Ночь, которой не было

Николь уже догадывалась, в чем причина, и такое состояние дел отнюдь не радовало ее. Она закрыла глаза, не в силах подавить прилив боли и стыда, захвативший ее. Ведь Мэтт был ее первым любовником, ее единственным любовником, и это, правда, даже если она и не помнит ничего о той ночи. Вот, должно быть, почему тело ее так реагирует на его близость, вот почему она так необычно себя чувствует в его присутствии. Вероятно, на каком-то неведомом, глубинном, атавистическом уровне тело ее до сих пор не может забыть о близости, что связала их в ту далекую ночь.

Три часа спустя, наблюдая за смеющимися и весело болтающими людьми, Николь размышляла о том, что решение Мэтта устроить общее собрание в честь отставки Алана было совершенно правильным.

Несмотря на то, что с самого начала, похоже, Алан испытал настоящее потрясение, почти с неохотой позволяя вовлечь себя в происходящее, было ясно, что его тронула чуткость и внимательность сотрудников и подчиненных, их желание устроить для него праздник. Когда ему вручали кубок с выгравированными на нем датами и названием фирмы, в глазах Алана стояли слезы. Николь в очередной раз восхитилась Мэттом, когда в своей короткой речи он упомянул причину, по которой Алан принял решение оставить фирму. Многие мужчины и немало женщин предпочли бы обойти столь деликатную тему, чувствуя смущение и опасаясь реакции Алана.

Наблюдая за коллегами, Николь неожиданно поймала себя на том, что лучше бы Мэтт был другим… не столь приятным и обходительным, больше похожим на того, каким он был при их первой встрече.

Теперь же, когда она так много узнала о нем, просто не верилось, что это тот самый мужчина, который увел ее с банкета и так легкомысленно уложил к себе в постель. Но ведь, с другой стороны, восемь лет — срок не маленький, и за эти восемь лет, скорее всего, изменились не только общественные взгляды на многие вещи, но и характер каждого отдельно взятого человека…

Около четырех люди стали расходиться, и Алан уехал одним из первых. В половине пятого официанты начали складывать столы и собирать остатки угощения. Почти все работники фирмы разъехались, следуя давно установившейся в строительном бизнесе традиции заканчивать работу в пятницу несколько раньше.

Обыкновенно Гордон покидал свой офис около пяти, так, что Николь высчитала, что он появится здесь самое раннее в половине шестого.

Она позвонила в гараж и уточнила, что они закрываются сегодня в шесть. Это означало, что она еще успеет доехать с Гордоном до гаража и забрать свой автомобиль.

Мэтта не было видно, и Николь решила, что он тоже уехал. Однако когда она зашла в свою приемную, намереваясь закончить работу, которую начала с утра, то с удивлением увидела, что дверь из приемной в кабинет, в котором раньше работал Алан и который теперь принадлежал Мэтту, открыта и Мэтт собственной персоной — без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами — сидит за новеньким столом, разложив вокруг себя целую кипу бумаг.

Вероятно, он услышал, что она вошла, так как отложил бумаги и поднял на нее глаза.

— Друг еще не приехал?

Николь помотала головой и хрипло ответила:

— Он появится не раньше чем в половине шестого, вот я и подумала, что еще успею доделать кое-какие документы.

Пока она говорила, Мэтт поднялся из-за своего стола и потянулся. Она услышала, как хрустнули его суставы, и поспешно опустила глаза, испытывая ненависть и отвращение к себе из-за обжигающей волны, которая нахлынула на нее при виде его тела, при мысли о том, какой он большой и сильный, при воспоминании о его гладкой коже, о его стройной и такой мужественной фигуре, о жаре его тела…

— А я, как раз собрался приготовить себе кофе. Ты не выпьешь со мной?

Алан, несмотря на всю его вежливость и мягкость, никогда не предложил бы ей такого. Николь даже открыла от удивления рот, а Мэтт, приняв молчание за согласие, прошел мимо нее в небольшой закуток, где секретарши обычно готовили кофе, и как ни в чем не бывало, включил чайник.

Николь села за свой стол. Она чувствовала непонятное смущение, не в силах отделаться от мысли, что Мэтт находится совсем близко. Она слышала каждое его движение, когда он готовил кофе, и никак не могла сконцентрироваться на том, что делала.

