Нуманция

— А как же Овидий? — спросил вдруг.

— Он был пьян! — резко ответила она и, приподнявшись на локте, подтянула на себя разорванную тунику. — Когда он проспался — он ничего не помнил…

— Хорошо, что ты не осталась у него: надоевших женщин он продаёт сутенёрам, они становятся проститутками, а женщины надоедают ему быстро…

Она усмехнулась:

— Вы так говорите, словно я должна быть вам благодарной за то, что стала вашей рабыней?

Он некоторое время помолчал, потом воскликнул:

— Да! Само провидение направило нас друг к другу. А если бы ты попала в руки солдат, я видел, что происходит с женщинами после такого — они сходят с ума! А те, что становятся волчицами, через несколько лет теряют былой облик…

— Зачем вы это говорите? Ждёте благодарностей? — громко усмехнулась. — Вы ничем не отличаетесь от других! Такой же насильник!

— Ты сама мне отдалась! — Он улыбнулся, смотрел в её профиль.

— Вы даже хуже Овидия, которого ненавидите! Он действительно насильник, а вы ещё хитрый и подлый…

— Эй, девочка! — Он удивился, вскинул брови.

— Коварный шантажист, слабак…

— Забываешься! По-моему, не я, а ты — моя рабыня… — Он поднялся и сел на подогнутую ногу, глядел сверху. Она смотрела вверх, в потолок, покусывая костяшку указательного пальца.

— Вы ведёте себя, как всякий плебей, эта ваша провинциальная ненависть… — Она скосила на него горящие глаза. Сегодня он поразительно многое ей позволял. — Если бы я была простой рабыней — вы бы давно уже выгнали меня или продали… Но вы тешите себя, свою плебейскую сущность… Доказываете себе самому свою состоятельность… Сами из себя ничего не представляете…

Он аккуратно стёр кровь с поцарапанной щеки, уж она-то точно из себя что-то представляет. Поймал её тунику и потянул на себя, открывая её тело. Девчонка вскинулась, приподнимаясь, недовольно нахмурилась, прикрывая обнажённую грудь рукой. Поискала вокруг, подыскивая, чем прикрыться. Но он опять поймал этот плащ, потянул на себя.

— Что вы делаете? — прошептала она и нашла другой плащ.

— Всю жизнь ты жила, не заботясь о хлебе, о питье, всё тебе подносили слуги, они делали причёски, одевали и обували, мыли и умащивали… К чему тебя готовили? К тому, что ты станешь женой какого-нибудь всадника, если повезёт — сенатора… Старого, облезлого, но богатого… Манеры, жесты, походка — всё для этого… Чтобы род твой в грязь лицом не ударил… А что вышло по жизни? Ты — рабыня простого римского солдата, ты его наложница, простого плебея без рода-без племени… Каково, а? Обидно? Сенаторская доченька… Подстилка центуриона! — Его понесло, он слышал себя словно со стороны, будто не сам говорил, но она разозлила его. А он — обидел её.

Она вскинула подбородок, поджимая дрожащие губы — ну и выдержка!

Она ничего не сказала, поднялась и, пошатываясь, ушла к себе, придерживая на груди плащ. Марций снова стёр с лица выступившую кровь, крикнул вдруг:

— Я что-то забыл, как тебя зовут! Как?.. Хотя, подожди, я сам вспомню… По отцу твоему… — уже добавил негромко, нахмурился:- Ацилия… Ацилия… Да-да… — усмехнулся.

Поднялся на ноги и прислушался. Там, в своём углу, девчонка плакала навзрыд, так, как он не слышал ещё от неё ни разу. Марций стиснул кулаки и вышел на улицу.

" Напиться бы сейчас…вдобавок ко всему…"

* * * *

Весь следующий день он не мог отделаться от навязчивых мыслей о ней, вспоминал её, её лицо, её гнев, её немое сопротивление. И всякий раз, когда она вспоминалась ему, он улыбался мечтательно и с нетерпением ждал вечера и ночи, желая опять обнять её, даже если она опять будет сопротивляться.

К обеду получил ошеломивший его приказ — пока ещё он центурион, его назначили на ночное дежурство по лагерю, а до вечера отпустили.

Он вернулся к себе, зашёл, снимая шлем, остановился у входа.

Рабыня сидела за столом с иглой и ниткой, шила себе новую тунику, к нему спиной, и, наверное, не услышала его.

