Летняя ночь

Мэхелия Айзекс

Летняя ночь

1

В очаге треснуло полено, и Николь невольно вздрогнула. Может, это и не полено вовсе? Звук был такой, словно что-то упало, только непонятно где: здесь, в старинной необъятной кухне, или на улице. Николь поежилась, внезапно особенно остро ощутив, что она здесь одна. Не зря же в детстве она была глубоко убеждена, что в их особняке обитают привидения. Впрочем, не приходится удивляться, что в ее нынешнем состоянии она вздрагивает от каждого шороха.

Николь судорожно вздохнула, и на глаза у нее в который раз навернулись слезы. Папа умер. Невозможно поверить, но это так. Теперь хозяйка в доме мачеха, а Николь здесь незваная и нежеланная гостья.

А ведь всего полгода назад они с отцом встречались в Монреале. Тогда он выглядел вполне здоровым, был, как всегда, сердечен, ну, может, старался выглядеть более жизнерадостным, чем обычно. Видимо, решила Николь, это оттого, что отец был рад с ней повидаться, ведь с тех пор, как семь лет назад она вышла замуж и уехала в Нью-Йорк, им не так часто доводилось встречаться. Однако теперь, вспоминая последние часы, проведенные с отцом, Николь задавала себе вопрос: не пытался ли он за показной бодростью скрыть свою болезнь.

Амелия утверждала, что если у Уильяма и были проблемы с сердцем, то ей об этом ничего не известно. Впрочем, отец мог скрывать свой недуг и от нее.

Сердце Николь болезненно сжалось. Если бы она знала! Если бы хоть что-то подсказало ей, что с отцом не все в порядке! Но, увы, хоть ее бабка и обладала способностью предсказывать будущее, внучке ее дар в наследство не достался.

По словам мачехи, сердечный приступ у отца случился совершенно неожиданно. В тот день, несмотря на то что обещали снег, он, как обычно, выехал на утреннюю прогулку.

Вернулся он, по словам все той же Амелии, около трех часов и сразу прошел к себе в кабинет, где она и обнаружила его пару часов спустя. Уильям Тэлбот лежал, уронив голову на стол и сжимая в руках стакан с виски. Вот и все.

Николь снова судорожно вздохнула. Оставалось лишь надеяться, что отец не мучился. Усмехнувшись про себя, она подумала, что для отца-то, может, это и лучший выход, но для тех, кто остался в доме… Тетя Беатрис, например, была в шоке. Она так же, как и Николь, понимала, что их ждет.

Для Амелии падчерица всегда была бельмом на глазу, а уж после той истории с Райаном их совместное существование стало и вовсе невыносимым. Поэтому, когда Николь покинула родной дом, в каком-то смысле все вздохнули с облегчением.

Неясный шум повторился, оторвав Николь от печальных мыслей. С тяжелым вздохом она огляделась вокруг. Собственно, в кухню она спустилась согреть себе молока в надежде на то, что оно поможет ей наконец заснуть. Однако молоко что-то слишком долго не закипало.

Николь переступила с ноги на ногу – каменные плиты пола были просто ледяными. Странно, почему Амелия так и не заменила эти древние камни современной плиткой. Впрочем, в этом-то как раз не было ничего странного. Кухня была царством тети Беатрис, и даже Амелия не решалась совать туда свой вездесущий нос. Сестру первой жены Уильяма она любила не больше, чем падчерицу, и с удовольствием избавилась бы от нее, однако, хотя обычно Амелия вертела мужем как хотела, в том, что касалось свояченицы, он был непреклонен. Беатрис прожила в этом доме всю жизнь и хлопоты по хозяйству взвалила на себя еще с тех пор, как заболела ее сестра Нора, мать Николь. После смерти Норы Беатрис продолжала заботиться об Уильяме и племяннице, пока в доме не появилась новая хозяйка. Амелия сначала огорчалась, что ей не удалось выжить Беатрис, но потом сообразила, что гораздо удобнее, если домашнее хозяйство, в котором она мало что смыслила, будет за нее вести кто-то другой. И хотя отношения двух женщин были натянутыми, они молча терпели друг друга.

