Наша маленькая тайна

— Опять неправда.

— Да откуда вы знаете? Только не говорите мне, что я краснею, когда лгу, — на моем лице слишком много грязи.

Филип осторожно коснулся спутанных волос Сьюзен, затвердевших из-за высохшей на солнце грязи.

— Цвет лица действительно не различить, — признал он, — но я заметил, что, когда вы сердитесь, у вас появляется маленькая вертикальная морщинка над переносицей. Сейчас ее, кажется, нет, и скажу вам по правде: вы выглядите очень счастливой, мисс Сьюзен Уэллс.

— Да, это правда, Филип. Я счастлива.

— Признайтесь, вам никогда в жизни не было так весело.

Сьюзен взглянула на него, не торопясь отвечать. Разве раньше кого-нибудь волновало, счастлива ли Сьюзен? Разве кто-нибудь когда-нибудь заботился о ней? Нет. Ей не на кого было положиться, кроме самой себя. Она привыкла к тому, что все остальные полагаются на нее, Сьюзен Уэллс. Сьюзен привыкла не делиться ни с кем своими проблемами — она привыкла решать проблемы других. А как же иначе, если у тебя такая сестра, как Миранда? Сьюзен захотелось рассказать об этом Филипу.

— Знаете, — медленно промолвила она, — я всегда думала, что если буду давать волю своим чувствам и желаниям, то рано или поздно закончу, как Миранда, и очень боялась этого. Боялась потерять контроль над своими чувствами. Вот поэтому я всегда старалась держать себя в руках, к тому же мне еще приходилось заботиться о Миранде и малыше. А правда, Миранда была очень красивой и веселой? — неожиданно спросила она.

Филип кивнул.

— Она заражала всех своей жаждой жизни, — тихо сказал он. — Когда она входила в комнату, казалось, зажигался свет.

— Вы сожалеете, что любили ее? — спросила Сьюзен.

Филип помолчал, глядя на небо.

— Долгое время я не мог простить ее, — ответил он наконец. — Она сделала мне очень больно, когда ушла от меня. Тайком, не сказав ни слова, даже не попрощавшись. Мы не так долго были вместе, но мне тогда казалось, что мы по-настоящему близки. Ей удалось заставить меня почувствовать себя действительно счастливым. А в одно прекрасное утро я проснулся один — она просто исчезла, собрав свои вещи и не оставив даже записки. Тогда я решил, что больше не попадусь на эту удочку и всю жизнь проживу на окраине Хэвена. Один.

Сьюзен взглянула на Филипа — его глаза затопила печаль. Ей захотелось возразить ему, что теперь он не один, у него есть сын, а может, когда-нибудь появится и жена, но неожиданно обнаружила, что мысль об этом ей неприятна. У нее Барт, у Филипа — подруга или жена, как они объяснят все это малышу Эмери? Да и сама Сьюзен не была уверена в том, что хочет видеть рядом с Филипом другую женщину.

— Почти шесть лет я жил с этой болью, — вновь заговорил Филип, — но сейчас я, похоже, простил Миранду. Я больше не одинок, Сьюзен. Мне есть за что благодарить Миранду. У меня есть сын, я познакомился с вами — и все это благодаря ей. Может быть, впервые в жизни я так счастлив. Я жил, словно одинокий волк, пил пиво по пятницам со своим другом — таким же закоренелым холостяком, — и мне казалось, что так будет всегда. А теперь… — Сьюзен показалось, что в его голосе прозвучали слезы. — Маленький беспомощный мальчик, мой пятилетний сын, нуждающийся во мне, вошел в мою жизнь — теперь мне действительно есть ради чего жить. — Филип поднял глаза на Сьюзен. — Я так благодарен тебе, Сьюзен, ты подарила мне целый мир.

Сьюзен резко выпрямилась, сраженная внезапной, но такой простой мыслью: я люблю его! Я люблю Филипа Эмери Мастерсона — бывшего любовника моей сестры, отца моего племянника, невоспитанного мужлана с насмешливыми глазами, то и дело норовящего побольнее уколоть меня.

Эта неожиданная правда ужаснула Сьюзен. Когда это могло случиться, ведь они знакомы всего несколько дней? Как это могло случиться? Раньше со Сьюзен не случалось ничего подобного, впрочем, может быть, такое случается один раз в жизни? Сьюзен зажмурилась, пытаясь привести мысли в порядок. Нужно взять себя в руки и не делать глупостей. Постараться выкинуть эту чушь из головы. Дома ее ждет Барт, надежный как скала. Они с Эмери вернутся в Кардифф и все встанет на свои места.

