Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

Аномия всегда знала, чего хотела: быть верховной жрицей и женой вождя хаттов. Если бы ее сестра, Ания, была жива, она бы, несомненно, помешала бы планам Аномии. Аномия верила, что смерть старшей сестры была предопределена Тивазом, открывшим ей путь к тому, чтобы она могла быть с Атретом.

Когда Атрет попал в плен к римлянам, Аномия пребывала в растерянности и гневе. Почему Тиваз допустил такое? Фрейя предвидела возвращение сына, и Аномия верила в это пророчество, ожидала его исполнения, направляла весь свой интеллект на то, чтобы добиваться власти и дожидаться его. Отчасти ей удалось добиться желаемого, хотя теперь она желала большего. Вместе с Атретом они сделают хаттов самым сильным племенем в Германии. Они теперь в полной мере отомстят всем тем, кто хотел превратить их в рабов. Они уничтожат гермундов и вернут себе священную реку и соляные равнины. Они отомстят Риму за все унижения и страдания. Когда они победят ближайших врагов, к ним присоединятся другие племена, и вся Германия двинет на юг, в самое сердце империи — Рим!

Ничто не помешает ей, и никто не встанет у нее на пути: ни этот римлянин, которого Атрет называет своим другом, ни Фрейя, ни даже эта темноволосая незнакомка, которая теперь стояла в дверях, напротив.

Ради твоей славы, Тиваз, я уведу у нее Атрета! Вместе мы будем править этим народом и вести его по пути исполнения твоей воли.

— Спросите его, зачем он привел с собой римлянина! — закричал кто–то, и возгласы приветствия тут же поутихли.

— Что это ты такое говоришь, Херигаст? — сказал Хольт. — Какой еще римлянин?

Атрет посмотрел на человека, стоявшего чуть поодаль от остальных воинов. Когда–то давно Атрет был вынужден вершить суд над сыном Херигаста, Вагастом. Молодой воин бросил свой щит и бежал с поля боя — за такое преступление полагалась смертная казнь. Приговор был единодушным, и Атрету не оставалось ничего иного, как приказать утопить Вагаста в болоте. За одиннадцать лет отец казненного сильно постарел. Он был еще полон сил, но волосы совсем поседели, а лицо покрылось морщинами.

— Мне только что жена сказала, — с вызовом сказал Херигаст, обняв стоявшую рядом с ним жену за плечи, как бы защищая ее.

Руд повернулся к Атрету.

— Это правда?

— Да.

Руд побагровел от гнева.

— Мы заключаем союз против Рима, а ты приводишь сюда одну из этих ненасытных собак!

— Он пришел сюда с миром.

— С миром! — воскликнул один из молодых воинов с невероятной заносчивостью и гордостью и сплюнул на землю.

— Не нужно нам никакого мира с Римом! — воскликнул другой. — Нам нужна кровь!

Мужчины вокруг гневно закричали наперебой:

— …сожгли нашу деревню…

— …убили моего отца…

— …забрали в рабство жену и сына…

Рицпа закрыла глаза и стала молиться, а Атрет воскликнул:

— У меня не меньше причин ненавидеть Рим, чем у вас. Даже больше! Но вот что я вам скажу! Если бы не Феофил, я бы до сих пор сражался на арене или висел на каком–нибудь кресте, на забаву Домициану! Он трижды спас мне жизнь. И привел меня домой!

— Никому из римлян нельзя верить!

Другие загомонили в знак согласия.

— Где он?

— Схватить его, да утопить в болоте!

Кровь ему пустить!

Жена Херигаста указала им:

— Он строит себе грубенхауз за длинными домами. Хочет поселиться среди нас.

Один из воинов уже направился в ту сторону. Атрет преградил ему путь, и воин попытался со всего размаху ударить его. Атрет нырнул и ответным коротким, но сильным ударом в грудь сбил его с ног. Не успел воин удариться о землю, как Атрет выхватил свой меч и приставил острие меча к горлу воина.

— Не дергайся, не то, клянусь Богом, ты больше никогда не встанешь!

Страсти улеглись так же быстро, как и вспыхнули.

Воины слегка отступили назад, глядя на происходящее, а поверженный жадно хватал ртом воздух.

