Макиато: Special For You (СИ)

Макиато: Special For You

Она сидела на кухонном диванчике в приглушенном свете, исходящем от вытяжки, укутанная в теплый плед и прижав ноги к груди. В руках она крепко держала кружку, вернее целую бадью, как называл ее любимую емкость для напитка он, частенько с долей глубокой иронии предлагая использовать "эту огромную пиалу" для ее прямого назначения - поедания супа. В точности, он говорил, что эта посудина имеет свое сакральное предназначение - заваривать бич-пакеты (супы пятиминутного приготовления); и в порывах благотворительности ее можно даже сдавать беднягам-студентам за символические копейки, хотя, если уж совсем не скупердяйничать, то можно позволить им и телом расплачиваться, в конце концов, физический труд никто не возбранял, а даже наоборот: полы помыть, пыль смести - ну кто от такого откажется?

У девушки его домашний юмор всегда вызывал лишь взъерошенное негодование, которое она не стремилась прикрыть и в открытую начинала возмущаться, смешно ругаясь, морща носик и отчаянно жестикулируя; но он всегда знал, что внутренне она улыбалась. Она с удовольствием называла его дурачком, шутя хлопала по его шаловливым рукам, когда он неожиданно прерывал дистанцию и в успокаивающе-ласкательном жесте дотрагивался до нее. Эти прикосновения и, правда, имели успокаивающий эффект, но пыхтящую как Хогварц-Экспресс девушку это не останавливало, и она продолжала изображать атакующего ежика. Эти шутливые перебранки нравились им обоим. Как и напиток, который она заваривала в свою кружку. Точнее, который они вместе заваривали... И вместе его истребляли.

Оказавшись погребенной волной грустных и одновременно нежных воспоминаний, она не замечала, что бока кружки нагрелись, держа ее руками, будто пыталась согреться. Нос предательски хлюпал, но глаза были уже пустынно сухи - казалось, слез больше не осталось. Ей на самом деле было холодно. От тех же воспоминаний и печальных мыслей, уже неделю как арендовавших койко-место в ее голове, а также витающих в воздухе, которым она дышала, куда бы не пошла. Ведь везде, каждая улочка, даже скамеечка, в этом городе, каждая вещица в этой квартире, куда ни кинь взгляд, беспрестанно напоминали ей о нем.

От приставленной к коленям тяжелой кружки поднимался пар, сам за себя говоря о температуре плескающегося в ней макиато. Напиток она сделала на автомате, но и глотка не могла сделать, забываясь в аромате, кружащем над кружкой, а между тем воспоминания накрыли ее с головой...

- Макиато для моей любимой девушки, - с чувством гордости от поставленной и достойно достигнутой цели - приготовления эксклюзивного напитка, он поставил перед ней дымящуюся кружку.

- Максим! - вскрикнула приятно удивленная девушка, отрываясь от учебника по психологии. - Это что такое?

В другой раз она бы удивилась тому, что он приготовил что-то, тем более даже съедобное и вкусное, но о его кулинарном несостоянии она тогда еще не была осведомлена, ведь они были знакомы всего неделю. В его к ней обращении ее увлекло одно прилагательное - любимая. Неужели она, зеленая первокурсница, совсем недавно заселившаяся в общежитие, сумела пленить сердце этого высокого статного пятикурсника, которого, кажется, знали все-все в универе. Что не удивительно: активист, спортсмен и вообще симпотяжка.

Но она и сама была весьма не дурна собой, да и не считала себя героиней передачи "Модный приговор" - скорее наоборот. Глядя в зеркало она без запинки могла перечислить все свои достоинства: длинные волосы цвета шоколада, зеленые глаза, аккуратный носик, лишенный бича всех подростков мира - прыщей, угрей и черных точек (да хоть прям щас в рекламе чистящего средства для лица снимайся!), пухлые губы, ну, если их предварительно надуть. Сама среднего роста, ноги... стройные, грудь... есть, попа... тоже. Но, несмотря на все свои очевидные достоинства (уж явно не недостатки, а то, что есть к чему стремиться, так это даже хорошо и очень стимулирует процесс самосовершенствования, убеждала она себя), она и не мечтала о возможности быть любимой девушкой этой университетской звезды. Соседки по комнате, увидев, как Максим проводил личную экскурсию для заселившейся на день позже остальных первачке, после прочли ей вводную лекцию, темой которой была "Макс Краскин занят всерьез и надолго".