Молоко как на грех закипело в тот момент, когда кто-то сделал попытку открыть дверь черного хода. Ошибиться было невозможно – кто-то тряс дверную ручку. Николь застыла как вкопанная, забыв про молоко, бодро переливавшееся через край кастрюльки, и очнулась лишь когда конфорка зашипела и по всей кухне разлился тошнотворный запах горелого.

Николь со стоном сдернула кастрюльку с плиты. Впрочем, молоко ее сейчас меньше всего заботило. Кто может рваться в дом посреди ночи?

Прерывисто дыша, Николь поставила кастрюльку на стойку рядом с плитой и на цыпочках вышла в прихожую, находившуюся за кухней.

Снаружи явно кто-то был: судя по поведению, мужчина. Но, по крайней мере, это живой человек, а не привидение, сердито сказала себе Николь, злясь на собственную трусость. Оторвавшись от стены, она подошла к двери.

– Кто там? – громко спросила Николь, утешая себя тем, что дверь не так-то легко взломать.

– А как ты думаешь, черт возьми? – прорычал мужчина из-за двери. – Ты что, не слышала джип?

– Джип? – нахмурилась Николь. Она понятия не имела, что кто-то должен сегодня приехать. – Не откажите в любезности назвать свое имя.

– Что? – Мужчина явно не верил своим ушам. – Ладно, мать, открывай, и хватит придур… притворяться.

Мать!

Сердце Николь болезненно сжалось. Господи, только не это! Не сейчас, когда на ней ветхий халатик, который она обнаружила наверху в глубине шкафа.

– Райан? – срывающимся голосом произнесла Николь, понимая, что придется все же пустить его.

Мужчина за дверью наконец тоже сообразил, что разговаривает вовсе не с матерью.

– Ники! – воскликнул он. Затем, видимо спохватившись, прибавил уже более спокойным тоном: – Ради всего святого, Николь, это ты? Что ты там делаешь? Ждешь меня?

Николь наконец отодвинула массивные засовы и открыла дверь.

– Я бы не сказала, – отозвалась она, старательно отводя взгляд и пропуская сводного брата внутрь. – Разве у тебя нет ключа?

– Неужели уже изобрели ключ от засовов? – насмешливо отпарировал Райан. Войдя в прихожую, он небрежно стряхнул с плеч кожаную куртку и принюхался. – Что за мерзкий запах?

– У меня молоко убежало, – пояснила Николь, водворяя на место засовы и запирая дверь. Затем она поспешно проскользнула мимо Райана в кухню, понимая, что в этом халате, со спутанными волосами и припухшими от слез глазами, выглядит не слишком-то выигрышно, особенно для встречи с человеком, которого не видела с того дня, как вышла замуж за Стюарта. – Твоя мать знает, что ты должен приехать?

– Еще бы ей не знать! – Райан прошел вслед за Николь в кухню и жестом указал на плиту. – Может, сделаешь что-нибудь, пока народ не решил, что ты собралась спалить избушку?

– Под народом ты подразумеваешь свою мать? – с вызовом спросила Николь, ставя кастрюльку в раковину и хватаясь за тряпку. Она была готова сделать что угодно, только бы не смотреть на него.

– В том числе, – спокойно заметил Райан.

Николь тут же пожалела о своем детском выпаде. Сколько лет она твердила себе, что, когда они встретятся, будет вести себя так, словно прошлое для нее не существует. У нее нет ни малейшего желания вспоминать наивную девочку-подростка, которой она была когда-то.

Райан бросил рюкзак и дорожную сумку в кресло-качалку, стоявшее у очага.

– Мне очень жаль, что твой отец умер. Для тебя это жестокий удар.

– Да. – Николь по-прежнему не поднимала на него глаз, ожесточенно чистя конфорку.

– Для меня это тоже был шок, – мягко прибавил Райан. – Нам с твоим отцом не всегда удавалось находить общий язык, но мне хочется думать, что в последние годы мы научились относиться друг к другу с уважением.

Николь выпрямилась и посмотрела на него.

– В последние годы? – переспросила она, отметив про себя, что Райан стал как-то шире в плечах и мощнее. Впрочем, это лишь придавало ему более зрелый вид, никаких следов лишнего веса в его стройной фигуре не наблюдалось. – Я не знала, что ты часто бывал здесь.

– «Часто» – это не то слово, – вздохнул Райан. – Но изредка сюда заскакивал.