Nosce te ipsum: Познай себя (ЛП)

========== Часть 1 ==========

Вот она, моя печаль. Я так скучала

По боли одиночества, тоске.

Мои цвета — оттенки серого и черный,

Они одни всегда верны себе.

Поужинай со мной. Или не хочешь?

Или не можешь видеть то, что вижу я?

Уже не различаю ярких красок

И боль я всякий раз приветствую любя.

Color Blind, «Say Anything»

[в моем переводе]

Дана Скалли перестала слушать врача, как только он произнес: «Мне очень жаль».

Она апатично кивала, ни разу не перебив его речь, сливающуюся в ее ушах в однообразное бессмысленное гудение. Потом поблагодарила его за старания, взяла пиджак, рассеянно подергала ручку двери, переступила через порог, споткнувшись на глазах у секретарши, и наконец вышла в коридор, устланный тусклым ковром с выцветшими узорами. Воздух был пропитан едва уловимым, но вездесущим медицинским запахом и пронизан неяркими лучами солнца, в которых парило множество мелких пылинок, то и дело внезапно устремлявшихся вверх и исчезавших в вентиляционных отверстиях.

Скалли толком не помнила, как покинула клинику и оказалась в оживленном переулке, как вошла в маленькое кафе и села за столик, как прикосновение чьей-то руки с идеально ухоженными пальцами неожиданно вернуло ее к реальности.

— Дана Скалли! Господи, сто лет тебя не видела! — Голос принадлежал Саре Эллисон, ныне Саре Кэмпбелл, которая когда-то занимала в Бюро должность специалиста по арабским языкам.

Скалли повернулась к собеседнице. Сара уволилась вскоре после того, как выяснилось, что она и ее состоятельный и весьма влиятельный в определенных кругах супруг ожидают первенца. Даже несмотря на то, что Скалли была к этому готова, ее резанул вид большого, округлого живота Сары, столь недвусмысленно выделявшегося на фоне ее стройной фигурки. Поборов отторжение, она все-таки выдавила из себя улыбку.

— Как приятно тебя видеть, Сара. Выглядишь чудесно.

Вопреки себе Скалли приходилось признать, что это правда. И без того роскошные золотистые волосы Сары еще никогда не сияли таким блеском, кожа никогда не была такой безупречной, а грудь — такой упругой. Она вся светилась и выглядела как модель с обложки журнала для беременных. Скалли, смирившись со своей участью, вежливо указала на свободное место напротив.

— Как твои дела? Когда роды?

Сара села и рассмеялась, показав идеально белые зубы.

— Все отлично. И по работе особо не скучаю, честно тебе скажу. Конечно, готовиться к появлению ребенка жутко утомительно, но зато весело! Роды в середине следующего месяца. Детская уже готова, вот только мы пока не решили, как назвать сына. Впрочем, у Бена вроде есть на уме какое-то дурацкое семейное имя.

Она с обожанием похлопала себя по животу и, сделав глоток, с удовольствием причмокнула губами.

А потом положила руку на плечо Скалли и внимательно посмотрела ей в глаза.

— А ты, Дана? Как твои дела? Выглядишь измотанной, дорогая. Почему бы и тебе не выйти замуж и не родить малыша? Из ФБР любовник никакой, сколько ты в него ни вкладывайся.

Ее звонкий голос упал до театрального шепота:

— Я надеюсь, сейчас-то ты уже не трахаешься с Фоксом Малдером?

Сара никогда не боялась крепкого словца.

Скалли вежливо кашлянула и сделала глоток обжигающе горячего черного кофе. Только его слегка горьковатый, почти не ощутимый из-за температуры вкус смог напомнить ей, что она по-прежнему в состоянии чувствовать хоть что-то.

Больше всего ей хотелось сказать Саре, что она никогда не спала с Фоксом Малдером. Что на самом деле они впали в странную, эмоционально разрушительную зависимость друг от друга. Зависимость, настолько лишенную хоть какой-либо физической составляющей, что ей пришлось упрашивать его кончить в пластиковый стаканчик, чтобы она смогла забеременеть. И сейчас, когда Скалли только что узнала, что даже эта жалкая попытка окончилась неудачей, она мечтала об одном — принять долгий горячий душ и плакать до полуобморочного состояния. Вот что ей хотелось сказать Саре.