Так что она была удивлена и озадачена одновременно, мысленно охарактеризовав его: "Ну и кобель!"

Он ее мысли читать не умел, так что продолжил, очаровательно улыбаясь, от чего на его щеках появились ямочки, и тепло смотря ей прямо в так понравившиеся изумрудные глаза:

- Это макиато. Помнишь, Вик, ты говорила, что очень любишь кофе...

- Помню, - не могла она не согласиться. - Но я тебя не о кофе спрашиваю.

Вообще-то, и об этом тоже следовало спросить, ведь с подобным экзотическим безумием, в котором плавали какие-то белые штуки, она встречалась впервые. Название "макиато" было ей смутно знакомо, но вот пить его ни разу не приходилось. Хотя запах уже сводил с ума.

- Но я же для тебя именно его приготовил... - он состроил такую мордашку с щенячьими глазками и надутыми губками, что ее оборона дрогнула.

Но в черепной коробке тут же услужливо раздался тревожный звонок, а вслед за ним ошпаренный и ощипанный контуженный петух, который с рождения живет в ее "дурной голове", как заверил любимую и единственную сестричку ее добрый братик Кир, пробежался с развевающимся транспарантом: "Кобель еще тот, вон и глаза щенячьи. Того и гляди сейчас ногу задерет и территорию помечать начнет, если дашь слабину!"

Так что недолго думая, она громко захлопнула книгу и грозно сложила руки на груди:

- А надо было для девушки своей приготовить!

- У меня нет девушки. Пока...

Так. Нет девушки? Правда?

- А у меня другие сведения... - нерешительно начала она оправдываться, но живучая жертва Чернобыля, опетушившая жердочку в ее голове, прокукарекала, что все кобели так говорят. - В общем, не фиг мне лапшу на уши вешать. Я все про тебя, - она уперла пальчик в его довольно мускулистую грудь, - знаю.

Дотронувшись, она одернула руку, но не успела и ее конечность была схвачена в плен более быстрым противником. Макс настойчиво, но нежно, впрочем, Вика и сама не проявляла сопротивления, поднес ее руку к лицу и дотронулся губами до кончиков ее пальцев:

- А я никогда не вру, - проникновенно, не сводя с нее зачарованного взгляда, сделал он заявление.

- Звучит... довольно амбициозно, - нахмурилась она, чем вызвала приятный, не режущий ушей смех.

Это в наше-то время, когда все парни поголовно либо гогочут, как стадо гамадрилов, либо хихикают, прикрыв рот ладошкой, защищая окружающих от вида своего кариеса и сметающего с ног пивного амбре.

А вот от Макса исходил приятный аромат - он весь пропах своим кулинарным шедевром, запах которого Виктория считала лучшим на свете.

- Да, - кивнул он. - Я такой.

Она не знала что ответить на это. Да и петушок свалил в курятник, вероятно, оплодотворять свой гарем. Так что больше никто не пытался вразумить молодую девушку. И они долго не сводили друг с друга изучающе-ожидающих взглядов, пока Макс не спросил ее:

- Веришь мне?

А она ему в ответ кивнула, попав в зону повышенной концентрации его харизмы:

- Да.

- Тогда... - он опустил реснички. - Я должен кое в чем сознаться.

Вика резко вырвала свою руку из его лишь для того, чтобы вновь возложить руки на груди - сама того не осознавая, таким образом она в этом жесте пыталась выставить защиту:

- Так я и знала, - пустилась она в обвинения. - Пудришь мне мозги!

Но его лицо было таким... таким жалостливым, что ее сердце не могло просто так бросить его здесь одного мучиться в агонии своей лжи. Она собиралась выскочить из комнаты, громко хлопнув дверью, чтобы аж косяк зашатало, но передумала в последний момент и молча стала ждать его речей.

Теперь его взор выражал благодарность за оказанную честь:

- Вик.