Самый длинный выходной

Что она чувствовала, когда впервые поняла, что беременна? Волнение и смущение. Она обратилась к Джоэлю в поисках защиты, а он спасовал. Тогда она обратилась к своим родителям.

Но действительно ли он подвел ее? Всякий раз, когда она думала об их ссоре, ей изменяла память. Почему она так рассердилась? Может быть, она просто выплеснула на Джоэля все свои чувства, надежды и ужасы, которые ей удавалось подавлять в присутствии родителей?

Она хотела, чтобы он обрадовался перспективе стать отцом. А разве сама она обрадовалась этому сразу же? Нет, минуты радости пришли позже, когда она была уже уверена, что родители помогут ей и полюбят ребенка.

И теперь Эйлин стало стыдно вдвойне за то, что она так несправедливо и эгоистично вела себя тогда. Вначале она полна была смелых желаний родить и самой воспитать Гей, а затем с готовностью переложила ответственность на родителей. Она и мысли не допускала о переживаниях Джоэля и о его праве голоса в данном вопросе. Если бы он сказал тогда: «Дорогая, я люблю тебя. Пожалуйста, будь моей женой» — но почему он должен был говорить эти слова? Она знала что Джоэль терпеть не может условности, и не ждала вовсе таких слов от него. Он среагировал на обстоятельства по-своему, как умел.

Да, все настолько запуталось, что сейчас, пожалуй, уже поздно расставлять все по своим местам. Все, что ей оставалось теперь, это освободить Джоэля от какой-либо дальнейшей ответственности и идти по выбранному жизненному пути с максимальным достоинством и целеустремленностью.

А теперь он вдруг отправился гулять один. Из-за того ли, что она не позволила ему поцеловать себя? Что за ерунда! Ему просто, как обычно, надо пройтись, чтобы растрясти лишнюю энергию. Если бы не Гей, он бы пригласил ее погулять с ним. Раньше он всегда так делал.

Эйлин заметила, что Гей, глядя на нее поверх чашки, скорчила недовольную рожицу.

— Вопрос в том, Гей, зачем он приехал? Возможно, он просто хотел узнать, как мы поживаем, прежде чем жениться на ком-то другом? А может быть, он думает, что все еще любит меня? Я конечно хотела, чтобы он поцеловал меня, только не дурачась и без слащавой сентиментальности. Впрочем, Джоэль никогда не бывает сентиментальным, Гей, хотя мне часто этого хочется. Вчера вечером он ужасно раздражал меня, потому что я не хотела с ним разговаривать. Но я просто не могла говорить с ним так, как будто ничего не произошло. Сегодня я настроена к нему дружелюбно, и он тут же воспринимает это, как приглашение целоваться. Я не понимаю его, Гей, я совершенно не понимаю. Я бы хотела, чтобы он уехал.

К ленчу Джоэль все еще не вернулся, и Эйлин разложила по тарелкам тушеное мясо и открыла банку с консервированными апельсинами. Гей, чувствуя, что внимание матери рассеянно, вела себя из рук вон плохо. Увидев апельсины, она тут же захотела начать с них.

— Сначала поешь мяса.

— Не хочу мяса. Хочу пелики.

— Тогда съешь сначала мяса.

— Не хочу. Хочу пелики.

Эйлин хотела впихнуть ложку в упрямый рот Гей и лишь с трудом сдержала себя.

— Сначала мяса, — отрезала она.

Гей отплатила тем, что сбросила тарелку на пол.

Эйлин нашлепала ее (О, Боже, опять!) и заткнула пальцами уши. «Ребенок в гневе ни для кого не представляет опасности», — с сарказмом подумала она, наблюдая за Гей в состоянии неуправляемой ярости.

Наконец, был восстановлен порядок, Эйлин всунула кусок мяса дочери в рот и весело сказала:

— Ну, а теперь Гей — хорошая девочка и может поесть апельсинов.

Единственным утешением после столь бурной еды было лишь то, что Гей, устав от препирательств за столом и валяния в снегу, позволила быстро уложить себя в постель и тут же заснула. Эйлин зажгла сигарету и позволила себе роскошь углубиться в болезненные воспоминания.

Чего греха таить, поведение Гей отравляло ей жизнь, и как мать, она была явной неудачницей. Ей следовало или полностью взять на себя всю заботу о ребенке с самого начала или позволить своей матери удочерить ее, как та предлагала.

