Наследница. Графиня Гизела (сборник)

– Да, да, покойная графиня недолго раздумывала в подобных случаях, – подтвердил доктор. – У нее было чрезвычайно развитое чувство аристократизма!

Гизела побледнела как смерть… Эти люди безжалостно втаптывали в грязь ее святыню, защищая ее в то же время с горячим рвением.

Она также знала, что бабушка ее находилась на недоступной высоте, от которой веяло холодом на ее детское любящее сердце, но она никогда не сомневалась, что эта сдержанность была от строгости нравов и возвышенности гордой женской души. И вот это обожаемое существо называют бесчеловечным!

Госпожа фон Гербек сильно ошибалась, надеясь, что все пойдет по-прежнему, когда сама неосторожно разрушила очарование, под которым находилась эта юная душа.

Карие глаза девушки потухли, но она продолжала строго смотреть в лицо гувернантки.

– Госпожа фон Гербек, вы сейчас сказали, что пожар в селении есть наказание неба, – сказала она. – А этот дом еще стоит, – она указала на замок, – дом, в котором целое столетие скрывалась такая ужасная ложь… Бог не того хочет, что вы говорите, он не наказать хочет, а благословить: жалкие хижины должны сгореть, с тем чтобы бедному, угнетенному люду стало лучше!

Ключница пришла из замка.

– Отоприте комнаты нижнего этажа левого корпуса! – приказала Гизела.

– Боже мой, ваше сиятельство, вы хотите, несмотря на все протесты с нашей стороны, поступить по-своему? – воскликнул доктор. Достойный посредник между жизнью и смертью внутри дрожал от гнева, владея, однако, собой, между тем как гувернантка в негодовании судорожно теребила носовой платок. – Так послушайтесь разумного совета! – упрашивал он молодую девушку. – Устройте этих людей не в самом замке – это никоим образом невозможно… Я предлагаю вам павильон, он вместителен.

– Вы, верно, забыли, – возразила с досадой Гизела, – как вы еще вчера отказались провести в нем несколько минут, потому что его сырой воздух мог вызвать у вас ревматизм. Вы сказали, что это помещение в высшей степени нездоровое.

– Да, по стенам течет вода, – подтвердила ключница, не обращая внимания на змеиный взгляд доктора. – Вся мебель покрыта плесенью.

Не произнося более ни единого слова, молодая графиня отвернулась от этих двух людей, души которых предстали пред ней во всей своей ничтожности.

– Пойдемте, добрая женщина, вы будете иметь солнечную комнату для своего больного ребенка, – обратилась она к бедной женщине, которая, дрожа всем телом, стояла возле нее.

Взяв за руки обоих детей, испуганно цеплявшихся за юбку матери, Гизела пошла с ними к замку.

Ключница побежала вперед.

– Госпожа Курц, я советую вам, желая добра, подождать разрешения его превосходительства, – прокричала ей вслед гувернантка задыхающимся голосом.

Однако смелая женщина не обратила внимания на это предостережение – довольно похозяйничала брюзгливая старуха, давно уже пришла пора, чтобы настоящая госпожа Грейнсфельда взяла управление в свои руки.

– Боже-боже, что меня ожидает! – простонала гувернантка, хватаясь за голову. – Он снова будет говорить, что я состарилась! При одной мысли об этом меня бросает в дрожь, я готова провалиться сквозь землю! Да и на вашу долю останется, доктор, будьте уверены!

Советник медицины не сказал ни слова. Он поднес к тонким губам набалдашник своей трости превосходной работы и начал насвистывать, а это всегда означало, что он «чрезвычайно расстроен».

Глава 24

– Все по-прежнему, мой милый Флери! – вдруг раздалось за деревьями перед входом в главную аллею, ведущую к замку.

Свист смолк, и трость выпала из рук доктора.

– Все по-прежнему, – продолжал голос, – и если сейчас молодая графиня Штурм покажется на балконе, я подумаю, что последние пятнадцать лет были не более как сон.

Советник медицины тихо поднял свою трость, быстро смахнул пыль с воротника и сюртука, пощупал затылок, на месте ли жидкие остатки его бесцветных волос, разделенных пробором, и стал рядом с госпожой фон Гербек, едва дышащей от волнения, на краю дороги, по которой должен был пройти князь.

