Отныне только легкий флирт

Беверли Терри

Отныне только легкий флирт

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Весна – пора любви. Чушь собачья!

Холли резко откинула с плеч гриву вьющихся черных волос и решительно отвернулась от лужайки перед алленбургским [1] приютом для престарелых, не желая видеть раскинувшийся на ней роскошный цветник с тюльпанами, азалиями и кизиловыми кустами. Говорят, что май – месяц радости. Снова чушь! После того, что ей пришлось пережить в последний уик-энд, Холли как никогда остро ощутила, какое счастье, что у нее есть ее работа в приюте, где она ведает времяпрепровождением его обитателей, а они платят ей благодарностью и любовью.

Холли поднялась по ступенькам и миновала просторный центральный холл здания – когда-то это был частный особняк. На террасе сидела Грейс Квилл, одна из ее добровольных помощниц на общественных началах, и Холли ее окликнула.

– Привет, Холли, – ответила Грейс, поднимая глаза от разложенных перед ней газетных материалов – она готовилась к проведению дискуссионного клуба. – Уик-энд прошел хорошо?

– Не сказала бы. – Холли глубоко вздохнула. – В субботу у меня дома вечеринка. Поздновато, конечно, приглашаю, но надеюсь все же, что вы со Стивом сможете прийти.

Грейс была на несколько лет старше двадцатипятилетней Холли и уже замужем. Она прекратила вырезать заметки и статьи о строящемся поблизости торговом комплексе и внимательно взглянула на Холли.

– Я бы с великим удовольствием, но окончательный ответ смогу дать лишь через пару дней. А по какому поводу торжество? – Она вскинула голову, но ее высоко взбитые каштановые локоны, покрытые густым слоем лака, шевельнулись едва-едва.

– По поводу расторжения помолвки. – И Холли подняла левую руку, чтобы показать – обручального кольца на безымянном пальце нет.

Грейс, пораженная, раскрыла рот.

– Ты вернула Рейнольдсу его кольцо?

– Не я вернула, а он потребовал его вернуть.

– О бедняжка! – Лицо Грейс исказила гримаса жалости.

– Ну, поговорим потом, – бросила Холли уже на ходу, не желая выслушивать соболезнования Грейс и ее расспросы.

Ну и что тут такого ужасного? – уговаривала она саму себя, входя в пристроенное с северной стороны здания крыло, где находился ее кабинет. Отвергнута, ну и что из того? Она справится с этой неприятностью. Что бы там ни говорила ее мать, Рейнольдс Дж. Фурд не единственный. Мало ли рыбы в море!

Холли села за свой письменный стол, просмотрела расписание мероприятий на эту неделю и углубилась в изучение общенационального бюллетеня для сотрудников приютов, поместившего новые федеральные постановления. Сухой язык правительственных указов действовал на Холли успокаивающе – от них исходило ощущение стабильности. Это тебе не какой-то несостоявшийся жених.

Хотя дверь в кабинет была распахнута настежь, кто-то все же вежливо постучал, прежде чем войти.

– Что я слышала о тебе и Рейнольдсе! Грейс сказала, что вы решили расстаться. – Трина Бакнелл с озабоченным выражением на миловидной круглой мордашке вошла в кабинет.

Холли с напускной веселостью помахала ей рукой.

– Меня отвергли. Бросили. Все кончено. Забыто!

Трина, молодая блондинка крепкого телосложения, водила приютский автобус и, кроме того, вела занятия по рукоделию.

– Что случилось? – Она плюхнулась на один из двух стульев в опрятной комнатке Холли. – И когда? Еще в субботу на церковном обеде кольцо, помню, красовалось на обычном месте. Я как сейчас вижу его.

– Сохрани это воспоминание навечно, – иронически улыбнулась Холли. – Оно войдет в историю как свидетельство моего последнего появления в общественном месте с фамильным бриллиантом Фурдов на руке.

Как она ни старалась казаться беспечной, глаза ее неожиданно для нее самой наполнились слезами. Стараясь скрыть их, она схватила со стола папку с копиями квартальных отчетов и принялась рассовывать их в ящички с картотекой.

– Но что произошло? – настаивала Трина.

Воспоминания и вызванное ими возмущение вмиг осушили глаза Холли. Она снова повернулась лицом к Трине.

– Все началось с того, что пропал платок мистера Нортона.