Эйлин отчетливо помнила этот случай, как и тот, когда мать предложила ей стать няней. И все же в обоих предложениях было явно что-то не то. Эйлин понимала, что оба они сделаны ради ее благополучия и счастья, но на душе не было спокойствия.

Тот разговор имел место вскоре после второго дня рождения Гей, в летний вечер. Ее отец вдруг сказал: «Давай пройдемся, голубушка, я хочу кое-что с тобой обсудить». И они пошли в Дин Гарденз по широкой авеню, обсаженной деревьями.

— Мы с твоей матерью хотим удочерить Гей, — сразу же приступил он к делу.

— Что? — в ужасе воскликнула Эйлин.

— Нет, ты выслушай сначала. Тебе всего девятнадцать, и тебе о стольком еще надо подумать — о карьере, о путешествиях и, конечно, несомненно, ты… э… познакомишься с кем-то и захочешь начать все сначала.

— Я не собираюсь больше выходить замуж, — категорически заявила Эйлин.

— Люди обладают любопытной привычкой менять мнение по данному вопросу, — сухо заметил отец.

— Ах, я знаю, но…

— Подумай над этим предложением, — настоятельно посоветовал отец.

Эйлин подумала. Она окинула взглядом неподвижные деревья, бросавшие глубокие тени на траву, увидела, как по Дин Бридж идут автобусы проплывая под верхушками деревьев, будто какие-то воздушные чудовища. Ей захотелось почувствовать себя снова маленькой девочкой, которая вышла на приятную прогулку с отцом и разговаривает с ним о незначительных пустяках, и ничто не омрачает ее мысли.

— Ты хочешь сказать, что Гей будет расти, называя мою мать мамочкой, а тебя папочкой, в то время как я буду для нее… тетушкой или старшей сестрой? — спросила она наконец сдавленным голосом.

— Конечно, нет. Ты всегда будешь ей матерью. Но мы возьмем на себя полную юридическую и финансовую ответственность, и она будет жить с нами вне зависимости от того, что ты решишь делать.

Эйлин почувствовала себя совершенно несчастной. Неужели она именно этого заслужила — чтобы ее лишили единственного достижения ее жизни?

— Мы с твоей матерью, — продолжал отец, — заметили, насколько счастливее ты стала, начав работать. Мы очень рады, что ты решила ходить на вечерние курсы. Благодаря этому ты повысишь свою квалификацию. А поскольку ты превосходно говоришь по-французски, ты получишь работу, где угодно. Ты молода, и у тебя блестящие возможности.

Эйлин не могла придумать, что ответить. Он сочувственно сжал ее руку и продолжал: — Твоя мать обожает Гей, — примирительно кашлянул он, сделав это заявление, — и честно говоря, я считаю, что несправедливо позволять ей брать на себя полную заботу о Гей, зная о том, что в любой момент ты можешь увезти ее. Тут могут возникнуть проблемы… — Но она ведь сама хотела… — возразила Эйлин.

— Знаю, знаю, — ответил отец, — но чего я недооценил, так это степени эмоциональной привязанности… Он помолчал. — …Ты не могла не заметить.

Что он хотел сказать этим? Что ее мать любит Гей больше, чем она? Но ведь это неправда.

— Но она сказала, — чуть не плача вскричала Эйлин, — она говорила, что это будет лишь временное соглашение. Как только Гей немного подрастет и сможет ходить в детский сад, я смогу сама заботиться о ней и быть совершенно независимой.

— Не стоит так огорчаться, голубушка, — отступился отец. — Если ты хочешь именно этого, больше не о чем говорить. Мы не хотим оказывать на тебя давление, ты ведь понимаешь. У тебя абсолютное право вето. Но все же подумай об этом. Я забочусь о счастье твоей матери точно так же, как и о твоем. А настоящая ситуация чревата опасностью. Я никогда не видел, чтобы твоя мать была чем-либо настолько озабочена раньше…

Но Эйлин не слушала его. «Гей моя, моя, моя!» — безмолвно твердила она.

В то же время она понимала, что ей будет тяжело — плата за ренту, за детский сад, за еду и одежду составляла приличную сумму. Никакой новой одежды, — подумала она. — Запеченные бобы с чаем, никаких каникул, после работы приходить домой в холодную комнату, сидеть с усталым ребенком и заниматься всеми делами.