Imago (СИ)

— Хорошая девочка, — Джокер гладит ее по спутанным волосам, пальцем проводит по губам прежде, чем попробовать ее рот на вкус — сладковато-горький, с еле уловимой кислинкой крови.

Она отлично знает, как доставить ему удовольствие. А потом и себе.

Они дышат в унисон, громко, рвано, она улыбается чокнутой улыбочкой, сверкает белыми острыми зубками, тянет свои руки к нему, чтобы схватиться. И больше не отпускать.

Джокер позволяет ей. Потому что лучше мертвой Харли, которую он обожает трахать, может быть только она, возрожденная заново.

========== Closet games ==========

Комментарий к Closet games

Еще одна маленькая зарисовочка в копилку. Блад-плей детектед)

— Харли, детка, ты где? — сладеньким голоском зовет ее Джокер. Кривляется нарочно, выделываясь, а в окровавленных пальцах поблескивает серебристой рыбкой небольшой ножик. Небольшой, но острый. И уже изрядно испачканный чужой кровью.

— Ха-а-а-арли, — тянет он эту нотку, а сам ухмыляется. Прячется в темноте коридора. Отступает назад и сливается с чернотой провала рядом. Вот теперь они как следует поиграют.

Это ее шкаф, и забит он доверху тряпками. От них и пахнет сладко-сладко, этими самыми духами, которые Джокер терпеть не может, но которые, признаться стыдно, ищет в толпе. Его бесит этот запах. И его же он может представить только на Харл. На ее белой сахарной шейке, закованной в золотистый ошейник. На ее тонких запястьях, вымазанных остатками белого грима. На одежде, которой полно в шкафу, и его сейчас задушит этими чертовыми тряпками.

Он уже даже руку поднимает со стиснутым в ней ножом, чтобы порезать их сверху-донизу, оставить только разноцветные ошметки синего-красного-золотого. Но нет, совсем не время.

Потому что он уже слышит шорох, а значит, крошка вышла погулять.

Она бродит по дому, такая маленькая без своих шпилек. В алой старомодной комбинации, которую шутливо обзывает выходным платьем шлюшки. Но оно ей так идет, что она может называть себя и свое отражение как угодно. Все равно оно божественно.

Босыми ногами шлепает по полу и вздрагивает от каждого скрипа. Оглядывается полными страха глазами, ярко-синими, широко-открытыми. Пятится назад и двигается вперед, словно в каком-то нерешительном танце. Тянет руки к запертым дверям, а потом одергивает.

Знает же, прекрасно представляет, что и кто может ее там ожидать.

Большой серый волк, или в его случае зеленый. Джокер приглаживает цветные волосы, желая выглядеть как можно привлекательнее.

Первая встреча как-никак.

А затем выскакивает из шкафа ей навстречу.

Харли, как положено, вскрикивает от неожиданности и застывает на месте.

Маленькая, сладенькая тыквочка, которую ему хочется съесть.

— Пирожочек, — шепчет она сдавленно. Хватается руками за грудь и пытается вздохнуть. — Ты меня напугал, — на дне синих глаз плещется облегчение вперемешку с остатками ужаса.

Нет-нет, еще рано.

— Напугал, значит? — Джокер скалится, показывая зубы. Они блестят не хуже ножа, острой сталью. Такой острой, что кожу прокусить ему все равно что плюнуть. — Ну что ты, тыковка, зачем мне тебя пугать… — он протягивает ей руку с открытой ладонью, показывая, что там ничего нет.

— Иди ко мне, — ему достаточно пальцем поманить, и Харли побежит следом. В этом вся она. Верная, храбрая, посаженная на невидимую цепь, обвившую шею. Хотя почему же невидимую? Ошейник с золотыми буквами —П У Д И Н Г — вполне себе реален. Каждый поймет теперь, чья она собственность и почему ее нельзя коснуться даже пальцем.

Харли подходит медленно и осторожно. Косится на вторую руку, заведенную за спину, наверное, подозревает, что нож именно в ней, но все же решается.

Вкладывает тонкие белые пальчики в его руку, такую же белую, выжженную химикатами, и Джокер смыкает хватку. Сильнее и еще, пока у Харли слезы на глазах не выступят.

Она молчит и терпит, даже пикнуть боится, а нижняя губа трясется, и в нее так и хочется впиться. Прикусить до крови и облизать ее, мягкую, соленую, теплую.

