Утро нового века (СИ)

— Я уплачу его долг. Частями.

— Хорошо, — поспешно согласился Рунич. — Вы будите ежемесячно выплачивать мне определённые проценты от прибыли, которую получите от пользования… моим имуществом. И так до тех пор, пока не выплатите весь долг вашего отца. С процентами разумеется. Только тогда я возвращу вам закладную и векселя. Ваш дом в городе я… оставляю вам в качестве компенсации за потерю родителя. Вот закладная на него. — Рунич выложил на стол бумаги. Увидев как сжались кулаки и побледнело лицо Ушакова, с издёвкой в голосе, добавил. — И не надейтесь, что можно расправиться со мной, засадив меня, невиновного, за решётку. Или подослав ко мне наёмных убийц. Мой сын взыщет с вас всё, до копейки.

— В отличие от вас, — быстро отпарировал Ушаков. — Ваш сын порядочнее, чем вы.

— Напрасно вы так думаете, уверяю вас! — хохотнул Рунич. — Мой сын с виду кажется бесхарактерным и мягким, на деле же, он окажется жёстче, чем я. Стоит вам, только, причинить мне малейшее зло, он сделает всё, чтобы пустить вас по миру. Только я знаю цену своему сыну.

— Вы и собственного сына оцениваете как барышник лошадь на базаре.

— Всё в этом мире имеет свою цену, молодой человек. И не пытайтесь меня разозлить. Не советую.

Филонов так не хотел отпускать Андрея Рунича!

Он давно имел «зуб» на хозяина «Дюссо», но тот был слишком хитёр и никак не попадался в лапы полиции.

— Скажите, — Николай Данилович поднял руку, обрывая словесную пикировку пострадавшего и свидетеля. — Так почему же господин Ушаков застрелился именно у вас?

— Я уже достаточно ответил на этот вопрос. — Недоумевая пожал плечами Андрей. — Больше мне добавить нечего.

— Да, но…

— Господин полковник, где состав моего преступления? — упрямо спросил Рунич.

— Его нет, — вздохнул Филонов.

— Тогда я пойду домой. — Андрей Михайлович посмотрел на карманные часы и поднялся со стула. — Я не спал всю ночь и мои домашние волнуются. Если понадоблюсь, вы знаете где меня отыскать. — Он слегка кивнул головой. — Всего доброго.

Когда за Руничем закрылась дверь, Василий Антонович повернулся к Филонову:

— Так вы его не арестуете?

— Нет, — покачал тот головой. — У нас нет доказательств его вины.

— А прислуга?

— Все дружно твердят одно. Вошёл, выстрелил в себя.

— Они лгут! Это — сговор!

— В смерть вашего отца, Рунича нельзя обвинить. Как таковое это… — полковник подбирал слова, чтобы не ранить итак глубоко потрясённого гибелью отца, юношу. — Не преступление. Если понять его мотивы, вывод напрашивается сам собой. Самоубийство на почве проигрыша и разорения.

— Николай Данилович!

— Сожалею, господин Ушаков, но иных версий нет. — Развёл руками полковник и вложив листок бумаги с допросом Рунича, захлопнул папку. — Как бы то ни было, свой долг, по дознанию, мы выполнили.

— Значит, ничего? — переспросил Ушаков.

Николай Данилович огорчённо кивнул головой.

— Как я всё это объясню маме? — молодой человек схватился за голову. —

Как скажу? Что с нею будет, когда она узнает?..

— Постарайтесь смягчить удар, — вздохнув, пробормотал Филонов, отодвигая от себя папку с протоколами допросов свидетелей.

***

Выйдя во двор комиссариата полиции, Василий Антонович увидел садившегося в экипаж Рунича.

Не помня себя, он подбежал и, с силой рванув дверцу на себя, закричал:

— Обещаю, что мы ещё увидимся!

— Почему нет? — невозмутимо, как будто ожидал его, отозвался Рунич. — Даже наверняка, Ушаков.

— Вы — презренный человек! Вы, как паук, питаетесь кровью своих жертв!

— Не нарывайтесь на публичный скандал, молодой человек. На дуэли стреляться с вами я не стану. — Рунич презрительно фыркнул. — Для этого я слишком презираю род Ушаковых. — А скандал может повредить вашей дальнейшей карьере. На вас и так пятно позора из-за вашего отца.

