Запретная страсть

Она бежала, сколько хватило сил, а потом, сдавшись, бросила свое ноющее, глянцевитое от пота тело на одну из скамей, стоявших вдоль берега.

Несколько секунд она смотрела невидящими глазами на расстилавшуюся перед ней, совсем как в кино, прекрасную картину. Уютно устроившись между двумя холмами, точно в объятии мощных рук великана, залив алел в лучах заходящего солнца. Легкий ветерок подгонял последние лодки к причалу, их окрашенные в розоватые тона паруса медленно приближались к берегу. На вершинах холмов начали вспыхивать огоньки – это зажигался свет на верандах и в кухнях разбросанных там и сям домиков. Опускалась ночь, и казалось, весь мир наслаждается покоем. Да, весь мир, кроме Келси.

Дыхание у нее успокоилось, но мысли продолжали метаться. Убежать от царившего у нее в душе смятения не удалось. Массируя сведенную судорогой мышцу, Келси пыталась придумать, что же ей делать.

Завтра Брэндон возвращается домой.

При мысли об этом ее то охватывала восторженная радость, то пригибало к земле беспросветное отчаяние.

Она видела его в последний раз неделю назад. Потерпев в первый раз фиаско, она больше не навещала его. Было невыносимо тяжело видеть, что она для него чужой человек, который ему вовсе не интересен. Она либо ждала Джинни в вестибюле, либо оставалась дома, занимаясь делами фирмы и хозяйством. Но каждое утро просыпалась с новой надеждой: может быть, сегодня он все вспомнит?

Невероятно, чтобы такие яркие воспоминания не оставили следа, словно без формы, без цвета и запаха газ. Но с Брэндоном произошло именно это, уныло размышляла Келси. Если он и звонит, то только чтобы поговорить с Джинни. И ни разу не попросил, чтобы к нему приехала я.

Совершенно ясно, что все мои надежды наивны и абсурдны. Я придаю слишком большое значение одной-единственной ночи любви. Хватит упиваться красивыми воспоминаниями, надо поступить так, как Брэндон: забыть, что это вообще было.

Да, я должна забыть. И я забуду. Скоро. Но еще не сейчас.

Она закрыла глаза, ритмично потирая мышцу на ноге, и сказала себе, что вспоминает все в самый последний раз.

Надо же, весь ее мир перевернулся из-за той игры в футбол!

Казалось, ситуация была самая невинная: Келси, Джинни и двое приятелей Джинни резвились на теплом, нежарком солнышке, какое бывает в конце лета. Дуглас остался в Сан-Франциско еще на один день, и в его отсутствие Келси чувствовала восхитительную свободу и беспечность. Она оказалась отличным нападающим – ловко подхватывала пасы, которые ей направляла Джинни. И только она пропахала носом траву на воображаемой линии ворот, ловко сбитая с ног Мерси Атвуд, как появился Брэндон.

– Го-о-ол! – завопила она, без особой грациозности поднимаясь на колени и победоносно размахивая высоко поднятым мячом.

Джинни подхватила триумфальный клич:

– Двадцать один – ноль! Слабаки!

– У меня такое ощущение, что у вас неравные силы, – бесстрастным тоном заметил Брэндон, стоя на боковой линии, отмеченной коричневатыми веточками кипариса и камешками. – Наверное, Мерси и Тому тоже нужен взрослый человек в команде.

До этого никто не замечал, что Брэндон наблюдает за игрой, и четыре пары глаз удивленно воззрились на него. А он невозмутимо-насмешливо улыбался той своей широкой улыбкой, от которой у Келси таяло сердце, и на нем была футболка золотисто-желтого цвета, как его волосы. Даже двенадцатилетняя Мерси Этвуд смотрела на него с неприкрытым восхищением. Старший брат Мерси, Том, очень обрадовался, что у них стало на одного мужчину больше.

Джинни взвизгнула от радости, забыв про самоуверенный вид, который она до этого на себя напускала, и запрыгала вокруг брата.

– Вот это да! – закричала она. – Ты и вправду станешь с нами играть, Брэндон?

– Мне кажется, что в интересах справедливости я не могу этого не сделать, – с притворно-серьезным видом изрек Брэндон и дернул сестру за косичку. У Келси потеплело на душе. До чего же чудесный складывается день! А сколько еще впереди таких счастливых часов! Дуглас приедет только завтра в середине дня.