Задолго до того, как он подошел и поставил на ее стол чашку с кофе, она уже знала, что он направляется к ней.

— А чем вы собираетесь заняться сегодня вечером — ты и твой друг? — словно, между прочим, поинтересовался он, стоя над ней.

Николь нахмурилась, вдруг с удивлением поняв, что не может даже вспомнить, чем это они собирались заняться, но потом сообразила, что сегодня пятница и мать Гордона играет в бридж. Это означает, что Гордон должен отвезти мамочку к ее друзьям, а потом привезти обратно домой. Следовательно, сегодня они никуда не идут.

Странно, но ей не хотелось объяснять все это Мэтту, и она постаралась соврать, как можно более естественно:

— Пожалуй, что ничем. Может, заедем в кафе, а потом…

— …к нему домой, — сухо закончил Мэтт. От его предположения, что они с Гордоном любовники, лицо ее вспыхнуло, хотя Николь и понимала, что это вполне естественный вывод. Она ведь уже давно не молоденькая девушка, и все считают их с Гордоном женихом и невестой.

— Гордон живет вместе с матерью, — твердо ответила она.

Наступило долгое молчание, во время которого она не в силах была посмотреть на Мэтта, притворившись, что пристально вглядывается в лежащие перед ней бумаги. Однако она слишком четко сознавала, что Мэтт стоит, совсем рядом с ней, а потому мысли разбегались, словно ни для чего больше в голове уже не оставалось места.

Когда, наконец, молчание стало совсем уже невыносимым, она быстро спросила:

— А вы… вы идете куда-нибудь сегодня вечером?

И в ту же секунду пожалела, что задала этот вопрос. В конце концов, какое ей дело до его частной жизни? Николь была в отчаянии: ведь он может подумать, будто она интересуется им.

— Я собираюсь проведать родителей. Они живут неподалеку от Брайтона, переехали туда несколько лет тому назад, когда отец ушел в отставку. В том районе живет одна из моих сестер, и родителям хотелось обосноваться поближе к внукам. Вторая моя сестра с мужем сейчас в Канаде. А у тебя есть братья или сестры?

— Нет, я в семье одна… — Николь нахмурилась, глядя через комнату: висящие на стене часы показывали без четверти шесть.

— Что-нибудь не так? — спросил у нее Мэтт.

Она помотала головой, но его трудно было обмануть. Проницательно посмотрев на нее, Мэтт опять спросил:

— Друг опаздывает?

В ответ она лишь закусила губу, а он ровным тоном проговорил:

— Тебе, наверное, надо позвонить ему? Ты говорила, что он собирается заехать за тобой и подбросить до гаража?

Весьма тактично он удалился в свой кабинет, а Николь взяла трубку и набрала номер офиса Гордона.

Как она и предполагала, никто не ответил.

Она подождала еще пять минут, с беспокойством раздумывая о том, что не сможет добраться до гаража сегодня вечером, а затем с мрачной решимостью набрала домашний номер Гордона.

Он сам подошел к телефону и, едва она напомнила, что он должен был заехать за ней на работу, резко и раздраженно ответил:

— Мама сегодня неважно себя чувствует.

Мне даже пришлось раньше уехать с работы, и я просто не могу оставить ее в таком состоянии. У нее приступ холецистита, а ты ведь знаешь, как скверно она себя чувствует в такое время.

Ясное дело, Николь об этом знала. Из-за приступов холецистита у его мамочки было отменено столько планов и выходов «в свет», что и сосчитать невозможно.

— Ты мог бы позвонить мне раньше и предупредить, Гордон, — довольно колко ответила она. — Теперь я не попаду вовремя в гараж, чтобы забрать свою машину.

— Ну, так ты же можешь забрать ее утром, разве нет? Я хочу сказать, она не нужна тебе сегодня вечером, а утром отец подбросит тебя до гаража.

— Но ведь я еще на работе, и мне надо добраться домой, — сердито напомнила ему Николь, изо всех сил пытаясь сдержаться и не слишком расстраиваться из-за того, что Гордон так безответственно относится и к ней самой, и к их планам.