Но вместо этого она сделала еще один глоток кофе, вздохнула и слегка срывающимся голосом ответила:

— Несмотря на то, что этот слух живее всех живых, Сара, он не соответствует действительности. Я знаю, что мои заверения не заставят сплетников замолчать, но наши отношения с агентом Малдером ограничиваются рабочим партнерством. За это время он стал моим хорошим другом. И все.

Скалли поставила кружку на стол и посмотрела на Сару, боясь увидеть в ее глубоких зеленых глазах отражение своей лжи.

Но лицо Сары оставалось непроницаемым.

— Прости, Дана. Честно, не хотела тебя обидеть. Ты же знаешь: люди любят почесать языки… — Она бросила взгляд на свои изящные часы с брильянтами. — Мне пора идти на массаж, хотя я бы с радостью осталась поболтать. Но ты обязательно навести меня как-нибудь. У Бена полно респектабельных друзей, а ты ведь такая симпатичная, особенно когда улыбаешься. Я тебя представлю им, Дана. Тебе нужны знакомые… твоего круга.

Она игриво подмигнула Скалли и вышла из-за стола на удивление ловко для своих габаритов.

Пока Сара шла к двери, предвкушая сегодняшние приятные хлопоты, Скалли с мрачным удовлетворением отметила, что ее когда-то грациозная, плавная походка превратилась в неуклюжее ковыляние. Вдохнув в последний раз аромат духов Сары, она попросила Господа и Спасителя нашего даровать той растяжки, а заодно и геморрой. И, не откладывая долее неизбежное, отправилась домой.

***

Растянувшись на диване в гостиной Скалли, Малдер лениво подбрасывал в воздух баскетбольный мяч, периодически попадая им в потолок. На каждый четвертый-пятый раз маленькие кусочки штукатурки, не выдерживая силы удара, трескались и заполняли комнату крохотными частичками белой пыли. Он хотел пойти к врачу вместе со Скалли и даже попросил ее об этом. Она согласилась, но улыбка коснулась лишь ее губ, а глаза оставались все такими же печальными.

Малдер был обижен, но он знал Скалли достаточно хорошо, чтобы понимать ее опасения. Анализ, проведенный доктором Паренти, показал, что в крохотной пробирке, которую Малдеру удалось добыть в той лаборатории, имеется лишь девять жизнеспособных яйцеклеток. Шесть из них были успешно оплодотворены.

На первую процедуру переноса они отправились вдвоем. Оба ощущали и неловкость, и возбуждение одновременно. Скалли, лежа на столе, сжимала его руку в своей и нервно улыбалась.

На следующий прием они вновь пришли вместе, и когда оказалось, что ни один из трех эмбрионов не прижился, разочарование полностью выбило Скалли из колеи. Малдер видел, как она старается держаться ради него, как нарочито спокойно и уверенно говорит о несомненном успехе следующей попытки. Но в глубине ее глаз прятался страх, и он понимал, почему в этот раз она хотела пойти одна.

Если хотя бы один из их возможных троих детей выжил, то эти новости она преподнесет ему сама. Мысль о том, что он, сам того не ведая, уже сейчас может быть отцом, внезапно захлестнула Малдера, и он почувствовал себя так, будто оказался в невесомости и теперь то ли плывет, то ли падает неизвестно куда. Позабытый мяч, а вслед за ним кусочек белой штукатурки приземлились ему на живот.

Тогда он переключился на другую тревожную мысль, давно не дававшую ему покоя — с тех самых пор, когда Скалли попросила его о донорстве. Первой реакцией на ее предложение оказалось смущение. Он ощущал себя недостойным такой чести, а потому был настолько тронут, что не смог сразу ответить на ее сбивчивую просьбу.

Задавая тот судьбоносный вопрос, Скалли с трудом могла смотреть Малдеру в глаза и нервно теребила крестик на шее, а потом принялась за сережки и дергала их с такой яростью, что он испугался, как бы она не выдрала их вместе с мочкой.

«Пожалуйста, — сказала она. — Не отвечай сейчас. Просто подумай».

А после этого отвернулась и, не оглядываясь, ушла, оставив Малдера опьяненным от радости и сбитым с толку.

Она могла выбрать анонимного донора, но вместо этого выбрала его. Сердце Малдера чуть было не взорвалось от радости, и он собирался стремглав побежать вслед за ней и сказать, как счастлив. Но заметил смущение в ее взгляде и понял, что она хотела услышать ответ позже — не столько ради него, сколько ради самой себя. Хотела выиграть время, чтобы восстановить самообладание.