Сильнее обстоятельств

– Не плачь, не плачь! – шептал он. – Ты в безопасности, ты со мной, Анна… Все хорошо….

Ничего хорошего нет, она знала, но тело предает ее, а поцелуи Ворда становятся все более страстными и настойчивыми… Она может отказать ему и, наверно, достигнет в этом успеха, но она не в состоянии отказать самой себе, она хочет его… и так любит его; сердце ноет от боли, от борьбы с собой…

– Тебя лихорадит? – испуганно спросил Ворд. – Тебе холодно? Как ты себя чувствуешь, Анна?

Да не лихорадит ее, она просто дрожит, и причина ее дрожи вовсе не холод – она давно согрелась, – а интимное, нежданное… Это дрожь от прикосновений его рук, его сильного тела – он изо всех сил пытается отдать ей свое тепло. Ничего не поделаешь, мужчины ведут себя совсем иначе, чем женщины. Ведь он не любит ее, она даже ему не нравится… Он-то не терял память, и тем не менее он здесь, сжимает ее в объятиях, обращается с ней так, как будто…

Гордость удерживает ее от признания – память вернулась к ней, она все знает. Гордость и понимание: если она признается, это будет сопровождаться слезами, обидой, болью – он поступил с ней жестоко, бессердечно. Не сравнить ее предполагаемое преступление с тем, что сделал Ворд – взял на себя смелость, не разобравшись, судить ее.

– Анна, Анна! – горячо шептал он.

Возможно, если она сейчас закроет глаза и будет лежать спокойно, он отодвинется и наконец оставит ее одну. Бесполезно говорить ему и себе, что не хочет его, – он не поверит, как и она не верит своему внутреннему голосу. А если он о чем-то спросит, что ответить?..

Под опущенными ресницами глаза ее наполнялись горькими слезами обиды. Зачем лгать себе – она хочет его, жаждет его нежности, его прикосновений, его любви. Но как может она чувствовать это, когда все, во что он позволил ей поверить, оказалось химерой?

И что ей делать с собой, если ее эмоциональный и физический ответ ему столь всепоглощающ, что логика не имеет никакого значения? Все ее существо безудержно реагирует на его ласки и помимо воли отвечает ему – нет сил остановить это. Она теряет самообладание от его нежных поцелуев, от ощущения его рук на груди.

В конце концов, почему не добавить еще одно воспоминание к другим, которые уже есть? Не наказать себя за глупость, за уязвимость, опускаясь опять в пучину бесконечного, безумного наслаждения?.. С тихим, отчаянным вздохом она повернулась к Ворду и сразу почувствовала теплоту его тела, окутывавшую ее нежной радостью до кончиков пальцев. Протянула руку, погладила волосы на его груди – и сердце заколотилось, будто пытаясь выпрыгнуть…

– О, я так скучал без тебя! – прерывающимся голосом говорил Ворд. – Эти несколько ночей без тебя… о, они были невыносимы!

Напомнить ему, что это его решение – спать им отдельно?.. Она содрогнулась от горячего касания его руки, а потом от нежного, сладкого поцелуя в сосок, пока полностью не растворилась в пьянящем ощущении, наполняясь изнутри огненным жаром. Раскаленное от удовольствия тело не поддавалось контролю, ее желание, ее стремление ему навстречу неудержимы, и она впитывает его отклик, его желание. Пусть он ненавидит ее, презирает, обманывает, но он хочет ее.

Жестокая горечь понимания обостряла ее чувства, и, злясь на себя, она провела, лаская, пальцами по его телу более откровенно, чем раньше. Может быть, он еще остановит ее, отодвинет от себя… Нет, он полностью погрузился в нее, наслаждаясь ее любовью, издавая страстные, глубокие стоны…

– Мне так хорошо с тобой!.. Так хорошо… – шептал он, тяжело дыша.

Ей так сладостно сознание, что она, именно она, дает ему это утонченное наслаждение и сама испытывает то же. И не показывает ему при этом своего лица…

Под ее мягкими пальчиками его мужское начало стало твердым и большим – даже не глядя, она знает, какое оно. Какое не изведанное ранее чувство восхищения овладело ею, когда она впервые изучала его тело… Ралф… был совсем еще юным, по-мальчишески тонким, худощавым. А Ворд такой сильный, мощный – мужчина в полном смысле слова.

