Хозяйка Дома Риверсов

— Возможно. Но вряд ли они абсолютно уверены, что он проснется.

— И что же делать?

— Не знаю.

Она села на край кровати, поддерживая ладонями живот, затем спустила вниз ноги, встала и направилась к окну. За окнами ее спальни раскинулись прекрасные сады, спускавшиеся к реке; у причала на волнах покачивались прогулочные лодки, а неподалеку от берега в воде неподвижно застыла цапля. Маргарита вздохнула.

— Вы никаких болей не чувствуете? — с тревогой осведомилась я.

— Нет, нет! Но я чувствую, как шевелится ребенок.

— Сейчас для вас важнее всего сохранять полное спокойствие.

Она нервно хохотнула.

— Мы потеряли Гасконь, французы теперь наверняка попытаются штурмовать Кале, наш король погружен в сон, и его никак не могут разбудить, а вы…

Голос у нее сорвался. Ни она, ни я ни разу и словом не упомянули о том, как герцог Сомерсет, ее любовник, обнимал ее, как он целовал ее, как осушал губами ее слезы, обещая беречь ее и спасти от любых невзгод и опасностей.

— А вы говорите, что я должна сохранять спокойствие!

— Да, говорю, — решительно подтвердила я. — Ведь все это ничто по сравнению с возможностью потерять ребенка. Вы должны хорошо кушать и спать, Маргарет. Это ваша обязанность по отношению к будущему сыну. Ваш долг. Вы, возможно, носите под сердцем будущего английского принца, и когда все это закончится, когда все позабудут о нынешних бедах, страна будет вам благодарна за то, что вы сохранили для нее наследника престола.

Она немного помолчала, потом кивнула.

— Да. Вы правы, Жакетта. Хорошо, я сейчас сяду. И буду спокойна. Можете принести мне немного хлеба и мяса, а также капельку эля. Я буду спокойна. И разыщите герцога.

— Вы не можете встречаться с ним наедине, — тут же возразила я.

— Не могу. Мне это прекрасно известно. Но я должна его увидеть. Пока король не проснулся, мы с ним вместе должны все обсудить. Он мой единственный советник и помощник.

Я отыскала герцога в его покоях. Он тупо смотрел в окно и резко обернулся, когда его люди, постучавшись, распахнули дверь и впустили меня. Я сразу отметила, как бледно его лицо, сколько страха таится в его глазах.

— Жакетта! — радостно воскликнул он и тут же поправился: — Ваша милость…

Выждав, когда за мною закроют дверь, я коротко доложила:

— Королева просила вас немедленно к ней явиться.

Он тут же взял плащ и шляпу.

— Как она?

— В тревоге.

Он предложил мне опереться о его руку, но я совершенно по-детски сделала вид, что не заметила этого, и направилась впереди него к дверям. Он последовал за мной. Мы прошли по залитой солнцем галерее; за окнами над заливными лугами низко проносились ласточки; на ветвях деревьев в саду пели птицы.

Бофор, широко шагая, нагнал меня и коротко бросил:

— Вы считаете, что во всем виноват я?

— Я ничего не считаю.

— Нет, вы так считаете. Но уверяю вас, Жакетта, моим первым движением было…

— Я ничего не знаю. А раз я ничего не знаю, меня нельзя даже подвергнуть допросу. И исповедаться мне также не в чем. — Этой тирадой я сразу заткнула ему рот. — Единственное, чего я хочу, это видеть, что наша королева спокойна и исполнена сил, дабы выносить ребенка и родить его в срок. Единственное, о чем я молю Бога, чтобы его милость, наш король, проснулся с исцеленной душой, и мы могли бы сообщить ему печальные новости об утрате Гаскони. И я надеюсь, разумеется, и неустанно молю об этом Господа, чтобы там, в Кале, мой муж был в безопасности. Иных мыслей, ваша милость, я просто не допускаю!

Герцог кивнул, и дальше мы шли молча.

