Imago (СИ)

Джокер и так безумен, но сейчас даже идиот сообразит, что, если она не вернется, ничто не помешает ему затопить Готэм-сити паникой и кровью. Прибить Бэтмена ненароком, потому что больше не интересно с ним сражаться.

Это как разболтанные весы. На одной чаше психопат Джокер, на другой — Летучая Мышь с его монолитным сводом правил. Но посередине пляшет Харли, чертовка языкатая, призрак счастья, который так нужен Джокеру сейчас. И когда ее нет, все разваливается ко всем чертям.

— Нахуй все, — он сталкивает с колен какую-то блондинистую шлюшку, в которой нет ничего от Харли, всаживает ей в затылок полную обойму, пока от бело-красно-пузыристого не заливает весь пол.

— Уберите тут все, — достаточно одного взгляда, чтобы из темных углов повыползали раболепные тени с опущенными к запачканному чужими мозгами полу глазами, немые и покорные. И пока они трут пол, сворачивают ненужный человеческий мусор в ковер, чтобы выбросить где-нибудь на окраине Готэма, Джокер собирается на охоту.

Затхлая одежда, как будто из чулана — старомодный костюм прямиком из барахолки, с желтым цветком в петлице. Остроносые ботинки, черно-белые, с помятыми носками и стоптанным каблуком. Ржавые пистолеты, начиненные флажками и пробками. А еще добрая доза яда, разлитая по крохотным пузырькам, которые отлично поместятся за подкладкой пиджака.

Он не похож сам на себя, и улыбка, обычно веселая, отдает меланхолией.

Что поделать, этот Джокер, кривляющееся отражение прошлого, умеет грустить.

— Где она? — он вытряхивает из какого-то копа всю душу, держит за подтяжки с такой силой, что пальцы белеют даже под гримом. Белее кости, белее бумаги.

— К-к-кто… — он явно не знает, с кем связался. Может, газет не читает, телевизора не смотрит. А может, приехал издалека, деревенская шваль без мозгов. — О ком вы?

— Харли Куинн. Где мать твою Харли?

— Не знаю никакую Харли, пожалуйста, пощадите меня…

Они все говорят одно и то же. Будто сговорились. Будто Харли никогда и не существовало. Может, он просто выдумал ее сам для себя? Идеальную игрушку, которую не жалко ломать, зная, что она соберется заново. Глупенькую дурочку, в голове которой только каша из подожженных мозгов и бесконечная любовь к нему. Тогда где же она с ее любовью? Где ее черти носят?!

Она не сбежала от него. И ее даже не засадили в Аркхэм, иначе Джокер бы давно знал об этом. Нет. Она даже не в Готэм-сити.

Почему-то кто-то посчитал, что если с доски убрать одну шахматную фигуру, Король тут же сдастся. Наверное, они не понимают, что он ходит не по одной клетке за раз. Он может всю эту гребаную доску сломать и уничтожить, если ему что-то не понравится. А людишки до сих пор полагают, что он тоже часть системы.

Ха. Ха. Ха.

Харли в коме. Искусственно-погруженная в вечный сон. Она лежит на чужой койке, под чужим именем, даже ее лицо, обезображенное естественным и таким ненатуральным макияжем, нанесенным кем-то с явной умелостью, кажется ненастоящим.

Взрезать бы и поддеть, обнажая настоящую оболочку. Кроваво-красную, с синими прожилками. Яркую и блестящую словно леденец, и такую же сладкую.

Рыжие волосы уродуют ее личико.

А пальцы стиснуты, скрючены в застывшем движении, будто она ими пистолет держала.

Кто мог додуматься до такого? Бэтмен и его прихвостни?

Джокер сплевывает и принимается распутывать провода, собираясь отключить ее от искусственного сна, выдрать из цепких объятий, сыграть партию принца. Может, даже поцелуем разбудить, если потребуется.

— Неа. Я бы не советовала, — позади раздается низкий голос. Женский. Нотки властные. Кожа черная. Уоллер. Сука Уоллер. — Или я тебе мозги вышибу. Знаешь, как это просто? Я же не Бэтмен, — она цедит ледяным тоном, довольно ясная и простая в своем стремлении. И пистолет у нее снят с предохранителя.