— А теперь слушайте все, — сказал Атрет, не отрывая глаз от лежащего юноши, чьи глаза округлились от страха, когда он почувствовал холод лезвия под своим подбородком. — Одно быстрое движение — и я перережу ему горло. — Атрет поднял голову, чтобы посмотреть в глаза всем, кто его окружал. — Посмейте только убить моего друга, и будете иметь дело со мной! — Он снова посмотрел на лежащего, кровь стучала у него в висках. — Может быть, ты хочешь стать первым, парень?

— Отпусти его, Атрет!

Все повернулись на голос и увидели рослого мужчину, идущего к ним.

Атрет не пошевелился, но досадливо поморщился.

— Смотрите! — воскликнула жена Херигаста. — Римлянин идет, хочет порадоваться тем бедам, которые на нас накликал!

Феофил шел к ним спокойно, во всей его внешности чувствовалось: он знает, что делает и чего хочет.

— Убери меч, Атрет. Тот, кто живет мечом, от меча и погибнет.

— Вот ты от меча и умрешь, если я тебя послушаюсь, — сказал Атрет, по–прежнему держа меч у горла поверженного воина.

Феофил услышал враждебный гул собравшихся вокруг него людей. Уговаривать Атрета было бессмысленно. Ему надо было высказаться, пока у него была возможность.

— Я пришел сюда не как римлянин и не ради Рима! — обратился он ко всем. — Я хочу вас только попросить дать мне время, чтобы я мог доказать вам, что мне можно доверять. Если я хоть в чем–то дам вам повод усомниться во мне, тогда сделайте со мной все, что хотите.

— Ты похож на воина, — сказал ему Хольт, пристально вглядываясь в него горящими глазами.

Феофил посмотрел ему прямо в глаза без всякого страха.

— Я служил в римском войске двадцать пять лет и дослужился до звания сотника.

В воздухе повисло молчание. Хольт от удивления невольно засмеялся. Кто способен сделать такое признание перед сотней хаттов? Этот римлянин определенно либо очень смел, либо просто сошел с ума. Скорее всего, и то и другое.

Феофил невозмутимо продолжал:

— В этих местах я воевал двенадцать лет назад, когда германские племена восстали против Рима.

— Он сражался против нас! — воскликнул кто–то из воинов.

— Римская собака! — послышались и более крепкие и оскорбительные эпитеты.

— Я знаю, что хатты — храбрый народ! — перекричал их Феофил. — Но знаю я также и другое: если вы сейчас выступите против Рима, вас постигнет жестокое поражение. Домициан только и ждет удобного случая, чтобы отправить легионы на север. И военный союз племен даст ему очень удобный повод, чтобы сделать это.

— Он подослан к нам Римом!

Атрет убрал свой меч и слегка повернулся.

Феофил заметил, как в его глазах блеснуло сомнение.

— Я говорю правду, Атрет. Ты знаешь, что Домициан ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Он завидует власти и славе своего отца и своего брата, и чтобы утолить свою зависть, у него есть только один путь — развязать войну и победить в ней. Это единственное поприще, на котором он может чего–то добиться.

Напоминание Феофилом о сражениях одиннадцатилетней давности больно отозвалось в душе Атрета. Он убрал свой меч в ножны, забыв о юном воине, который тут же вскочил на ноги.

В этой ситуации Аномия моментально увидела возможность уничтожить одного из своих врагов.

— Пусть Тиваз явит нашему народу свою волю! — воскликнула она.

Воины обернулись, когда юная жрица направилась к ним с полной уверенностью в том, что Тиваз на ее стороне. Все почитали ее как богиню и стали ждать, что она скажет дальше. Она эффектно выдержала паузу, подошла к воинам настолько, чтобы можно было смотреть им в глаза, потом презрительно махнула в сторону Феофила.

— Сегодня новолуние. Если он подослан Римом, пусть он и сражается за Рим. Выпустите его против самого сильного воина нашего племени. И пусть Тиваз скажет, что нам делать. Если римлянин выживет, мы повременим. Если нет, мы выступим против Рима в союзе с другими племенами.

— Не слушайте ее, — воскликнул Атрет, взглянув на юную жрицу.

— Если твой друг из Рима прав, Атрет, он победит, — сказала она. — А если нет… — ее недосказанность была более чем многозначительной.