Дуэт

— Ну как? — с полуулыбкой спросила она. — Ты снова оказался прав?

— У нее нет твоего диапазона, — пробормотал он, — я не думаю, что она сможет взять низкие ноты так, как смогла ты.

— Ммм… — Кэтрин пожала плечами. — Ну школа-то у нее прекрасная. Думаю, она постарается извлечь все, что может, из этой песни.

Фредерик прохаживался по комнате, потом подложил полено в камин.

— Фред, что случилось?

— Ничего, просто на душе неспокойно.

— Это депрессия из-за дождя. — Она встала и подошла к окну. — Меня никогда не тревожил дождь. Иногда мне даже нравится мрачный серый день. Я тогда становлюсь ленивой, и мне не стыдно. Может быть, на тебя сегодня тоже напала лень? Почему ты не научишь меня играть в шахматы? — Она положила руки ему на плечи и почувствовала, как у него напряжены все мускулы. — Конечно, это будет нелегко. Марианна отказывается играть со мной даже в трик-трак. Она говорит, что я не стратег, не умею обдумывать ходы.

Кэтрин внезапно замолчала, когда Фредерик снял ее руки с плеч. Не говоря ни слова, он отошел от нее, направился к шкафчику и вынул бутылку виски. Он налил стакан на одну треть и выпил.

— Пожалуй, у меня не хватит терпения пытаться учить тебя сегодня шахматной игре, — сказал он и налил еще.

— Хорошо, Фред, не будем играть. — Она встала напротив него. — Почему ты сердишься на меня? Не из-за песни?

Фредерик напряженно уставился на огонь в камине.

— Возможно, настало время нам поговорить, — сказал он, отпивая виски по глоточку.

Кэтрин почувствовала смутную тревогу, но кивнула в знак согласия.

— Может быть, ты прав.

— Итак… — начал он, но его прервал звонок в дверь. Поставив стакан, он пошел открывать.

Оставшись одна, девушка попыталась успокоиться. Надвигалась буря, только не за окном, а здесь. Ее друг был неуступчив в борьбе. Характер у него не из легких. Он всегда уверен в своей правоте. Кэтрин, напротив, чаще уступала ему. Разногласий между ними по поводу названия песен не было. По поводу их текстов — тоже. Другое дело — музыка, здесь он был сильнее Кэтрин.

Сегодня он почему-то нервничал, и это его состояние передавалось Кэтрин. Услышав его шаги, она подошла к столу и взяла с подноса чашку чая.

— Для тебя посылка от Клиффорда Толливера.

— Удивительно, что он мог мне прислать? — пробормотала Кэтрин, развязывая бечевку и снимая упаковку. В посылке оказались обложки к пластинкам и альбому, который она готовила. Не глядя, она вручила одну из них Фредерику, а сама стала рассматривать вложенные в пакет ноты.

Несколько минут Фредерик изучал обложку. На ней была изображена Кэтрин, сидящая в своей привычной позе, положив ногу на ногу. Она смотрела прямо в объектив с ироничной улыбкой. Золотые волосы падали через плечо ей на грудь, выделяясь на белом фоне облегающего платья. Фотохудожник добился того, что Кэтрин казалась обнаженной, эффект был в значительной степени эротическим.

— Ты одобряешь эту фотографию?

— Хм, хм, хм… — Кэтрин продолжала просматривать ноты. — Я не совсем уверена в последовательности песен в альбоме, но полагаю, что позже частично можно изменить их порядок.

— И что, Клиффорд дает согласие оформлять твои альбомы в таком духе?

— В каком это духе? — с отсутствующим видом спросила Кэтрин.

— Да здесь ты просто сама невинность… предлагающая себя всем желающим.

— Фред, право же, это смешно.

— Я так не думаю. По-моему, это ужасно. Этот фон и ты, обнаженная, сидишь как ни в чем не бывало!

— Я не обнаженная, — возмутилась она.

— Но впечатление именно такое. — Фредерик нахмурился, склоняясь над роялем.

— Фотографии вызывающие, конечно, но это так задумано, сейчас мода на эротику. — Кэтрин взяла обложку. — Здесь нет ничего дурного. Фред, я же не ребенок, чтобы одеваться в наглухо закрытые платьица с зайчиком на фартуке. Это бизнес. И никакой крайности тут нет. На обложке я в более скромной одежде, чем бываю на общественном пляже.

