Цветок пустыни

Джейн Арбор

Цветок пустыни

OCR & SpellCheck : Larisa _ F

Глава 1

Из ведерка, стоявшего на столике, Лиз Шепард, вздохнув, вытащила еще один чистый платок с намерением вытереть руки и промокнуть пот на лбу и верхней губе. Но все было напрасно. Носовой платок тут же превратился в такую же мокрую тряпку, как и его предшественники, и, выбрасывая его, Лиз в который раз почувствовала, насколько ее злит и невыносимая жара, и это путешествие, и безразличие мужчины, что сидел в кресле напротив. А он, между прочим, несет за нее ответственность! Лиз не нужно было ничего особенного. Она вовсе не ожидала, что полет на небольшом самолете из Марселя до Сахары будет повторением спокойного перелета на «Виконте» из Лондона на юг. Но все оказалось намного хуже, чем представляла себе Лиз: солнце палило немилосердно, а спутник девушки, не обращая на нее никакого внимания, преспокойно заснул.

...Этим утром Лиз сразу узнала Йейта в аэропорту Марселя. «Ему за тридцать. Высокого роста, квадратный подбородок, крупный нос. Лицо скуластое. Ты не сможешь не заметить его бровей — густых, коричнево-рыжих. Всегда ходит с непокрытой головой». Так отец описал Лиз своего друга, доктора Роджера Йейта. Словесный портрет оказался точным.

Во всяком случае, в зале регистрации им потребовался лишь миг, чтобы узнать друг друга.

— Вы — Лиз, дочка Эндрю Шепарда. Меня зовут Йейт, — и не добавил ничего более.

Лиз заметила, что она не произвела должного впечатления на своего нового знакомого. Йейт критически оглядел девушку, бросив мимолетный взгляд на ведерко, что болталось у нее на руке, и молча повел ее к самолету. Лиз не привыкла к подобному обращению.

Когда они поднялись на борт, Лиз поставила ведерко на столик между их креслами и переложила в него из своей дорожной сумки запас носовых платков и косметичку. Она никак не могла поверить, что ее спутник не полюбопытствует, зачем ей потребовалось вести из Лондона в Сахару ведерко. Это могло бы послужить поводом для начала разговора. Но он не сказал ни слова и спокойно устроился спать!

Но вскоре после взлета Лиз заметила, что большинство пассажиров поступили точно так же.

Среди их попутчиков оказались французский летчик, две седовласые сестры милосердия и молодая мама, рука которой замерла на сетке переносной кроватки, что лежала в соседнем кресле. Все эти люди выглядели столь же безмятежно и умиротворенно, как если бы они лежали в прохладе собственных постелей! Лиз с удивлением разглядывала их, пока не обнаружила, что ее сосед проснулся и смотрит на нее.

— Однако крепко же вы спали, — сказала Лиз, не скрывая раздражения.

— Да, а почему бы и нет? — проговорил Йейт и сладко потянулся. — Вам и самой следовало бы вздремнуть. Это самый лучший способ скоротать часы полета.

— Я не смогу заснуть в такой жаре.

— А вы попробуйте.

Лиз ощутила на себе скептический взгляд, которым Йейт обвел ее красное, покрытое испариной лицо. Тем не менее он встал, поправил сопло вентилятора у нее над головой и нажал кнопку вызова стюардессы.

— Вы хотели бы выпить чаю или предпочитаете чего-нибудь со льдом? — спросил Йейт, и, пока стюардесса выполняла их заказ, он предложил Лиз сигарету.

Девушка заметила, что взгляд Йейта снова остановился на ведерке, а когда он наклонился, чтобы прочитать надпись: «Лиз, перекопай пустыню!» — сделанную яркими красными буквами по боку ведра, она отважилась на робкое объяснение:

— Выглядит довольно глупо. Но ведь это всего лишь шутка. Вчера вечером друзья устроили мне пышные проводы в лондонском аэропорту, и, когда я прощалась с ними, они подарили его мне. — Повернув ведерко, Лиз показала нанесенную на другую сторону любительскую мазню, долженствующую обозначать верблюда.

Йейт с безразличием посмотрел на ведерко.

— Должно быть, у вас очень молодые друзья, — сказал он.

Лиз прикусила губу.

— Все они одного со мной возраста. Так что если вам хочется назвать их инфантильными, то так бы и говорили!

— Я сказал «молодые», — напомнил ей доктор, — и это относится к вам тоже. Надеюсь, вечеринка удалась на славу?