– Не может быть! – в ужасе воскликнула Трина.

Платок с монограммой, принадлежавший джентльмену восьмидесяти семи лет от роду, мистеру Нортону, давно стал в приюте притчей во языцех. Это был подарок давно умершей жены Нортона, и поэтому он должен был всенепременно кокетливо выглядывать из его нагрудного кармана, иначе Нортон чувствовал себя вроде бы и неодетым.

– Не волнуйся, – успокоила ее Холли, – платок нашелся, вернее, я нашла его. Но из-за него и заварилась вся каша.

– А как же получилось, что я ничего не заметила? – нахмурилась Трина.

– Ты уже усадила первую группу и уехала. Я же помогала разместить остальных в пикапе, когда мистер Нортон хватился своего платка. На обычном месте его не оказалось.

Трина закатила свои большие голубые глаза.

– Представляю себе, что было. У бедняги начался сердечный приступ.

– Он и в самом деле почувствовал себя плохо, – выдавила улыбку Холли. – Я помчалась обратно в церковный зал. Со стола, за которым он сидел, уже было убрано, но платка никто не видел. Оставалось надеяться лишь на мусорный бак.

– Фу, какая гадость, – состроила гримасу Трина, – ведь в тот вечер кормили спагетти.

Холли кивнула. Она очень хорошо помнила, как противно было рыться среди бумажных тарелок со следами томатного соуса и салатного масла, перепачканных салфеток и бумажных стаканчиков, из которых капал недопитый кофе. Тем не менее она отважно погружала руки все глубже в бак, моля Бога, чтобы он помог ей отыскать бесценное сокровище мистера Нортона. И вот тут-то раздался возмущенный голос Рейнольдса, перекрывший гул голосов, доносившихся из обеденного зала:

– Холли! О небо, это ты?

– Рейнольдс! Ты все же пришел!

Накануне вечером между ними произошел неприятный разговор – подобные споры, неизменно по поводу ее работы, в последнее время случались – увы! – все чаще: Холли в очередной раз была занята в субботний вечер, а Рейнольдсу в очередной раз это не нравилось. Холли нашла выход – пусть он ее сопровождает, но Рейнольдс отказался наотрез, хотя, вроде бы, кому, как не ему, радоваться возможности быть увиденным на подобном благотворительном мероприятии. Будучи заместителем директора отдела фермерских ссуд в Аграрном банке, Рейнольдс обожал разглагольствовать о том, как важно добиваться популярности и появляться на виду у жителей города в нужное время в обществе нужных людей.

Холли объяснила Рейнольдсу, что ищет пропавший платок, и в заключение сказала:

– Как хорошо, что ты здесь. Мне так нужна пара свежих глаз!

– Ты думаешь, что я засуну руки в эту грязь?! – Рейнольдс содрогнулся от отвращения, брезгливая гримаса исказила его удлиненное породистое лицо, он окинул нервным взглядом всю комнату и снова повернулся к Холли. – Ты только посмотри на себя, дорогая. Руки все в красном соусе, платье перепачкано…

– Поверь, радости я не получаю! – огрызнулась Холли. – Но что поделаешь, платок необходимо найти и…

– Плюнь на это и перестань копаться в мусоре. – И он схватил Холли за руку, там, где это было безопасно, выше локтя. – Купи старому идиоту новый платок, и дело с концом.

Холли вырвала руку и с укором взглянула на Рейнольдса. Она терпеть не могла, когда он пренебрежительно отзывался о ее подопечных.

– Я же тебе говорила, этот платок…

– Да, да, знаю, – грубо оборвал ее Рейнольдс. – Он с монограммой. А известно ли тебе, кто еще посетит сегодня вечером эту церковь? Сэт Лонгстрит, директор моего банка собственной персоной, вот кто. – Рейнольдс нагнулся вплотную к Холли, глаза его сузились до щелочек, красивое лицо покраснело. – И я не желаю, чтобы он видел, как моя невеста, словно какая-нибудь бродяжка, роется в отбросах.

Он снова схватил ее за руку. Холли отпрянула назад, но поскользнулась на лужице из салатной приправы и, чтобы не упасть, ухватилась за край мусорного бака. Ей удалось удержаться на ногах, но бак перевернулся, и из него выпал носовой платок, не считая целой кучи отбросов.