Волшебство лета

– Так вот в чем дело. Кэрол! – Мартин досадливо пожал плечами. – С ней все кончено.

– Бедняжке не понравилось, что ее любовник флиртует с посторонней женщиной, так? – Глэдис вырвала руку. – По крайней мере, она не полная идиотка!

– Вчера вечером я порвал с ней!

– Вчера?.. Не потому ли, что...

– Наши отношения исчерпали себя давным-давно. Просто я до сих пор как-то не собрался сказать ей об этом. – Мартин улыбнулся краем губ. – Мне и в голову не приходило, что вы станете ревновать.

– Ревновать? Вас! К этой особе? Ну у вас и самолюбие. Не болезненное, нет, а прямо-таки гипертрофированное! Я же вас практически не знаю, мистер Фагерст!

– Так узнайте.

– Незачем! Вы меня не интересуете.

– Я, кажется, не зову вас замуж, – объявил Мартин напрямую. – Мы взрослые люди, вы и я. И в первое же мгновение между нами произошло нечто... словно искра вспыхнула!

– Ага. А теперь вы скажете, что ничего подобного с вами еще не случалось!

И Глэдис бросила салфетку на край стола. С нее довольно: пора и честь знать Ничего нового она сегодня не услышит.

– Глэдис!

Мартин схватил ее за руку и удержал на месте, едва молодая женщина попыталась подняться. Глаза его потемнели, черты лица обозначились резче.

– Станьте моей, Глэдис. Я хочу посвятить вас в любовь, позвольте мне! Я хочу ласкать вас до тех пор, пока оба мы не утратим способность рассуждать здраво.

Глэдис вспыхнула.

– Отпустите, – яростно потребовала она, но железные пальцы сомкнулись на запястье еще крепче.

– Вы снились мне всю ночь, – прошептал Мартин. – В воображении своем я осыпал поцелуями ваши нежные губы до тех пор, пока они не распухли; кончиком языка я касался вашей груди, пока вы не разрыдались от удовольствия. Мне снилось, как сплетаются наши тела и как вы повторяете мое имя не то в забытьи, не то в бреду...

Как хочется вскочить и убежать! Но даже если бы Мартин ее выпустил, она все равно не двинулась бы с места. Колени подгибались, в ушах звенело.

– Именно этого я и хочу, именно этого хотим мы оба – с того самого мгновения, как впервые увидели друг друга! Почему ты пытаешься отрицать это?

Грубая прямота его речей, и обжигающий взгляд, и воспоминание о том, что она пережила в его объятиях, лишили Глэдис остатков самообладания.

Этот мужчина говорил правду. Для возражений не осталось сил. Нет, он ей не нравился. Она его не любила. Более того, он воплощал в себе все, что Глэдис презирала и ненавидела. Но почему ее влекло к нему так, как не влекло еще ни к одному мужчине? Откуда такая отчаянная, исступленная сила, с которой, к своему ужасу, она не может справиться?

В глазах потемнело. Глэдис явственно представила себя в его объятиях: ощущение прикосновения его тела, поцелуи, его властный напор...

Но она нашла в себе силы! Вырвала руку, вскочила и опрометью бросилась к выходу... Мартин нагнал ее у дверей, схватил за плечи и решительно развернул к себе.

– Скажите, что я не прав, – хрипло потребовал он. – И, да поможет мне Господь, я велю шоферу отвезти вас домой и больше не стану никогда досаждать...

Время остановилось. Благоуханная весенняя ночь окутала их плащом тьмы; они застыли на месте, глядя друг на друга, дыша часто и прерывисто. Глэдис прошептала его имя и шагнула в раскрытые объятия...

5

Лимузин стремительно несся по ночным улицам. Отгороженные от водителя и от всего мира, они ощущали себя затерянными во времени и пространстве. Машина и Мартин – только это и существовало во Вселенной для Глэдис.

Кольцо его рук сковало ее, не давая вздохнуть. Его уста обжигали, его язык раздвигал ей губы в движении настолько исступленно-сладострастном, что она трепетала от восторга. Она ощущала себя хрупкой и женственной и с радостью покорялась ему. Его поцелуи требовали полной самоотдачи, а в обмен сулили исполнение самых неистовых фантазий.