Играться с ее рукой ему надоедает, и Джокер притягивает Харли к себе, разворачивает и выставляет перед зеркальной поверхностью шкафа.

Зеркало пошло трещинами, и в темноте все кажется еще более жутким.

Белая кожа и полный страха взгляд, красная гладкая тряпка, обнимающая тело Харли. Ну и Джокер, почти слившийся с темнотой. Только лицо, кривое, расколотое трещинками и выщербинами, маячит за ее спиной. Темные волосы, поблескивающие зеленцой. И зубы острые, оскаленные, всего в паре сантиметров от обнаженной шеи.

— Ну, скажи мне, тыковка, — он гладит ее по плечу острием ножа. Пока гладит, но еле сдерживается, чтобы не нажать посильнее, чтобы кровь потекла. — Почему у тебя такие большие глаза?

— Потому что мне страшно, — лепечет она. Глаза закатила и часто дышит, а жилка на горле бешено пульсирует, манит к себе синевой. Впиться, укусить, выдрать и сожрать.

— А почему у тебя такая белая кожа? — продолжает играться он. Не станет рвать эту тряпку на кусочки, потому что самому нравится сочетание цветов — алый и белоснежный, так что подцепливает кончиком ножа лямку и аккуратно сбрасывает вниз.

Вместе со шлейкой ползет и красный шелк, слетает вниз, проходясь последним прикосновением, выставляя обнаженной одну грудь.

— П-п-потому что мне страшно, — ноет Харли, и голос дрожит, но на щеках уже расцветают лихорадочные пятна, и взгляд меняется. Страх уходит, остается кое-что поинтереснее. Остается ожидание. И самая капелька похоти, чтобы Джокер не заподозрил, что он не один тут играется.

— А почему у тебя… — нож вырисовывает на груди завитушки, оставляет легкие красные царапины, а затем режет. Быстро и глубоко, оставляя на коже рядом с плечом алую полоску. Всего пару сантиметров длиной. Но крови хватит. — Почему у тебя такая сладкая кровь? — он наклоняется, пробует на вкус кончиком языка. Причмокивает, наслаждаясь солью и железом.

— П-п-потому что я боюсь, — Харли закрывает глаза, и он еле успевает подхватить ее. Держит на весу, подхватив за талию одной рукой, а другой приглаживает волосы. Ножом приглаживает, самым лезвием. Слушая, как она вздыхает, понимая, что ей некуда бежать. Да ей и двинуться опасно — если дернется, он может перерезать ей яремную вену. Нечаянно. Или нарочно.

Ее кровь, и правда, сладкая. Букет из страха, боли и наслаждения. Но этого мало.

Джокер выпускает из рук нож — он ему больше пока не пригодится. Перехватывает Харли, поворачивает к себе и хватает за подбородок. Вынуждает открыть глаза и посмотреть на него.

В глубине ее глаз прячется то, что вкуснее крови, дороже золота и веселее его шуток.

Там чистое безумие, свернувшееся в кольца словно ядовитая змея, насыщенно-неоновое, сверкающее.

— А почему… — внезапно шевелятся ее губы, и Харли отмирает, тянет руки к его лицу. Проходится по узкому подбородку, замазанному белым гримом, оглаживает зажившие шрамы в уголках рта, и лезет в рот, нащупывая подушечками пальцев заостренные стальные клыки. — Почему у тебя такие острые зубы? — нажимает, пока не оцарапывает пальцы, и его рот не заливает ее кровью. Он глотает ее, слизывает с пальцев, высасывает с громким причмокиванием.

— А это чтобы тебя съесть, куколка, — он щелкает зубами и рычит, и Харли смеется. Напрыгивает на него с ногами, цепляется руками и валит на пол в шкафу. Они тонут в облаке разноцветных тряпок, и от них пахнет сладко-сладко.

Как от кожи Харли. Как от ее крови. Смесью боли и наслаждения.

========== Голод (Чаровница/Инкуб) ==========

Комментарий к Голод (Чаровница/Инкуб)

Это, наверное, единственная часть, не посвященная Харли/Джокеру, но заводить для нее отдельный сборник было бы слишком.

Так что вот вам история Чаровницы и ее брата, с которым я ее нещадно шипперила)