Близость с ним, само появление его в ее жизни подарили ей наслаждение, на которое она не имела права. Что ж, она намерена заплатить ему сейчас свой долг – ее женская гордость, ее честь требуют этого. В темноте она слышала тихие стоны Ворда…

– Мне… я не должен был… позволять тебе делать это… Это мне… я…

– Я хочу делать это, Ворд…

Зато она может как-то контролировать и себя и его. Но что она не желает признавать – так это острое, сладкое удовольствие для нее самой: лаская его так, знать, какое наслаждение дает ему… Ее тело тоже реагирует, отвечает…

– Нет, нет, Анна! Хватит… не надо больше! – стал он умолять ее.

Потом нежно взял за руку, отодвинул, поднял и бережно опустил на себя, страстно целуя.

Не чувствуя в себе сил остановиться, Анна обхватила его ногами.

Кто дрожит сейчас больше – она или Ворд? Она сама, все ее тело отчаянно ждет его, нуждается в нем… о, как осторожно и бережно, как сладко он проникает внутрь… И, откликаясь на его призыв еще сильнее, чем прежде, она вытягивалась, обхватывала его, затягивала в себя глубже…

Где-то далеко-далеко, на самом кончике сознания, она пыталась предупредить себя: это опасно, неправильно – чувствовать такое единение с мужчиной, с которым у нее нет будущего. Волшебство, которое они создают вместе, не более чем стыд и обман. А яростная волна облегчения и восторга в голосе Ворда – лишь еще одна ложь, как и слова любви, что он пламенно шепчет ей сейчас, когда тела их содрогаются в безумном наслаждении…

– Я люблю тебя, Анна! – горячо, уверенно произнес он. – Я люблю тебя!

Анна ждала, пока не уверилась точно – Ворд заснул. И тогда осторожно встала – она знает, что ей делать. Внизу, на кухне, Виттейкер и Мисси спят в своих корзинках; ключи от машины Ворда на столе… Сама судьба помогает ей.

Отнесла корзинки со своими питомцами в машину Ворда и открыла чековую книжку. Пять тысяч долларов для нее большая сумма, чтобы просто выбросить на ветер, но дело того стоит. Рядом с чеком она положила короткую записку: «Я все вспомнила. Машину оставлю на станции в Йорке, ключи отошлю тебе по почте. Этот чек возместит деньги твоего сводного брата, которые, как ты уверен, я присвоила. Прошлой ночью я рассчиталась за все, что должна тебе».

Она села в машину Ворда и включила бесшумно работающий двигатель. Вряд ли Ворд бросится в погоню или постарается как-то с ней связаться.

Теперь ей еще надо предстать перед друзьями там, дома. Мэри Чарлз, конечно, уже успела раззвонить по всей округе о незнакомом мужчине. Но сильнее, чем любопытство друзей, собственные стыд и боль.

Ворд проснулся с первыми лучами солнца и сразу потянулся к Анне. Ее нет рядом. Он подождал несколько минут: она, наверно, в ванной комнате. Но оттуда не доносится ни звука, и нет никаких следов ее пребывания там… Он натянул одежду и поспешил вниз: на столе – записка, он увидел ее в тот же миг, когда понял, что из кухни исчезли корзинки с кошкой и собакой…

Кровь отхлынула от лица, когда он читал записку; рука дрожала, держа чек; но главное, к чему было приковано все его внимание, – одна строчка: «Прошлой ночью я рассчиталась за все…»

Взглянул на часы: половина седьмого. Если она поехала в Йорк, значит, решила добираться до дома на поезде. На хорошей скорости он приедет туда раньше ее. Но у него нет машины с хорошей скоростью, у него нет никакой машины… Ворд застыл на месте при этой мысли – и вздрогнул от неожиданности: пронзительно зазвонил телефон. Сердце его рвалось на части, он схватил трубку: Анна, это она, кто же еще может звонить в такое время? Передумала?..

На другом конце провода раздался женский голос и плач – это его мать…

– Ворд… Альфред в больнице, подозрение на сердечный приступ… О, Ворд, я так боюсь за него!..

– Не волнуйся, мама. Приеду так скоро, как смогу! – попытался он успокоить мать.

Так, он вызовет по телефону такси и поедет до Йорка. Где, черт возьми, запасные ключи? Вот они, в ящике! Последнее, что он сделал, прежде чем выбежать из дома, – разорвал записку Анны и чек.