Через несколько мгновений действительно показалась невзрачная фигура его светлости и князь остановился перед воспитательницей и эскулапом, согнувшимся чуть не до земли.

– А, смотрите, старая знакомая! – сказал князь милостиво и протянул кончики своих тонких пальцев раскрасневшейся гувернантке. – Верная отшельница. Бедняжка, сколько жертв вы принесли! Но это уже закончилось, теперь мы часто будем вас видеть при дворе в А.

При этих словах скромно опущенные ресницы госпожи фон Гербек приподнялись с выражением радости, вместе с тем боязливо поглядывая на министра, лицо которого было холодно и бесстрастно. Маленькая толстуха снова почувствовала желание провалиться сквозь землю.

– Вы напуганы, – продолжал далее князь, – пожар мог принять большие размеры, но успокойтесь, опасности более не существует. Я только что оттуда.

– Ах, ваша светлость, все бы ничего, если бы не ужасный поступок маленькой графини! Ваше превосходительство, я не виновата! – обратилась она умоляющим голосом к министру.

– Оставьте это теперь! – сказал он с нетерпением. – Где графиня?

– Здесь, папá.

Молодая девушка показалась из боковой аллеи.

За эти дни, проведенные вне замка, она очень изменилась, в ней и следа не осталось прежней детской уступчивости, теперь все говорило о том, что она полная владелица замка.

Министр хотел взять ее за руку, чтобы по всей форме представить падчерицу его светлости, но она, казалось, не поняла намерения, и его превосходительство удовольствовался лишь движением руки. Слова «моя дочь» прозвучали так нежно в его устах, как будто между ним и знатной сиротой существовала в эту минуту самая тесная дружба. Гизела поклонилась с непринужденной грацией. Госпожа фон Гербек со страхом следила за этим поклоном – он был «далеко-далеко на так низок, как следовало бы». Однако лицо князя оставалось благодушным и оживленным.

– Милая графиня, вы и не подозреваете, сколько чудных воспоминаний пробудило во мне ваше появление! – сказал он, волнуясь. – Ваша бабушка, графиня Фельдерн, вы ее живой портрет, когда-то, хотя и очень короткое время, была душой моего двора. Мы все никогда не забудем, как эта блестящая натура каждый раз представала с совершенно новой стороны. Тогда никому в голову не приходило, что всякая человеческая жизнь имеет свои тайные стороны… Графиня Фельдерн была для нас счастливой феей.

«Которая травила собаками своих крестьян, когда они обращались к ней с просьбами», – подумала Гизела, и сердце ее болезненно сжалось.

Какое счастье и гордость еще четверть часа тому назад доставил бы ей энтузиазм князя, теперь же это лестное воспоминание прозвучало для нее едким сарказмом.

У нее не нашлось ответа на это милостивое обращение. Молчание же было истолковано его светлостью как «обворожительная застенчивость выросшего в уединении ребенка». Он помог ей преодолеть это кажущееся смущение, предложив руку и усадив девушку на одну из чугунных скамеек под густой тенью старых лип у входа в сад.

– В этот раз я откажу себе в удовольствии посетить замок, – сказал он. – Мы не должны заставлять дам ждать нас к обеду в Аренсберге… Но под этой липой я отдохну. Знаете, барон, на этом самом месте мы большей частью сиживали, наслаждаясь итальянскими ночами, которые умела устраивать графиня… Замок лежал в каком-то волшебном сиянии, сад, оживленный молодостью и красотой, утопал в море света и благоухания… Что за упоительное время это было! И все миновало…

Отсюда действительно виден был и величественный замок, и превосходно разбитый сад во всей их прелести. Но далее, за бронзовой решеткой, расстилалась долина, а над ней сгустились облака дыма, скрывшие горы, поросшие лесом.

Гизела никак не могла понять, как этот старый господин, сидевший с ней рядом, мог всецело отдаваться воспоминаниям приятного прошлого, когда так печальна была действительность.

Из деревни в это время показались некоторые члены свиты.