В спальне королевы находились три фрейлины, они сидели у окна и делали вид, что шьют, хотя ушки у них явно были на макушке. Дамы, шурша юбками, склонились в реверансе, когда появились мы с герцогом; я приказала им снова сесть, а затем кивнула музыкантам, чтоб начинали играть. Музыка не давала фрейлинам подслушивать, о чем шепчутся королева и герцог. Маргарита велела ему сесть возле ее постели и поманила меня, явно приглашая присутствовать при их разговоре.

— Его милость герцог полагает, что, если король так и не проснется в течение нескольких дней, нам нельзя будет больше здесь оставаться, — обратилась ко мне Маргарита.

Я недоуменно посмотрела на Бофора, и тот пояснил:

— Люди непременно начнут задавать вопросы, а потом возникнут и сплетни. Надо просто сказать, что король сильно устал и должен хорошенько отдохнуть. А в Лондон он может отправиться и в портшезе.

— Да, и с задернутыми занавесками, — согласилась я. — Но что дальше?

— В Вестминстере королева удалится в родильные покои — так планировалось еще несколько месяцев назад. И все это время король может спокойно оставаться у себя в спальне.

— Но люди все равно начнут болтать.

— Мы можем сказать, что король молится о здравии своей жены. Или что он соблюдает монашеский обет.

Я кивнула. Это были вполне возможные объяснения. Так было бы нетрудно утаить болезнь короля от всех, кроме самого узкого круга придворных.

— Но что насчет встречи с лордами? Как быть с королевским советом? — спросила я.

— Это я уладить сумею, — заверил герцог. — Я буду принимать решения от имени короля.

Остро на него взглянув, я сразу же опустила глаза, чтобы он не успел заметить, как я потрясена его наглостью. Значит, он намерен стать почти королем Англии, пока королева будет рожать, а ее муж спать! Таким образом Эдмунд Бофор совершит давно задуманный шаг от констебля Англии до абсолютного властителя страны.

— Ричард, герцог Йоркский, пожалуй, станет возражать, — отозвалась я, старательно изучая пол у себя под ногами.

— Ну, с ним-то я справиться сумею, — безапелляционно заявил Бофор.

— А когда король проснется?

— Когда король проснется, все мы вернемся к нормальной жизни, — вмешалась королева; голос ее звучал напряженно, и она не отнимала руку от живота. — И тогда мы объясним ему, что нам, когда он так внезапно заболел, пришлось самим принимать решения, ведь посоветоваться с ним возможности не было.

— Он, скорее всего, будет в некотором замешательстве, когда проснется, — продолжал герцог. — Я спрашивал у врачей. Они думают, что ему, возможно, снятся тревожные сны, всякие фантазии. Проснувшись, он будет испытывать крайнее удивление и не сразу сможет отличить реальную действительность от своих видений. Врачи полагают, что лучше всего, если он проснется у себя в спальне, в Вестминстерском дворце, и поймет, что в стране за это время наведен полный порядок.

— Он, скорее всего, ничего помнить не будет, — вставила королева. — И нам придется обо всем снова ему докладывать — и об утрате Гаскони, и об остальном.

— Нужно непременно постараться, чтобы эти печальные вещи он в первый раз услышал именно от нас. Нужно преподнести их ему с особой тактичностью, — прибавил герцог.

Они походили на заговорщиков: головы низко склонены друг к другу, говорят почти шепотом. Я оглянулась, но никто, судя по всему, ничего особенного в их поведении не уловил. Значит, поняла я, только мне столь явственно бросается в глаза тошнотворная интимность их отношений.

Королева, спустив ноги с постели, встала и сразу же негромко застонала. Я заметила, как дернулась рука герцога, но он сдержал себя: он не должен был касаться ее, не должен был поддерживать ее, точно заботливый муж. Она улыбнулась ему.

— Ничего страшного. Со мной все в порядке.

Он вопросительно посмотрел на меня — и впрямь точно заботливый молодой муж на опытную сиделку.

— Возможно, вам бы лучше отдохнуть, ваша милость, — посоветовала я Маргарите. — Особенно если в ближайшее время мы собираемся переезжать в Лондон.

— Да, мы выезжаем послезавтра, — тут же подхватил герцог Сомерсет. — Я прикажу всем немедленно собираться.

Вестминстерский дворец, Лондон, осень 1453 года