— Но не в более подходящей, — холодно возразил Фредерик, — в этом разница.

Кэтрин покраснела, ею овладело чувство досады, и вместе с тем она была смущена.

— Я не считаю эту обложку неприличной. Я никогда не позировала для непристойных фотографий. Альберт Ломба — один из самых знаменитых фотографов. Он не одобряет неприличные фотографии.

— В нем два человека, один — настоящий художник, другой склонен к порнографии. Так я полагаю.

Кэтрин повертела в руках пресловутую обложку.

— То, что ты сказал, отвратительно. Ты намеренно обижаешь меня?

— Я просто высказал свое мнение. Ты этого не любишь.

— Я не нуждаюсь в твоем мнении и твоем одобрении!

— Нет? — Он притушил сигарету в пепельнице. — Ты вообще-то не слишком злая, но иногда бываешь настоящей ведьмой. — Он схватил ее за руку. Сила, с которой он сжал ее, не соответствовала его спокойному тону и холодному взгляду.

— Оставь меня! — Кэтрин безуспешно пыталась вырвать у него руку.

— Отпущу, когда кончу говорить.

— Ты уже закончил, — сказала она неожиданно спокойным голосом. Отказавшись от безуспешной попытки освободить руку, Кэтрин посмотрела на него уничтожающим взглядом. Чувство негодования захлестнуло ее. — Я не собираюсь больше слушать тебя! Когда ты избавишь меня от твоих оскорблений, Фредерик? Ты можешь помешать мне уйти, потому что сильнее меня, но не более того. — Она была в бешенстве, но владела собой и старалась говорить сдержанно. — Я сама распоряжаюсь своей жизнью. Конечно, ты имеешь право на свое мнение, но не имеешь права обижать меня. Сейчас я не желаю разговаривать с тобой, я только хочу, чтобы ты отпустил меня и дал мне уйти.

Фредерик молчал, но ослабил хватку, и она смогла убрать руку. Он повернулся и вышел из комнаты. Возможно, она ошиблась, объясняя причину поведения Фредерика депрессией.

Кэтрин спала. Приснившийся ей сон представлял смешение воспоминаний детства. Мысли и образы всплывали и снова отступали в темноту. Одно накладывалось на другое — калейдоскоп страхов, чувства вины, безысходности… Она металась на простынях, пытаясь найти в себе силу проснуться, и стонала. Но подсознание цепко держало ее, она никак не могла прийти в себя. Страшный удар грома, казалось, раздался внутри ее существа, а электрический разряд молнии словно вспыхнул внутри комнаты. Она в ужасе проснулась и рывком села на постели. Комната снова погрузилась в темноту. Все это было так страшно, что у нее началась истерика. На звук громких рыданий к ней ворвался Фредерик.

— Кэт! Я здесь, любовь моя! — Когда он подбежал к ней, Кэтрин бросилась в его объятия и прильнула к нему. Она сильно дрожала и была холодна как лед. Фредерик закутал ее в одеяло и прижал к себе. — Не плачь, любимая, я здесь. Я охраняю тебя. — Он покачивал ее и ласкал, словно испуганного ребенка. — Гроза скоро пройдет.

— Держи меня. — Она прижалась лицом к его плечу. — Пожалуйста, только не отпускай меня. — Она прерывисто дышала. — О, Фред, какой жуткий сон!

Он и гладил ее, и укрывал, и тихонько целовал в голову.

— Что ты видела во сне? — спросил он, продолжая укачивать ее, как это делают в детстве, чтобы отогнать ночные кошмары.

— Она снова бросила меня одну, — пробормотала Кэтрин и задрожала так, что он почувствовал это через одеяло. Слова беспорядочно вырывались у нее, она была в смятении. — Как я ненавидела оставаться одна в комнате. Свет шел только от вывески на доме напротив — красный неоновый свет, который все время мигал — зажигался и гас, зажигался и гас, — так что темнота все время прерывалась. И такой шум на улице! Даже когда закрыты окна. Так душно… так жарко, что не заснуть. — Девушка бормотала, уткнувшись лицом в его плечо. — Я смотрела на свет и ждала, когда она вернется. И она появлялась пьяная. И приводила с собой мужчину, и клала мне на голову подушку, чтобы я не слышала.

Кэтрин остановилась и перевела дыхание. Было темно, и она старалась успокоиться в объятиях любимого человека. Снаружи гроза достигла своего апогея. А она продолжала рассказывать: