Перо фламинго

Пароход величаво покидал Босфор, оставляя за собой константинопольский берег, тонкие минареты мечетей, суету судов и лодок, разноголосые крики порта. Пассажиры пребывали в возбуждении, свойственном людям, которые переполнены впечатлениями и страстно желают обсудить увиденное. Когда люди долго плывут на пароходе, то мало-помалу невольно становятся знакомыми, хотя бы самую малость, для поддержания беседы и светских приличий. Правда, обязательно найдется тот, кому совершенно безразлична остальная публика и нет никакого желания прерывать свое одиночество. Таковой пассажир всегда возбуждает любопытство своей мнимой таинственностью. На сей раз на борту находилась дама, светская, с достатком, что не вызывало сомнений, при взгляде на её гардероб и драгоценности, с изысканными аристократическими манерами и удивительной внешностью. Она не была молода, по всему угадывался возраст: чуть различимые морщинки у глаз и губ, овал лица уже не имел четкой определенности и опасно угадывался маленький второй подбородок. Иногда, когда её голову не украшала модная шляпа, солнечный луч некстати выхватывал отдельные седые волосы в пышной прическе. Но что удивительно, все эти явные признаки времени ничуть не умаляли красоты дамы. Спокойно и с достоинством она совершала свое путешествие в полном одиночестве, вызывая неподдельный интерес других пассажиров, особенно господ. Некоторые были бы не прочь завести знакомство с одинокой и прекрасной незнакомкой. А вдруг она вдова, а вдруг она богата и свободна? А может она скучает, и ей нужен любовник? Но что-то в её движениях, свободных, и грациозных, лишенных суетности, в её взгляде, направленном скорее внутрь себя, говорило о том, что её мир уже полон. Она вежливо, но твердо всякий раз давала это понять наиболее назойливым. Удивительно, но и окружающие красоты её, казалось, тоже не очень волновали, словно она это уже видала. Она мало выходила из своей каюты, а если и выходила, то подолгу стояла у борта или медленно гуляла по палубе.

Мой проницательный читатель, ты конечно, уже узнал Серафиму Львовну. Минуло полтора года после трагических событий в доме Соболевых. Серафима долго не решалась расстаться с трауром. И все же черное отправилось в сундук. Теперь чаще всего её видели в чудном розовом платье, которое изумительно шло ей, невольно притягивало взоры к её стройной фигуре, открытым рукам и шее, чуть тронутой солнцем.

На палубе, по которой гуляла Серна, частенько в креслах отдыхала пожилая чета. Супруга уже давно и ревниво следила за прекрасной незнакомкой, которая невольно возбуждала интерес её мужа.

– И как это можно так смело и вызывающе нарядиться в розовое, точно юная девушка! И это в её годах! Ведь она немолода. Совсем немолода! Нет, розовое в таком возрасте просто неприлично! – прошипела жена, скрывая любопытный взгляд под широкой шляпой.

– Полно, матушка, ворчать-то! И то правда, ежели бы вы, моя дражайшая, опять бы надели то веселенькое платье в розовый цветочек, что было на вас… э… ну, словом, тогда… было бы очень недурственно. – И он окинул жену критическим взглядом, что привело её в совершенную ярость.

– Вот еще, глупости! В цветочек, в розовый! Да где уж платье-то! Истлело небось. Все вы, мужчины, таковы. Вам всегда чужой плод слаще, да цветок ярче! Нечего глаза-то пялить, дырку на ней просверлите! Вот, газетку читайте, специально припасла для вас! – и она сунула мужу в руки газету.

Тот вздохнул, но покорно подчинился. Неужто из-за незнакомой дамы разгорится супружеская ссора? Тотчас же пойдут в ход старые упреки и прегрешения прежних лет. Нет уж, и впрямь, безопасней уткнуться в газету. Газету жена извлекла случайно, ею были проложены вещи в дорожном бауле. «Петербургский листок» годичной давности. Ну да что поделать, придется шелестеть устаревшими новостями.

Серафима Львовна проплыла мимо, не подозревая о том, что стала причиной маленькой семейной бури. Супруг ревнивицы украдкой проводил её взглядом из-за газетной кромки.

– Что пишут-то? – послышалось сердито рядом.

– Да вот, интересно, о фотографиях, – быстро отозвался муж, вперив взор в первый попавшийся заголовок.

– Да что же в них особенного, интересного? – жена продолжала досадовать и раздражаться на весь белый свет.

В ответ муж стал громко читать вслух и постепенно они увлеклись статьей. Репортер рассказывал читателям о выставке фотографий известного автора Лавра Когтищева.

«Сия выставка наделала в столице много шума, ибо некоторые работы автора произвели на зрителя неизгладимое впечатление. Все фотографии были представлены по разделам. Отдельно его уже ставшие знаменитыми «ню», отдельно необычайно выразительные пейзажи, портреты, особняком сюжеты из Египта.

В укромном уголке внимательный зрительский взгляд обнаружил донельзя странные работы. Вид умирающего юноши, покрытого отвратительными язвами и непонятные головы мужчины и женщины, в песке. Тотчас же начались толки и разговоры о том, кто же изображен на этих фотографиях. Тем более, что автор категорически отказался комментировать творческий замысел. Многие вспомнили недавнюю смерть кузена Когтищева от непонятной кожной болезни, что усугубило критические стрелы в адрес автора, и разгорелись споры об этической ценности подобных творений. Но еще больший шум образовался вокруг второй фотографии. На другой день после открытия, с утра служитель, обходя выставку, вдруг с изумлением обнаружил, что изображение на фотографии изменилось. Он поспешил известить господина Когтищева, который как раз прибыл в сопровождении своей родственницы, вдовы покойного дяди, известного столичного историка профессора Соболева. Господин Когтищев и госпожа Соболева приблизились к загадочной фотографии, и тут дама вскрикнула и потеряла сознание. Изумленный взор обнаружил на фотографии изображения, которые до этого там совершенно отсутствовали. А именно! Головы мужская и женская, по слухам, женская – это именно сама и есть Соболева, располагались на песке, на расплывчатом неотчетливом фоне. Теперь же на этом фоне вдруг выступили необычайно четко, словно их высветили особым образом, несколько массивных колонн, украшенных капителями в виде цветов лотоса, стена разрушенного неизвестного храма, и самое удивительное, огромная каменная фигура, подобная известному Сфинксу, только с великолепно сохранившимся женским лицом.