От бессилия, молодого человека сотрясала дрожь, губы его кривились. С великим трудом сдерживая гнев, он, сжал кулаки.

— Вы смеётесь над человеческим горем, — вызов звучал в его голосе. — Будьте же вы прокляты! Когда-нибудь вы будете так же рыдать над самым дорогим, что у вас есть! Вы будете в отчаянье как я сейчас!

— Вы в расстроенных чувствах, молодой человек. Поэтому я вас прощаю. При иных обстоятельствах, эти слова вам бы так не сошли. — Рунич захлопнул дверцу экипажа и повторил. — Ваш отец сознательно, сам, шёл к такому концу. Прощайте.

— Вы будете всегда моим врагом.

В бессилии сжав кулаки, Василий Антонович провожал взглядом удаляющийся экипаж.

========== Глава 4 ==========

Даша знала, что ходить по улицам столицы в ночное время не безопасно.

Когда люди, поужинав, готовились ко сну, на улицах появлялись те, для кого ночь сулила развлечения, весёлые кутежи и разврат.

Чего только не было в Петербурге для этих господ!

Рестораны, игорные дома, бордели. А сколько было тайных притонов, которым, по слухам, за взятки, покровительствовали чиновники и полицейские.

Сыновья богатых родителей и их прихлебатели, которые кормились возле богатых покровителей, прожигая жизнь, гуляли в этих заведениях.

Не всегда подгулявшие господа вели себя прилично. Часто шумели, скандалили, случались и потасовки. Городовым, приставам и дворникам не было от них покоя.

С одиннадцати вечера и до четырёх утра, центральные и прилегающие к ним улицы, были оживлены. Гуляк и картёжников развозили по домам ночные извозчики, которые хорошо знали, где какое заведение находится и, во сколько закрывается.

На окраинах столицы никаких увеселительных заведений не было. Только трактиры. В основном они закрывались рано, и не было здесь такого оживления как в центре.

Однако здесь были места, где прятался, отсиживался и развлекался преступный мир.

Полиция и даже вездесущие репортёры, для которых ночные происшествия — хлеб насущный, после наступления темноты, в эти районы, не совались.

Здесь, ночью, царил преступный мир. Воровство, грабежи, насилие и убийства, для этих мест, были обычным делом.

По благословению игуменьи, Даша провела день возле умирающей женщины в рабочем районе и, теперь, с замиранием сердца, шла к Московской заставе.

Шепча про себя молитвы, она надеялась, что её монашеское облачение станет защитой от грабителей. Поживиться им у монахини нечем.

Горизонт уже окрашивала полоса рассвета, и свет керосиновых фонарей растворился в предрассветном тумане.

Она повернула за угол. Вдалеке показались купола монастыря. Ей оставалось пройти километра три.

Возле какого-то кособокого деревянного дома, с низкими окнами, она увидела скамью. На ней, опустив голову, сидел какой-то мужчина.

Одет он был в светлый костюм, шляпа лежала рядом на скамье, носки лакированных туфель — испачканы в грязи.

Солидный вид мужчины никак не вязался с тем местом, где он находился. Если бы

Даша встретила его на центральной улице, даже в поздний час, её бы такая встреча ничуть не удивила. Но тут, в рабочем квартале, на окраине?

Она подошла ближе. Он не пошевелился.

— Молодой человек, вам плохо?

От услышанного голоса, Арсений вздрогнул и поднял голову. Рядом с ним стояла монахиня.

— Мне плохо, — кивнул он. — Мне очень плохо.

— Вам нужна помощь?

Дарья всмотрелась в бледное лицо мужчины, сидящего в дорогом, элегантном костюме на скамье и, узнала в нём своего недавнего попутчика.

Уловив от него запах спиртного, она почувствовала внутреннее раздражение.

Ей не хотелось, чтобы юноша, так похожий на Дмитрия разочаровывал её. Однако он был пьян и, это обстоятельство, возмутило её и она не сумела скрыть свою досаду.

— Я ошиблась. Вы не нуждается в помощи. Вы нуждаетесь в экипаже, чтобы доехать домой и лечь в постель, — саркастически усмехнулась она. — Однако, на этот раз, юноша, должна вас разочаровать. Я не располагаю повозкой, чтобы сопроводить вас до места.

Наконец и Арсений узнал её.

— А-а, сестра. Не ожидал, увидеть вас на улицах Петербурга в такой поздний час.