Шепот моего сердца

А может, он злится из-за того, что между ними было? Так ведь тут все просто, она сейчас уедет, и не нужно будет смотреть ей в глаза, а через неделю можно будет делать вид, что ничего не произошло.

Нет. Хорошо, что все сложилось именно так. Им обоим есть о чем подумать.

— Пожалуйста, когда поедешь обратно, веди аккуратнее. Я буду волноваться за тебя.

— Не стоит. Я отлично вожу машину.

— Не хочу и думать о том, что было в прошлый раз, когда ты мне это сказал.

Он проводил ее до поезда. Прощались на перроне. Было грустно, как будто они прощались на целую вечность.

Карен не сдержалась и закурила. Йен явно делал вид, что не замечает этого.

Он обнял ее, и она уткнулась носом ему в грудь, туда, где распахнута была его куртка. Сводящий с ума запах его тела вызвал в ней дрожь. Карен прислушалась к себе — да, желание. Улыбнулась ему уголками губ. Привстала на цыпочки и выдохнула ему в ухо:

— Спасибо за это чудо… Я буду очень-очень по тебе скучать.

Он прикоснулся губами к ее шее под ухом. Карен мурлыкнула от удовольствия и скользнула в вагон.

Из окна она видела, как он улыбается ей. Немного печально, но все же улыбается.

9

Миссис Филлипс явно страдала склонностью к преувеличению и драматизации. Но это был не тот случай. Карен только теперь поняла, насколько незаменима Мишель. Ее пары рук Карен явно не хватало. На нее вновь почетным грузом легли обязанности по варке кофе для миссис Филлипс, мытью чашек и тарелок за миссис Филлипс, доставке одежды из химчистки для все той же миссис Филлипс. Плюс свои собственные, организаторские. Плюс упаковка подарков — Карен здраво рассудила, что если дожидаться Мишель, то они и в четыре руки не успеют упаковать и разослать все подарки до Рождества. У компании и у миссис Филлипс лично было очень-очень много друзей и партнеров, которых никак нельзя обойти вниманием…

Карен не хватало времени, чтобы заварить чашку чаю или отлучиться в туалет. Телефон звонил почти непрерывно. То есть он и раньше звонил, но раньше за столом напротив сидела Мишель, и это было не так… трагично. Господи, и как Мими справлялась тут одна в прошлую «счастливую пятницу»? Все-таки она гораздо проворнее и сообразительнее, чем думала про нее Карен.

Времени на то, чтобы осмыслить произошедшие в ее жизни изменения, у Карен, естественно, тоже не было. Да и были ли это изменения? Что нового появится в отношениях с Йеном после последней ночи? И продолжатся ли они вообще, эти отношения?

Карен ненавидела такой темп жизни. Кому-то нравится, кто-то способен чувствовать прилив энергии даже оттого, что все время занят. А ей казалось, что у нее отнимают ее саму: ее силы, мысли, желания. К десяти-одиннадцати вечера, когда она уходила из офиса, ни тех, ни других, ни третьих не оставалось вовсе. Она писала Йену коротенькое сообщение, сидя в такси, и, если он не отвечал сразу, не всегда могла среагироватьна звук работающего мобильного. В такие дни она засыпала несчастной.

Впрочем, просыпалась с тяжелым чувством она всегда. Только через три дня в обеденный перерыв она вырвалась к Мишель в больницу. Мишель без макияжа и укладки показалась ей чужой, миловидной, болезненной девушкой.

— Карен, прости меня, — жалобно проговорила Мишель, едва увидев Карен на пороге палаты.

Видимо, но внешнему виду напарницы поняла все.

— Карен, как только меня выпишут, я приеду в офис. Хотя бы на телефоне буду сидеть, — пообещала Мишель.

Карен поняла, как сильно любит эту маленькую дуреху.

— Не сходи с ума, Мими, я пока справляюсь, — в этот момент Карен понадобилось прочистить горло, чтобы восстановить голос, — а ты лучше побереги себя. Как тебя угораздило?

— В здании минут на пятнадцать отключили электричество, и лифты, естественно, стояли, а миссис Филлипс срочно понадобились газеты из киоска на первом этаже. Срочно, понимаешь? И я побежала по лестнице, но каблук подвернулся, и…

— Ой, не надо, пожалуйста, не продолжай. А то я, пожалуй, примкну к какому-нибудь движению протеста против сложившейся корпоративной культуры, — простонала Карен. — Ладно, поправляйся, я только на минутку забежала. Вон тот беленький букетик — от миссис Филлипс.