Хохоча и перешептываясь, они разбились на команды, и в течение следующих двадцати минут, пока солнце медленно опускалось в залив, а на горизонте собирались тучи, разрыв в счете сократился.

Глянув на сгущавшиеся тучи, Келси предупредила ребят, что они успеют сыграть только еще один тайм. Джинни послала ей длинную передачу, и, ведя мяч, Келси чувствовала, что Брэндон ее настигает. Тогда она сделала последний рывок на край площадки, где трава уступала место клумбе с высоким львиным зевом.

Брэндон был так близко, что она слышала его дыхание. Воздух тяжело вырывался из его легких, когда он попытался отобрать у нее мяч. Но она не отдавала. Ноги их сплелись, и оба грохнулись на клумбу.

Под их тяжестью затрещали толстые стебли, желторотые цветы попадали на землю, но Келси не видела учиненного ими разгрома. Она забыла даже про бесценный мяч, спокойно укатившийся в сторону.

Все это больше не имело значения. Келси знала только одно – Брэндон лежит на ней, зарывшись лицом в подушку цветов, и тяжело дышит ей в шею, а она ощущает тепло его дыхания. Сколько же они так пролежали, скрытые от всех высокими стеблями львиного зева? Это могла быть секунда, могла быть и целая вечность. С каждым вдохом-выдохом могучая грудь Брэндона поднималась и опускалась, прижимаясь к мягкому, податливому телу Келси, и ей, загипнотизированной этим движением, казалось, что время замедлило свой бег. Она отмечала малейшее шевеление его тела, и, хотя ей не хватало воздуха, никогда еще она не испытывала такой полноты чувств.

Обостренно воспринимая и ощущая каждый дюйм его тела, Келси уловила тот момент, когда он вдруг открыл ее для себя. Сначала совсем близко, где-то под самой кожей, пробежала легкая дрожь. Потом он приподнялся на локтях, перенеся тяжесть тела на бедра, и посмотрел ей в лицо. Как хорошо, что именно там, в уединенном мирке благоуханных цветов и остановившегося времени, забывшись на мгновение, они впервые встретились глазами.

Ах, эти его глаза! Они всегда казались Келси лесными, иногда прохладными, как чаща, иногда сверкающими солнечным светом, как полянка, но всегда полными удивительной чувственности. А в тот момент красавец лес вдруг полыхнул огнем, и все поглотило испепеляющее пламя.

Он чуть слышно застонал, словно это пламя опалило и его, и переменил позу, встав на колени справа и слева от ее бедер. Там, где его ноги соединялись с телом, разгорался еще один пожар, и она догадывалась, что страсть его вышла из повиновения.

Брэндон не отстранился, не пытался скрыть того, что чувствует, а когда с ее полураскрытых губ сорвался легкий вздох, он снова простонал и смущенно откинул голову назад.

– Прости, Келси…

Но огонь уже бушевал вовсю, и не было сил остановить его. Брэндон опустил голову и вопрошающе посмотрел ей в глаза.

Жаркая струя хлынула в кровь – ее тело первобытно и недвусмысленно отвечало на вопрос. Дрожащими пальцами она дотронулась до его лица.

– Ничего, – прошептала она. – Все хорошо.

– Нет!

Почувствовав на лице ее пальцы, он закрыл глаза. А затем медленно, будто высвобождаясь из зыбучего песка, отстранился, перекатившись на землю рядом с ней.

Время вдруг пошло своим ходом, и она услышала смеющиеся голоса бегущих к ним ребят. Все случившееся заняло каких-то несколько секунд.

– Нет, – повторил он очень серьезно. Встав, протянул ей руку и помог подняться. – Ничего хорошего. Все это плохо.

Возразить не было времени, да и разве смогла бы она сказать, что почувствовала такое же безудержное желание? К ним уже подбежали дети, смеющиеся и одновременно перепуганные оттого, что драгоценные цветы – подумать только! – помяты взрослыми.

– Ой, Брэндон, – раздался подтрунивающий голосок Джинни, которая стояла на краю клумбы и задорно потрясала жалкими плетями львиного зева. – Посмотри-ка, что ты наделал! Дуглас ведь убьет тебя!

Келси инстинктивно глянула на Брэндона. Уловил ли он, какой мрачный смысл прозвучал в невинной угрозе Джинни? Уловил. Он так стиснул зубы, что скулы стали квадратными и на них заходили желваки.