Марций осторожно убрал шлем на пол, мягко ступая по коврам, прошёл к ней. Она не замечала его, поднимала руку с иглой, придерживая шитьё. Марций наклонился к ней, к затылку, вдыхая запах женщины. Волосы рабыня собрала на голове, завязала ярким платком, но они выбивались на шею тёмными завитками. Он осторожно втянул воздух через зубы, поймал её кисть с иглой.

Девчонка вскинулась от неожиданности, но упёрлась спиной в его грудь, спереди — стол. Марций поцеловал её в шею под затылком, прямо через волосы, но рабыня склонилась в бок, отворачивая голову, пыталась избегать его, но встать, пока он не позволит, не могла.

— Пустите… — попросила вдруг, сама даже не смотрит, глаза — мимо.

Марций отпустил её руку, упёрся пальцами в стол слева и справа от девчонки, ласкался разомкнутыми губами о её волосы на шее. Рабыня уже сидела прямо с твёрдой окаменевшей спиной, смотрела прямо перед собой. Ему казалось, что он даже слышит удары её испуганного сердца.

— Не бойся… Чего ты боишься?

Почувствовал, как вздрогнули её лопатки, когда она положила обе ладони на столешницу.

— Оставьте меня, пожалуйста… — почти жалобно попросила она.

— Оставить? — шепнул он ей в ухо, усмехнулся. — Ну уж нет…Я целый день этого дожидался… — Скользнул губами, прижимаясь к затылку Ацилии щекой. — Я старался быть аккуратным, если я сделал тебе больно… Следующий раз будет легче, а потом — ещё легче…

— Хватит! — резко воскликнула она и попыталась подняться, но руки его мгновенно обрели силу, сдавили слева и справа, удерживая на месте. И рабыня со стоном отчаяния подчинилась ему.

— Ты из тех женщин, что западают в душу, что не дают покоя… Они все тебя видели, знаешь, как они смотрели на тебя? Все, все они… — Его руки расслабленно скользнули со стола ей на колени и выше, по бёдрам, к животу. Дёрнулась вперёд, когда легли на грудь горячие мужские ладони. — А ты моя… И будешь только моей…

И тут она уже не выдержала, упрямая и решительная, рванулась в сторону, сама сгребая с себя его руки, вылезла из-за стола, встала, глядя гневно сверху:

— Вашей? Вашей, говорите? "Подстилкой центуриона"? — Он выпрямился под её взглядом, опустил руки вдоль тела.

— А у тебя есть какие-то возражения? Ты считаешь, что это не так?

Она долго глядела ему в лицо, потом скривилась вдруг с выражением муки, заговорила:

— Отпустите меня, вы же не представляете себе, как вы мучаете меня… Если что-то ещё осталось у вас… Боже! Не заставляйте меня, не вынуждайте, как вчера… Прошу вас…

Он оглядел её, она в короткой мужской тунике по колено, с чистой нежной кожей лодыжек — так и хочется касаться её… Разве можно себя сломить?

— Нет…

Она замотала головой, преодолевая грудной стон отчаяния, отступила, стараясь уйти к себе, но Марций догнал её и преступил дорогу.

Она остановилась, уперев взгляд в его грудь.

— Пустите… — проговорила она, не поднимая глаз. Центурион не шелохнулся, и она обошла его стороной. Марций поймал её за локоть и резко дёрнул к себе, на грудь. Девчонка вскинула огромные глаза, глядя удивлённо, упёрлась ладонями в кожаную кирасу, спросила:

— Что вам надо?

— Мне? — усмехнулся, удерживая её за локти, пристально рассматривал девичье лицо, неожиданно решился на поцелуй распахнутых губ. Девчонка попыталась отвернуться, но он поймал её лицо в ладони, не позволил ей избежать себя, нашёл горячие сухие губы, целовал, ловя горячее возмущённое дыхание.

Наконец, она вырвалась, хрипло дыша, заговорила:

— Вы что..? Вы с ума сошли… Пустите меня..! Ну пустите же! — Рванулась, и он не стал удерживать её. Смотрел, как она прячется в своём углу, видел её открытые ноги. Улыбнулся, прощаясь:

— Ещё увидимся.

Вышел.

Утром он вернулся с дежурства уставший и злой, Гай помогал ему снимать кирасу, крутился рядом.

— Где она?

Раб поднял выцветшие глаза, дрогнул седыми бровями, шепнул:

— Спит, наверное… Я не видел её со вчерашнего дня…