Традиция (СИ)

========== Рейнис ==========

Рейнис упала в кресло, забыв обо всех манерах и сдержанности, которые должны постоянно сопровождать королеву, быть неотделимой её частью — такой же, как сердце или голова. Впрочем, Висенья же нечасто заботилась о терпеливом и толерантном поведении и вежливости в разговорах и делах, но ведь и она, Рейнис, — не Висенья! Настроение, бывшее и так ни к чёрту, сделалось ещё мрачнее.

Служанки, едва она, словно ураган, влетела в комнату, сразу же забегали вокруг, справляясь о здоровье и желаниях «её величества». Рейнис, нахмурив брови, махнула рукой, давая понять, что не нуждалась более ни в их помощи, ни в их присутствии. Девушки глубоко поклонились и ушли, но, прежде чем дверь тихо притворилась, оставляя её в одиночестве и отрезая все звуки Драконьего Камня, до Рейнис долетели возбуждённые интригующие шепотки. Уже буквально через несколько минут замок снова наполнится сплетнями и слухами, и снова все, вплоть до младшего поварёнка, узнают, что король проводит ночь со старшей своей сестрой.

Висенья. Тёмная сестра. Королева, которую одновременно боялись и желали. Двор практически заглядывал ей в рот, ловил каждое её слово и каждый вздох, не отводил от неё взоров, замечая любое мановение руки и поворот головы. Потому что не услышать Висенью было опасно. Но всё-таки, дело было не только в этом — даже не в этом. Висеньей восхищались. Она была той, кем восхищались мужчины и втайне завидовали женщины — королевой, но, помимо этого, ещё и воином, всегда стоящим по правую руку от короля…

Рейнис стиснула зубы. Пусть так. Пусть Висенья — рыцарь и охранник Эйгона, но именно она, Рейнис, была его королевой и женой.

Поднявшись с кресла, Рейнис медленно и плавно, покачивая бёдрами, подошла к высокому зеркалу в резной позолоченной оправе. На каждую ночь с Висеньей Эйгон проводил десять с ней, что было не удивительно. Рейнис приподняла шёлковые юбки и, привстав на цыпочки, покрутилась, разглядывая себя с ног до головы. Женственную и нежную, изящную и аккуратную, её всегда восхваляли и лелеяли. Когда она была ещё ребёнком, родители не чаяли в ней души, сестра и сводный брат берегли и защищали, как нечто ценное и сокровенное, слуги относились и обращались с ней, как с маленькой принцессой, даже не подозревая, что в один прекрасный день она станет королевой. В юности Рейнис очень сильно сблизилась с Эйгоном. Хотя, лучше, наверное, было сказать, что он сблизился с ней — скрытный и замкнутый, он редко и неохотно шёл на контакт с людьми, и те нечастые разговоры по душам, когда брат делился с ней — только с ней! — мечтами и планами, тревогами и радостями, делали их роднее, чем кровные узы. Висенья всегда говорила, что, чтобы мужчина тянулся к тебе, нужно быть жёсткой и недоступной, но ошибалась тогда, да и сейчас тоже ошибается. Что, если не мягкость и покорность, привлекли Эйгона? Что заставило его ослушаться воли родителей следовать долгу, а не зову сердца? Уж не были ли это красота и женственность Рейнис? Её объятия, сочувствие и понимание?.. Конечно, нельзя было отрицать того, что Висенья тоже была красива, — все Таргариены красивы, валирийская кровь всегда возьмёт своё — но красива той суровой красотой, которая притягивает и отталкивает одновременно. И всё-таки… Эйгон выбрал именно Рейнис.

Рейнис перекинула волосы через плечо и пропустила их сквозь пальцы. Да, Эйгон выбрал её, но и от Висеньи он не отказался. Не набрался мужества. Не решился. Не посмел. И та ночь, одна-единственная из одиннадцати ночей, когда он отсутствовал в её постели, приводила Рейнис в бессильную ярость.

Рейнис любила их обоих, — и сестру, и мужа — но в такие ночи готова была оседлать Мераксес, приказать дракону поджечь их и смотреть, смотреть, смотреть, как они корчатся в муках, чувствуют, как огонь медленно пожирает каждый дюйм кожи и мышц… Нет, разумеется, она никого не сожжёт. Нет. Духу сделать это у неё не хватит. Подобное было, скорее, в характере Висеньи. Что же до самой Рейнис… у неё были свои способы добиться желаемого, мести и справедливости.