Отступать уже некуда. «Но так нельзя, так нельзя! Только не сегодня! Только не с ним!» – эти предостережения проносились в ее сознании, но призыв, пульсирующий в крови, звучал куда громче: – «Забудь о разуме, дай волю чувствам!»

И мир чувств открылся перед нею во всей своей полноте. Она ощущала упругую крепость его тела. Неистовство его поцелуев. Жар его ладоней. Все было так ново... Или нет? Они встретились только вчера, но Мартин в первое же мгновение перестал быть для нее чужим. Может, именно поэтому люди и верят, что жили прежде? Они, несомненно, знали друг друга в иной, прошлой жизни, если она когда-либо была.

Глэдис склонила голову ему на плечо, рука Мартина легко коснулась ее щеки, очерчивая абрис лица, скользнула к шее, затем легла на грудь. Большой палец осторожно тронул сосок, и Глэдис тихо вскрикнула.

Сдавленным шепотом Мартин произнес ее имя, а затем еще что-то по-шведски, и этих слов она не смогла разобрать. Но все было понятно и так: обжигающе сладостное прикосновение пальцев, его губ, мощь и сила снедающего его желания.

– Да, – выдохнула она.

Мартин рванул вверх ее юбку и провел ладонью, упиваясь ощущением жаркой плоти между бедер. Словно электрический ток пронзил все ее существо. Грубое сладострастие прикосновения отозвалось испепеляющим желанием в каждой клеточке ее тела. Тихий крик сорвался с губ Глэдис, и она перехватила его руку.

– Мартин, – всхлипнула она. – Мартин, пожалуйста!

– Скажи, чего ты хочешь, – требовательно прошептал он. – Скажи вслух.

Тебя, подумала она. Я хочу тебя!

Это была правда. Ее влекло к нему так, как никогда не влекло ни к одному мужчине; и на властный зов отзывалось не только тело...

Мартин снова прильнул к губам Глэдис. Происходило что-то непонятное, что-то неподвластное рациональному объяснению. Он знал одно: противостоять столь мощной, стихийной силе невозможно. Лучше расстаться с жизнью, нежели отказаться от подобного мгновения.

Несколько минут назад, когда он прикоснулся к Глэдис, ощутил жар ее тела, когда она тихо вскрикнула, признавая его власть над собою, он был уже готов сорвать с нее трусики, расстегнуть молнию на брюках, и...

Но Мартин сдержался – подобная сдержанность не имела отношения ни к благопристойности, ни к рассудительности, хотя славно было бы уверить себя в обратном. Действительность была проще и куда значимее одновременно. Ему до безумия захотелось раздеть эту женщину – медленно, неспешно, упиваясь красотой ее обнаженного тела и взглядом, и ладонями, и губами.

Следить за выражением ее лица, пока зрачки не расширятся от удовольствия, ласкать и поглаживать до тех пор, пока Глэдис не потеряет голову. Все произойдет в постели, в его постели: обнаженная, она скользнет в его объятия, и их разгоряченные тела сольются в экстазе, равного которому ни он, ни она не испытывали прежде.

Принадлежащие Фагерсту апартаменты занимали два этажа. Частный лифт доставил хозяина и гостью в тускло освещенный холл. Слуг не было видно. Все вокруг окутывали тени – черные, бархатные, глубокие. В абсолютном безмолвии Глэдис различала только глухие удары собственного сердца.

Было еще не поздно сказать: «Произошла досадная ошибка» – и потребовать, чтобы ее отвезли домой. Конечно, Фагерст рассердится, ну и что с того?

Он как будто почувствовал ее сомнения. Ладони Мартина легли на плечи. Он развернул Глэдис лицом к себе, и то, что она прочла в его глазах, лишило ее последней способности мыслить здраво.

– Глэдис, – только и сказал он, и она шагнула в его объятия.

Мартин поцеловал ее – грубо и властно, прижимая к себе так, чтобы она ощутила, как напряглось и налилось силой все его существо. Он заставил ее приоткрыть уста, чуть прикусил ее нижнюю губку, затем приласкал ранку языком. Глэдис задрожала, вцепилась в его пиджак, чтобы не упасть.

– Скажи вслух, – снова потребовал Мартин. – Глэдис, скажи, чего ты хочешь.

Ответ читался в ее глазах, но Глэдис облекла-таки его в слова.

– Тебя, – прерывистым шепотом произнесла она. – Тебя, тебя...