Я все отдам за тебя

Мы снова забрались в «ягуар», и Тони повез нас вниз по склону, в Параджи. Пляж пестрел разноцветными зонтиками, народ развлекался как мог. Ну почему это должно было случиться именно с Бингом? За что ему все это?

Гил взял меня за руку и крепко пожал ее:

— Наберись храбрости, Крис, она тебе еще понадобится, дорогая. Не надо зацикливаться на несчастьях.

— Не буду. — Я попыталась успокоиться.

— Понимаю, как это трудно.

— Да, очень, — вздохнула я.

Он отвез меня в маленькую гостиницу. Бенно, пузатый коротышка в белом костюме и берете на лысой голове, бросился навстречу Гилу с криками радости. Гил представил его, сказав, что это restaurateur [2], у которого лучшие вина на Ривьере. Быстро переговорив с ним по-итальянски, он повернулся ко мне:

— Все в порядке, Крис, нам повезло. У Бенно нет сейчас свободной комнаты, но он приготовит одну лично для тебя. Его дочь сейчас в Милане у больной тетки, и Бенно отдает тебе ее спальню. Он говорит, что она не слишком шикарная, но чистенькая.

— Лучше и не придумаешь, — обрадовалась я.

— Ты у него на особом счету.

Улыбчивый официант тут же исчез вместе с моим багажом. Мы с Гилом немного постояли в живописной комнатке: стены отделаны деревянными панелями и увешаны рыбацкими сетями, на многочисленных полках — разноцветные бутыли. Здесь царили полумрак и прохлада. Весьма необычно, но приятно.

Внезапно меня охватила тоска по дому. Гил схватил меня за руки и легонько встряхнул, в глазах — тепло.

— Постарайся отвлечься. Прекрати гонять в голове одни и те же мысли, оглянись вокруг. Отдохни немного, потом позвони мне, скажи, что ты надумала по поводу объявления по радио от моего имени.

— Ты так много для меня делаешь. — У меня в горле запершило. — Спасибо тебе, огромное спасибо.

— Не нужны мне никакие «спасибо». Мне просто хочется, чтобы ты нашла этого мальчика и спасла своего.

Оборона моя пала, и я услышала, как соглашаюсь с его идеей насчет «Радио Рима».

— Это и впрямь сбережет нам время. Только Христом Богом молю, не надо упоминать в объявлении моего имени!

— Договорились. Но предположим, она позвонит мне — я дам свой рабочий номер и заявлю, что связаться со мной как можно быстрее в ее интересах и дело идет не только о ней, — предположим, Анна спросит меня, зачем она так срочно мне потребовалась. Что я ей отвечу?

— Я только одно знаю — если ты скажешь ей правду, мы ее больше не увидим. Она ни за что не согласится встретиться со мной.

— Да ты что! — Гил был шокирован моим заявлением. — Это же ее родной сын умирает.

Меня передернуло, и Гил, наверное, заметил это, потому что поспешил добавить:

— О, черт, какая непросительная бестактность с моей стороны!

— Это правда, он умирает. Именно поэтому нам и надо срочно найти Руди. Но я не думаю, что у Анны хоть какие-то чувства к Бингу остались. Она никогда к нему ничего не чувствовала, даже тогда, когда отдавала его мне. Анна такая странная.

— Но она от любопытства сгорит, если не встретится с тобой!

— Все равно, это очень большой риск. Не знаю, стоит ли игра свеч. Промедление смерти подобно для Бинга. А вдруг Анна откажется со мной встречаться, если мы последуем твоему плану и подхлестнем события? Хотя оба варианта очень рискованны.

— Послушай, Крис, давай так сделаем. Я постараюсь сыграть на ее любопытстве, закину удочку, но объяснять ничего не стану. Просто попрошу перезвонить тебе сюда. А потом уже дело за тобой, тебе придется постараться. В конце концов, если она решит отказать тебе, не все ли ей равно, как она это сделает: при личной встрече или по телефону? Без разницы.

Да, тут Гил абсолютно прав. В этом есть смысл. На этом мы и порешили.

Как только Гил с Тони уехали, толстячок сразу же засновал вокруг меня, накрыл мне на стол на улице под деревьями, принес полбутылки вина и пообещал запечатать ее снова, если я не допью. Бенно был сама любезность.