Пригладив юбки к бёдрам, Рейнис ещё раз внимательным взглядом обвела своё отражение в зеркале вышла из своих покоев. Охранники на входе проводили её удивлённым взглядом, но не сказали ни слова. Рейнис не знала, как было заведено в других домах, но, поступая на службу к Таргариенам, люди становились слепыми, глухими и немыми.

Драконий Камень был тихим, как будто мёртвым — даже драконов, обычно шумных и беспокойных, не было слышно. Факелы тихо потрескивали, превращая тень Рейнис в некое чудовище. Каменные плиты холодили ноги даже сквозь подошвы туфель, кожа покрылась мурашками, а волосы на затылке встали дыбом. Неужели она боится? Нет, нет, просто очень зла — зла, как дракон, сильнее, чем дракон.

Остановившись перед маленькой деревянной дверью, Рейнис нерешительно остановилась и снова разгладила складки на юбках. Может быть, она ошибается? Может быть, не нужно так слепо действовать, доверяясь порывам досады, злости и ревности? Нет, даже не может быть — она ошибается. Но она — дракон. Более того она — оскорблённый дракон, полный желания возмездия и справедливости. Рейнис сжала руку в кулак и уверенно постучала в дверь. Тишина — прежняя, без единого шороха и шелеста. Тяжело выдохнув, — Рейнис и сама не заметила, что задержала дыхание, — она развернулась и медленно направилась обратно в сторону своих покоев. Что ж, видимо, на то была воля богов, только вот старых или новых?..

— Моя королева?

Рейнис резко обернулась. А может, боги были не так уж и против… ведь вот он, её лирник, стоит здесь — в наскоро натянутой одежде, с растрёпанными золотистыми волосами, заспанный, но с широко открытыми в удивлении ярко-голубыми глазами. Её любимец, мальчик из Простора, с голосом сладким, как мёд, и ликом светлым, словно солнечные лучи. Рейнис сладко улыбнулась и чуть-чуть приподняла юбки платья, выставив вперёд ногу.

— У меня для тебя есть одно дело, — ласково пропела она, медленно приближаясь к лирнику, во взгляд которого закралась толика страха. — Не бойся, никто не узнает.

Упёршись ладонями ему в грудь, Рейнис толкнула его вглубь маленькой каморки и затворила за собой дверь.

Эйгон презирает музыкантов, она — любит. И будет любить ещё сильнее в каждую из тех одиннадцати ночей, которую брат будет проводить не с ней. А завтра она поставит их перед фактом, что сама полетит в Дорн. Эйгон не откажет, а Висенья — о Висенья, дорогая сестрица! — будет в ярости от потери очередного военного трофея…

========== Висенья ==========

Висенья внимательно выслушивала жалобу за жалобой, просьбу за просьбой, требование за требованием. Аудиенция у королевы длилась уже несколько часов к ряду. Мейгор и Эйнис, стоявшие позади её кресла, уже заскучали. Висенья слышала их тихую горячую перебранку. Боги милостивые! Один женат, у другого четверо детей, а до сих пор ведут себя, как вздорные мальчишки! И за какие грехи, интересно, боги её так прокляли?

Висенья прислушалась, заинтригованная тем, что же могло так заинтересовать её мальчиков, — для неё они всегда будут оставаться детьми, сколько бы лет им ни было и какой бы титул они ни носили, — и недовольно передёрнула плечами. Мечи и Звёзды, конечно же. Разумеется. Снова эти проклятые святоши. Да и что другое могло вызвать такой ажиотаж после очередного бунта неподалёку от Эйгонфорта? Мейгор, пышущий праведной яростью, порывался раз и навсегда расправиться с мятежниками, Эйнис же на это робко, но спокойно возражал, что отец абсолютно точно будет против. Эйнис был осторожным и неуверенным — и в кого, интересно, пошёл? — и явно не созданным для правления таким буйными и непокорными землями, как Вестерос. В этом, наверное, была её, Висеньи, вина — не смогла воспитать, вырастить королём, сильным правителем, но и Рейнис была виновата не меньше! Вздорная девчонка! Умчалась в Дорн за славой и почестями, оставив трёхлетнего сына, как оказалось, навсегда. Висенья стиснула зубы. Годы Гнева давно были окончены Эйгоном, но в её душе злость не утихнет никогда. Что же касалось Мейгора… да, он был её сыном, её кровью и плотью, но Висенья понимала, что и он был не без изъяна. Слишком пылкий, слишком скорый на ярость, слишком жестокий, он, её сын, тем не менее, больше подходил на роль короля, чем его единокровный брат.