Лиз пробормотала: «Да» — и замолчала. Как все это теперь далеко — вечеринки, друзья, Робин... Сейчас она едва могла вспомнить, кто собрал эту хохочущую и шумную компанию. При прощании все собравшиеся стремились по очереди поцеловать ее. Робин тоже был там. Он легонько дернул Лиз за волосы, прошептав: «Будь всегда такой чарующей, как сейчас», — и ушел, не дожидаясь окончания проводов.

При мысли о Робине, о всегда прохладной, с окнами, выходящими в парк, квартире тетушек, а также о лондонских вечерах, серо-голубых и добрых, уголки рта у Лиз опустились, а настроение окончательно испортилось. «Еще не хватало, чтобы я завыла в его присутствии», — со злостью подумала она. Вызывающе развернув плечи, девушка выпрямилась в своем кресле и увидела, что ее спутник посмотрел на часы, а потом услышала, как он сказал ей:

— Выше голову! Худшая часть дороги уже позади. Всего час полета отделяет нас от Тасгалы.

— Не знаю, есть ли на свете что-либо, что беспокоило бы меня в еще меньшей степени, чем это, — вздохнула Лиз, — особенно если к нашему прилету там будет так же жарко, как и здесь.

Йейт усмехнулся:

— Боюсь, что там может быть и жарче. Временами температура в наших краях доходит до сорока градусов по Цельсию.

— Какой ужас! Не думаю, что в Англии мне доводилось сталкиваться с температурой выше тридцати двух градусов. И если там все так плохо...

— Ну, не совсем так. Я хочу сказать, что в Тасгале, как и в любом другом городе-оазисе, нетрудно приспособиться к местному климату.

Лиз немного повеселела:

— О-о, вы имеете в виду кондиционеры?

— Боюсь, что речь пока идет не об этом, — сухо ответил Йейт. — Тасгала существует уже многие столетия, но как поселение европейцев она сравнительно молода. Благодаря первопроходцам-французам у нас есть электричество и артезианские колодцы. Однако до сих пор приходится довольствоваться обычными вентиляторами, холодным душем и знанием, как и когда закрывать свои дома, чтобы в них не проникли жара и песок. В любом случае нужда заставит вас отказаться от таких вещей, как «моцион под полуденным солнцем», в пользу бешеных собак и тех англичан, которые вынуждены покидать дом в это время.

— Тем не менее Тасгала — это настоящий город, то есть я хочу сказать, такой же, как города в Англии? — с надеждой спросила Лиз.

— Конечно. — Казалось, Йейта удивил этот вопрос. — Здесь есть городские власти — французы, а нефтяные концессии принадлежат нам. Конечно, есть больница, та, в которой я работаю, и школа; оба заведения находятся под патронажем женского монастыря Белых сестер. Еще есть гостиница, а также нечто похожее на загородный клуб и, наконец, аэродром. Магазинов, правда, не много — товары повседневного спроса люди в основном приобретают на базаре, а все остальное им присылают. — Тут он сделал паузу. — Но вы должны были узнать обо всем этом от отца...

В его голосе прозвучало осуждение, и у Лиз кровь прилила к лицу.

— Если честно, я ничего не знаю. То есть я ничего у него не спрашивала. Ведь я вовсе не хотела приезжать в Тасгалу.

— Тогда почему же вы приехали?

— Сами знаете почему, — сердито ответила Лиз. — Ведь вы же друг отца, верно? Когда оказалось, что он не может встретиться со мной в Марселе, вы согласились сопровождать меня в Тасгалу. Не имеет смысла делать вид, будто бы он не говорил с вами обо мне, не рассказывал, почему он заставил меня приехать!

— Да, конечно, — Роджер Йейт посмотрел на нее из-под густых, нависающих над глазами бровей, — конечно, мне известно, почему он принял такое решение. Но мне хотелось бы узнать, как вы смотрите на это.

— Я?! — взорвалась Лиз. — Отец и тетушки втихую сговорились и поставили меня перед фактом. У меня сложилось впечатление, что я жестоко наказана. За что? За то, что осмелилась жить в Лондоне в том окружении, в каком мне хотелось; за то, что тратила посылаемые деньги, те, про которые тетушки говорили мне, что это мои деньги. Ну и за то, что чуть-чуть влюбилась. Что криминального в любом из моих «прегрешений»? Объясните, если знаете, я буду очень рада услышать.