Я решила прекратить суетиться, потому что проку от этого все равно ноль. Выпив вина и наскоро закусив печеньем, я поднялась к себе.

Спальня дочери Бенно оказалась весьма аскетичной: беленные известкой стены, высокая кровать, заправленная стеганым розовым покрывалом с бахромой. Одним словом, комната целиком и полностью отвечала моему настроению.

Я вышла на балкон. Вдоль гостиницы сновали отдыхающие, шумновато, конечно, но мне все равно.

С пляжа доносились смех и крики, восторженные визги ребятни, плескающейся в лазурных водах. Да, Параджи — просто рай на земле, сверкающий, яркий, красочный. Но детский смех и накатывающий шум сияющих волн болью отозвались в моем сердце. Я поспешила опустить жалюзи и развернулась лицом к своей одинокой клетушке.

Миловидная молоденькая горничная поставила на высокий туалетный столик китайскую вазу с красными гвоздиками. Вокруг царила безупречная чистота. У кровати на отполированных до блеска досках пестрел веселый коврик. На стене — распятие. Бенно наверняка были католиками.

Мой Стив — до мозга костей протестант, и я тоже воспитывалась согласно этой вере. К своему стыду, должна признать, что мы оба редко посещали церковь, хотя последнее время подумывали начать водить Бинга на службу.

Да, нашу семью слишком религиозной не назовешь, но однажды — мне тогда лет одиннадцать было — я целый год провела в католическом монастыре и пропиталась духом этой веры. И сейчас, находясь в этой маленькой итальянской комнатке, мне ужасно захотелось опуститься на колени перед распятием и помолиться, как это делали монахини.

Я была не в себе; и Стив вряд ли бы признал в нынешней Крис свою приземленную практичную женушку. Уж Бинг, тот точно бы меня не узнал, я ведь постоянно бегала с ним по ферме, словно мальчишка-сорванец. Всегда была готова в любой момент сыграть в крикет, сходить на рыбалку или поглядеть футбольный матч, завывая от радости, когда забивали гол. Милая старушка мать — вот кем я стала в компании двух дорогих мне парней. И мне это очень нравилось.

Но была во мне и другая сторона, которая время от времени брала надо мной верх.

Вот и теперь я опустилась перед распятием и начала с жаром повторять знакомую с детства молитву, обращаясь не к фигуре на кресте, а к матери его, Деве Марии:

— О всемилостивейшая Дева Мария, ни один из живущих на земле, кто обратился к тебе за помощью твоей и за защитой твоей, не остался без внимания твоего. Помню это и верю в тебя, о Дева из Дев, Матерь моя. К тебе я пришла, перед тобой стою, грешная и безутешная. О Матерь Божья, не отверни от меня лика своего, но услышь меня и ответь мне. Аминь.

Ребенком я часто повторяла эту молитву и всегда верила, что просьба моя дойдет до Девы Марии. Обливаясь слезами, я обращалась к Матери, чьего Сына отняли у нее и распяли на кресте.

Она непременно услышит меня. И непременно посмотрит с небес на землю и не захочет, чтобы маленький мальчик умер от ожогов. Она непременно поможет, если у меня достанет веры.

Если у меня достанет веры.

Это ужасное «если». Мне так хотелось верить, но я была просто не способна на истинную веру. Никогда не верила в чудеса, но продолжала молиться и молиться, пока силы не покинули меня. Тогда я разделась и легла в кровать. Истерия спала. «Незачем устраивать мелодраматические сцены», — сказала я сама себе.

Я закрыла глаза и тихонько лежала, раздумывая о Стиве и Бинге. Стив наверняка волнуется, ждет от меня вестей. Надо будет послать ему телеграмму, сообщить, что новостей пока нет.

Мы договорились, что Стив не станет разыскивать меня и звонить мне, если только состояние Бинга не ухудшится.

Проснулась я уже вечером. Подняла жалюзи, вышла на балкон и вдохнула соленого воздуха. Несмотря на то что солнце уже зашло, жара не спадала. Повсюду приветственно горели огни многочисленных ресторанчиков и кафе.

Я почувствовала себя намного лучше и решила спуститься вниз.

Именно в этот момент один из официантов переключился на «Радио Рима». Итальянского я не знала, но слова «миссис Рассел Хопкинс» резанули ухо, и сердце мое чуть из груди не выпрыгнуло. Я бросилась к Бенно, который возился с бутылкой вина.