— Спасибо, что сказала, я попрошу уборщицу, чтобы почистила им унитаз. А ты посиди. Если хочешь, можешь не разговаривать со мной. Когда у тебя теперь выдастся минутка покоя…

У Йена, напротив, времени для размышлений было предостаточно. Возможно, больше чем ему хотелось. Но спрятаться от себя было некуда — здесь не было любимой спасительной работы, а телевизора он не держал намеренно. Йен пробовал читать, но сосредоточиться на тексте было невероятно трудно, к тому же быстро начинала болеть голова. И приходилось… отдыхать.

Он сидел на веранде, глядя на белый пейзаж в зимней «графике»: черный, белый, все оттенки серого, как на карандашном рисунке руки великого мастера.

Гулял, попутно удивляясь тому, как этот графический пейзаж обретает еще два измерения.

Сидел у камина, завороженно глядя на текучие языки пламени.

И думал о Карен. Эти мысли ему были приятны. И лишь немного тревожили.

Он вспоминал каждую минуту их знакомства, прокручивал в памяти все разговоры, перечитывал все эсэмэс. Воскрешал в памяти ее взгляды, улыбки, жесты. Рука на горле — так трогательно. Жаль, что Карен все время закрывает шею — она у нее редкостной красоты. Правильные линии, нежный цвет, шелковистая кожа… При воспоминании о ее коже Йен не мог унять внутренней дрожи. Ему казалось, что он только сейчас начал жить, что до этого была летаргия или сон, а вот теперь… Теперь он снова чувствует, дышит полной грудью, видит красоту окружающего мира.

Кэрол никуда не ушла. Поначалу Йена мучило то, что он допустил подобную близость с другой женщиной, фактически впервые изменилжене. Та, что была до Карен, не в счет. Но прислушавшись к своему сердцу, он понял, что любовь к Кэрол никуда не ушла. Она осталась в нем, мягкий, спокойный свет, слегка оттененный печалью. Ушла боль, тоска, невыносимое, сводящее с ума одиночество, которое выжигало его изнутри. И за это он тоже благодарен был Карен.

Карен. Он ошибался, думая, что ей не подходит это имя. В ней оказалось столько страсти, сколько, наверное, хватило бы на полдюжины женщин. И еще больше нежности. Она, должно быть, очень долго отрицала в себе женщину. Глупые, глупые те мужчины, которые прошли мимо нее.

Хотя… Это ли не еще одна ниточка, из которых соткан был ее путь к нему?

Чем больше он вспоминал, тем больше тепла испытывал к ней. Может быть, это тает лед, который занял место его сердца и по неведомым законам природы все-таки четыре года гнал его кровь по жилам, охлаждая ее до температуры мартовской воды…

Йен скучал по ней. Кажется, это она говорила ему о принятии жизни? Да, теперь он принял ее до конца. И раз ей нужно было уехать — значит, так правильно. Еще одна нить вплетена в узор их судеб. Они встретятся скоро. Совсем скоро. Осталось ведь всего несколько дней. А потом можно будет снова сюда приехать, ей ведь понравился дом и наверняка еще больше понравится заниматься любовью у камина.

Йен улыбнулся и отогнал от себя эти мысли. Ему хотелось наслаждаться ею в реальности, а не предаваться фантазиям. Все равно все будет по-другому. Не так, как представляется. Лучше.

Йену казалось, что он за дни, проведенные у озера, стал мудрее, постарел на десять лет — и одновременно помолодел на все восемнадцать. Никогда прежде он не чувствовал себя спокойнее, чем в это время.

И только безумно хотелось к ней.

Утром в четверг он понял, что не в силах дольше сопротивляться этому желанию. Впрочем, ему в любом случае нужно было возвращаться к работе. Нью-Йорк ждал его.

Он гнал так же быстро, как когда отвозил Карен, совершенно не думая о том, что экспресс не отойдет раньше только потому, что ему так очень хотелось бы.

Йен сейчас в полной мере понял ту братию молодых рыцарей из легенд, мифов и сказок, которые уходили на подвиги, а потом возвращались к своим прекрасным девам. Подвигов он, конечно, не совершал, но его переполняло какое-то торжественное ожидание и предвосхищение чего-то небывало прекрасного. Он чувствовал себя обновленным. Он волновался, да, но где-то в самой глубине своего существа, был спокоен, как океан. Штормы случаются только на поверхности, только на поверхности вздымаются волны и образуются гребни из пены. Океан в самом себе небывало спокоен.