— Ну что, поехали? — сказала она, поднимаясь.

— Не делай этого, Сьюзен, — тихо попросил Филип, внимательно наблюдавший за ней.

— Не делать чего?

— Не позволяй ей вернуться.

— Кому?

— Ты знаешь кому, засушенной школьной учительнице. Я видел — сегодня ты была настоящей, ты наконец ощутила счастье, ты жила сама, а не читала о том, как живут другие. Почему ты хочешь немедленно забыть это и влезть опять в свою раковину? Потому что боишься стать такой, как Миранда? Но ведь ты — другая. Ты умная взрослая женщина, неужели ты не понимаешь, что ты — другая? Миранда, ты, Минни — вы все разные. У каждой — своя жизнь. Нельзя всю жизнь бояться быть самой собой. Вспомни, как счастлив сегодня был Эмери!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотала Сьюзен, игнорируя его обращение на «ты». Она чувствовала в эти минуты такую боль в душе, что готова была расплакаться.

— Не надо так, — тихо сказал Филип, глядя на Сьюзен.

А как надо?! — мысленно возопила Сьюзен. Что прикажешь мне делать — признаться тебе в любви?! Броситься на шею и попросить жениться на мне?!

Не отрывая взгляда от Сьюзен, Филип медленно двинулся к ней. Сьюзен хотела отступить, но ноги не слушались ее. Филип положил ладонь ей на затылок и нежно, но решительно приблизил к себе ее запрокинутое лицо. Сьюзен, словно загипнотизированная, смотрела, как приближаются потемневшие глаза Филипа. Их губы встретились.

Сьюзен не сопротивлялась — не в силах контролировать себя, она отдалась поцелую со всей страстью, на которую была способна. Она прижалась к Филипу всем телом, их сердца бешено колотились в такт друг другу.

13

Филип растворился в поцелуе, растворился в фиалковых глазах Сьюзен, широко распахнутых и потемневших от страсти. Филип хотел Сьюзен так, как никогда до этого не хотел ни одной женщины. Его руки бродили по ее телу, и — Боже! — как он злился на плотный слой подсохшей грязи, мешавший ему добраться до ее восхитительно нежной и теплой кожи.

Может, еще не поздно остановиться? — мелькнула мысль. Но нет, было поздно — оба они не могли уже контролировать себя. Неизвестно, куда завела бы их страсть, если бы в эту минуту у их ног не заворочался, просыпаясь, малыш Эмери.

Филип, тяжело дыша, немедленно отпустил Сьюзен и сделал шаг назад. Сьюзен, слегка пошатнулась, но осталась стоять, лишь спрятала свои невероятные глаза за густыми ресницами.

Эмери, однако, не проснулся, а лишь перевернулся на бок, сбросив при этом морду Сократа со своего живота.

— Нам нужно снять одежду, — сказал Филип, ероша волосы, покрытые грязью.

— Конечно… — растерянно пробормотала Сьюзен, взялась за край блузки, но спохватилась: — Здесь же Эмери!

И тут Филип почувствовал, что впервые в жизни краснеет.

— Я не то имел в виду!

— Да… А что? — Сьюзен никак не могла прийти в себя.

— Я хотел сказать, что нам всем нужно переодеться, пока одежда окончательно не прилипла. Мы можем поехать ко мне и принять душ… Я имею в виду, — поспешно добавил он, — не вместе, порознь… просто помыться.

Сьюзен улыбнулась, видя его замешательство. Никакого смущения, никаких нравоучительных комментариев по поводу произошедшего, подумал Филип с облегчением. Но все же он чувствовал себя провинившимся школьником.

— Я подберу вам с Эмери что-нибудь из своей одежды. Потом мы можем поужинать… Посмотреть какой-нибудь фильм, — добавил Филип, чувствуя себя подростком, волнующимся перед первым в жизни свиданием.

Собственно говоря, так оно и было — он назначил Сьюзен свидание. Возможно, она позволит ему подержать ее за руку, или… даже поцеловать.

Заведя машину в гараж, Филип жестом пригласил Сьюзен и Эмери войти. Сократ тоже изъявил желание вбежать в дом, но Филип решительно закрыл дверь прямо перед его носом.