Обреченная быть счастливой (СИ)

Как я себя ненавидела, и как я ненавидела Сашу. Моя любовь превратилась в пепел и я только теперь осознала, какое он чудовище. Он играл нашими жизнями, чтоб удовлетворить свои амбиции.

- Браво, - Лебедев вошел вслед за мной, аплодируя мне, - я бы наверное тоже поверил, если б не увидел твое лицо. Как он это воспринял?

- Он больше не потревожит нас, - таким же сухим, как у Лебедева, голосом сказала я, - можешь радоваться, он больше даже в мою сторону не посмотрит.

Я сказала правду, Федя никогда не простит мне этого и никогда не узнает ради чего все это было сказано. Он никогда не узнает, что в моем сердце поселились такие чувства как ненависть и пустота. Федя был для меня потерян, единственный человек, который понимал меня без слов, знал все мои привычки и любимые вещи. Я не плакала ни сейчас, ни на протяжении последующих двух месяцев. В августе Тори исполнилось четыре месяца, она стала очаровательной, бабушки ее баловали, а дедушка носился как с королевой. Десятого августа у Жарова был день рожденье, и я раз десять тянулась к телефону, но быстро одергивала руку. Долго себя уговаривать я не смогла и набрала знакомый номер, но, к моему сожаленью, он был отключен. Я быстро позвонила по- домашнему, трубку взяла его мама.

- Лиличка это ты, девочка моя, здравствуй, сто лет тебя не слышала.

- Я вас с именинником поздравить хотела, - пролепетала я, - а Федин телефон отключен.

- Спасибо, дорогая мне очень приятно, что ты помнишь, - ее голос погрустнел, - телефон он поменял. Не знаю, что между вами произошло, но он запретил мне говорить о тебе, прости.

- Как он?

- Замечательно, он создал с товарищем свою фирму, не помню, как она называется. Теперь он большой человек, купил себе квартиру и машину, вообще изменился, стал взрослее. Домой почти не приезжает, много дел. Он хорошо зарабатывает, зовет нас с отцом в столицу, ну а мы, конечно, никуда отсюда не уедем. Лиля, я думаю, вы обязательно помиритесь, когда-нибудь, правда?

- Конечно, Зоя Ивановна, конечно. До свидания.

Проклятые слезы, которые я сдерживала с трудом, прорвались и уже не хотели останавливаться. Мой гордый Феденька, как же сильно я обидела тебя, если ты предпочел вычеркнуть меня из своей жизни. Ведь только доброту ты давал мне, а я швырнула ее тебе в лицо. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Я стала черствее, теперь ставила перед собой цели и шла к ним напролом. Я закрыла свой академотпуск и снова принялась за учебу, мне оставалось сдать две сессии, чтоб получить долгожданный диплом юриста. Пока я бегала на пары, мама сидела с Тори, которая росла не по дням, а по часам.

Саша вел себя на удивление смирно и доброжелательно, чем холодней я становилась к нему, тем больше он добивался моего расположения, казалось, мы поменялись местами. Когда я не хотела заниматься сексом, он поглядывал на дочь – это было предупреждение и я подчинялась. К мужу я даже не знала что чувствовала, но той безграничной любви уже не испытывала. Не зря говорят, что любовь это постоянный труд, чтоб сохранить ее нужно каждый день усердно работать над ней. Это противоречие чувств было столь сильным, что мне было страшно, что оно накроет меня с головой. Был единственный противовес этому – всепоглощающая любовь к дочери. В этом у меня не было ни капли сомнений, и чем сильнее я ее любила, тем сильнее ненавидел ее Саша. Пятого апреля мы отметили годик Тори. Федька оказался прав, она во всем была похожа на меня: светлые волосы, синие глаза в обрамлении белых ресничек, а вот ямочки на щечках - то единственное, что она унаследовала от отца.

В годик, этот чертенок, уже ходила, повторяла некоторые слоги и уже знала как применить свою ласковую улыбку, чтоб покорить окружающих. Вот правда на Сашу смотрела с опаской и никогда к нему не подходила, чувствуя угрозу, исходящую от него.

К счастью, мой благоверный теперь задерживался допоздна на работе, а вечером неизменно требовал исполнения супружеского долга – вот во что превратилась некогда столь желанная, сладкая и упоительная близость. Я лежала как бревно, ничего не чувствуя, пока он трудился надо мной, и мне было абсолютно все равно. Как-то вечером Саша сообщил мне, что через неделю у них торжественный банкет и я должна сопровождать его, будто сторожевой пес.

- Тебе нужно вечернее платье, - сказал он мне.

- У меня есть одно.

- Покажи мне, - без колебаний я достала свое бежевое платье с открытой спиной, чуть ниже колен, оно было безупречно. Высокая прическа, золотая цепочка и я бы выглядела, как с обложки. Но не успела я его надеть, как Саша тут же скривился.

- И ты думаешь, что моя жена будет в этом… - брезгливо он указал на платье. - Я не опозорю себя, и ты не будешь выглядеть как шлюха. Я сам выберу тебе платье, - безапелляционно отрезал Саша. - Твоя задача всего лишь достойно себя вести на вечере как полагается моей жене.

- Саша, я не считаю, что платье плохое, но если оно тебе так не нравится, то я куплю другое, только скажи, какое ты предпочитаешь? – Мне уже было все равно, ведь чтобы я не надела, он будет придумывать похотливые взгляды мужчин, путая их с обычным восхищением. Стоит ли тогда спорить? Его ревность доходила до абсурда, но я еще помнила, как тяжела его рука, и повторения мне не хотелось.

- Я сам куплю. Ты опять выберешь что-то вульгарное, похоже, я сделал ошибку, женившись на тебе. Ты так и не смогла стать достойной женщиной.

И с этими несправедливыми и задевшими мою душу словами он повернулся на бок и заснул, оставив меня в глубокой задумчивости.

Я почти не удивилась, когда Лебедев принес мне платье. Что и говорить верх элегантности, черный переливающийся бархат закрывал и спину и грудь, на бедрах ткань свободно падала, образуя волны, рукава были сделаны из прозрачной сеточки, где просвечивалась белоснежная кожа, не хватало только паранджи. Такое бы платье я надела на похороны, но не на торжество, ведь сегодня мужу вручат грамоту за достижения в науке и работе. Без сомнения, к этому строгому наряду подходили лишь поднятые вверх волосы в замысловатой прическе, над которой работала женщина неопределенного возраста больше трех часов. Мои волосы были так туго стянуты, что казалось глаза вылезут из орбит. Все было сделано по указанию Александра, ни одного локона выпущенного вдоль лица, который бы не делал меня столь суровой и строгой. Я возненавидела этот новый образ навязанный мужем, и все тот же, пока еще дремлющий бунтарь в моем мозгу, словно воспротивился.

Я взяла расческу в руку и выпустила две пряди вдоль ушей, мое лицо стало милее, на мое закупоренную платьем шею легло красивое золотой колье, которое подарили мне родители на совершеннолетие, на руке заблестел браслет из того же комплекта, а серьги-висульки вызывающе устроились на мочках моих ушей. С удовольствием я увидела как преобразилась, скинув туфли на низком каблуке, которые где-то смог откопать Саша, я надела лакированные босоножки на шпильке, черная ультрамодная сумочка - и я была неотразима. Правда макияжем я побрезговала, лишь воспользовавшись тушью и розовой помадой, и это было замечательно! Уже в двери я услышала звонок телефона, но брать я его не стала, почувствовав, что это мог быть только мой муж с очередными указаниями.