— Чего вам надо? — Джокер не торгуется с людишками. А смысл? Они все чего-то жаждут. Но их желания слишком однозначны и рациональны. Им нет места в его мире. — Знаете, леди, я убивал и за меньшее. Однажды мне какой-то идиот язык показал, думал, что кривляется лучше меня. Как думаете, что я с ним сделал? Съел. Язык съел, остальное гиенам на корм пошло. А вы… — он еще раз оглядывает Харли, прикованную к постели словно она до сих пор в пьесе играет. Спящая Красавица, не меньше.

— Вы забрали кое-что мое, — ему хочется этим пистолетом, наставленным на его голову, в ней самой пару дырок проковырять. Насквозь желательно.

— Мне не нужна девушка. Мне был нужен ты, — Уоллер ухмыляется и наклоняет голову. Мерзкая решительность на ее лице хуже всего. Она, наверное, уже считает партию оконченной. И явно в ее пользу. — Все из-за гребаного Бэтмена.

Ну надо же, Мышка завел себе еще одного смертельного врага. Как будто весь Готэм не стонет из-за его равнодушного правосудия.

— Помоги мне прикончить его, и я верну тебе твою девушку, — Уоллер торгуется так, будто они давние знакомые. А между ними не лежит его разломанная игрушка, из-за которой он сходил с ума слишком долго.

Взгляд Джокера мечется по палате, выхватывая детали. Даже если эта правительственная сука посчитала, что это идеальный капкан, в нем достаточно лазеек. Чтобы выбраться.

Яд для решеток, веревки для окна, пистолет Уоллер, чтобы она больше не болтала.

Так что он с легкостью выберется отсюда, а потом вернется за Харли. Потом.

Уоллер все еще ухмыляется, думая, что выиграла.

А Джокер смотрит на Харли.

Тонкая, истощенная, бледная тень от той Харли, что согревала его своим безумным весельем. Сейчас она точно такая же, как и все остальные подделки, брошенные в его подвал. Бесполезная.

— Она мне не девушка, — с сожалением пожимает плечами Джокер.

Ему даже возвращаться будет не за чем. В этой мумии, намертво примотанной к больничной койке, даже жизни осталось слишком мало, чтобы за нее бороться.

— Так что сделки не будет.

Яд. Веревки. Выстрелы. Время куда медленнее, чем Джокер, загнанный в угол. Он не то, что хвост себе отгрызет или лапу, защемленную в ловушку, чтобы выбраться. Да он с себя шкуру срежет, оставив как напоминание. Что с ним бесполезно договариваться, он же никогда не станет частью этой игры.

И Уоллер сама еще долго не сможет разговаривать, а может, даже и ходить, хотя он делает все на скорую руку. Вяжет узлы. Выбивает стекло. Даже не оборачивается на звуки взламываемой двери.

Он уже почти готов уйти. Нырнуть вниз ласточкой. Но…

Харли. Харррррли с низким хриплым рокочущим р, укутанная в одеяла, увитая прозрачными проводками капельниц, иголок, с застывшей гримасой боли, будто ей хочется защититься, но некому помочь ей.

Его Харли.

— Чтоб тебя! — Джокер прекрасно знает, что веревка выдержит его. Но не уверен, сможет ли она спасти их обоих. Хотя какая нахрен разница. Попробовать же стоит.

Он вырывает Харли из объятий койки, и для поцелуя нет времени, а от ее кожи пахнет горечью и болью. Но это все можно исправить.

Она стоит того, чтобы попытаться.

========== Broken pieces ==========

Харли любит Джокера. Джокер любит Харли.

Все просто? Как бы не так.

Он любит ее так сильно, что она уже замучалась изводить синяки на коже, россыпью синих и желтых пятен усыпавшие запястья и лодыжки. Бедра расцарапаны в крови, украшены затейливыми вензелями заживших полосок. А шея опухла и болит от укусов.

Джокер ядовит, и любовь его не лучше. Удушливая, смертельная, оглушающая и сбивающая с ног. А может, это не любовь, а просто его удары сносят ее, опрокидывают на пол и вспыхивают огненными кругами под глазами. Не разберешь, где хорошо, а где так больно, хоть ты умирай.

— Ты ослушалась меня, Харли, — рычит он, и что-то трясется.

Это ее грудная клетка, понимает Харли. Ходуном ходят сломанные ребра, и кажется, сегодня мистер Джей перестарался. А все из-за Бэтмена. Гребаной летучей мыши и его никчемной жизни.