнулась:

– Оказалось, что да.

– И как же?

– Все время приглашать туда новых людей. Нам это внушалось на каждой проповеди. И про бесплодную смоковницу без конца напоминали, и про то, что виноград должен плодоносить. Мы должны были приводить туда знакомых, заговаривать с людьми в своих вузах, на улицах, а тех, кто пришел, как можно скорее подготавливать к крещению. Для этого была специальная программа из четырех шагов. В основном человеку внушалось, что теперь для него начинается новая жизнь и что наш подход к христианству – единственно верный. Потому что в нашей церкви все основано только на Библии – ни тебе постов, ни многочасовой службы на непонятном языке, ни юбок и платков в обязательном порядке.

И поначалу, пока человек бывал только на общих собраниях, все звучало очень убедительно. Он видел, что приходит к радостным, живущим возвышенной жизнью людям, и думал, что у них в душе действительно Бог. Потом – крещение. К нему проповедники готовили так, что слезы на глазах были почти у всех, даже у парней. Кстати, крестили в бассейне...

А потом, когда ты становился членом церкви, наступало такое ощущение, что ты попал в общину первых христиан и не было никаких двадцати веков, понимаешь?! Все равны, все единомышленники, ни тебе отъевшихся попов с крестами на животе, ни старушек богомольных, которые ни за что ни про что загрызть готовы. Все молодые, у всех свет в глазах, тебя постоянно кто-то обнимает, хлопает по плечу – там это было очень принято. Называют все друг друга братьями и сестрами. Когда мы собирались у Джейсона на квартире, то действительно казались одной семьей. Только без отца и матери.

– Погоди-ка. Почему у Джейсона?

– Он был лидером нашей группы. Церковь очень сильно разрослась, и пришлось разбиться на группы, человек по десять – пятнадцать. Во главе каждой группы стоял один из американцев. Потом, когда лидеров стало не хватать, они и русским начали доверять руководство. Выбирали, кто посимпатичнее...

Саша вновь прервала рассказ. Затем заставила себя продолжить: