Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

- Пусть поогорчаются – только это уберегает юные сердца от порока, - заметила Мерит-Хатхор. – Пусть учатся любить мать, пока могут.

Ка-Нейт только подумала, что уже все верят, что ее смерть близка – она не сказала этого вслух. Ни к чему.

- Ты хорошо заботишься о моих детях, Мерит-Хатхор, - сказала она наперснице. – И у тебя прекрасное здоровье – Хатхор любит тебя… в самом деле…

- Перестань! - угадав смысл ее слов, сердито ответила Мерит-Хатхор, точно это она была здесь госпожой. – Не смей смиряться – ты нужна всем в этом доме! Боги не отступятся от тебя!

Ка-Нейт была слишком слаба, чтобы отвечать; она прикрыла глаза и задремала. А Мерит-Хатхор коснулась холодного лба госпожи и подумала с болью, что та не ошибается – близится ее срок… Ах, какая несправедливость! Лучше бы умерла та гадюка, которую Ка-Нейт пригрела на своей груди – она десять раз это заслужила!..

Большой радостью для семьи и для матери стало поступление Аменемхета в жреческую школу и его быстрые успехи. Аменемхета, как полагалось таким знатным отрокам и будущим жрецам, разлучили с домом и отдали храму Амона; Ка-Нейт была слишком мудра, чтобы грустить. Ей было только очень жаль, что она не может навещать сына там… как раз в это время болезнь уложила ее в постель.

Вскоре муж принес ей письмо, написанное рукою сына, и с большой гордостью прочитал вслух слова любви и ободрения, обращенные к матери.

Ка-Нейт улыбалась, счастливая. Вдруг при взгляде на аккуратные черные значки, покрывавшие чистейший папирус, ей показалось, что сына больше занимали своя ловкость и ум, чем болезнь матери… но она промолчала. Пусть занимается собой – сейчас самое время для этого, пусть растет и набирается знаний.

В праздники Амона мальчика отпустили домой – выросшего, потемневшего от загара… и с повзрослевшим взглядом. Ему много дало время, проведенное вне семьи.

Но при виде сидевшей в саду матери он утратил свой вид маленького взрослого, со всех ног побежал к ней и обнял. Ка-Нейт чуть не охнула от боли; ее тело стало намного чувствительнее, а сын намного крепче.

- Ты почти мужчина, - сказала она, целуя Аменемхета со слезами гордости.

- Еще нет, - возразил мальчик. – Но скоро стану мужчиной, матушка, через девять лет.

Ка-Нейт рассмеялась сквозь слезы. Девять лет! Сколько всего может случиться за это время!

Увидит ли она, как ее сын станет взрослым?

- Я тебя так люблю, - сказала она мальчику. – Я так хочу увидеть, как ты вырастешь.

- Ты увидишь, - твердо обещал Аменемхет. – Я каждый день молюсь богу, чтобы он продлил твои дни, и бог склоняется ко мне.

- Правда?

Ка-Нейт знала, что дети легко забывают то, что покидают – неужели Аменемхет и в самом деле так крепко помнил свою мать?

- Мудрец Ани* говорит, - сказал Аменемхет серьезно, - что каждый сын должен помнить и чтить свою мать, которая воспитала его и вскормила, иначе она возденет руки к небу, и небо услышит ее жалобу…

Он говорил почти наставительно, и мать снова рассмеялась, утирая слезы.

- Ты мой маленький мудрец…

- А есть ли у тебя в школе друзья? – спросила она, немного помолчав.

Аменемхет улыбнулся и стал рассказывать о своих товарищах – с таким же удовольствием, как об учении; матери показалось, что он с равною легкостью чувствовал себя в компании и один. Он сможет стать книжником и при этом завоевать любовь и почтение людей…

Ка-Нейт никогда не хотелось славы для себя, но вдруг захотелось славы для сына – разве он этого не достоин?

- Ты видел уже свою сестру? – спросила мать, словно чтобы еще раз испытать его вопросом. – Она тоже очень скучала по тебе.

По лицу мальчика пробежала тень недовольства, словно он уже считал себя выше девочки, которая еще ничему не училась. Но он улыбнулся и послушно пошел на розыски Меритамон. А еще через некоторое время Ка-Нейт увидела детей вместе – Меритамон, смеясь, надевала брату на шею венок из цветов, а он терпел это со снисходительной улыбкой взрослого мужчины…

Ка-Нейт, улыбаясь, встала с кресла, чтобы пойти к детям, но не успела сделать и нескольких шагов, как в глазах резко потемнело, и она осела на траву; теряя сознание, она позвала на помощь… а может, только показалось…

Очнувшись, она увидела над собой встревоженные лица - сына и врача.

- Тебе нельзя вставать так резко, госпожа, - сказал Уну. – Это вредно при твоей болезни. Подай мне руку, я доведу тебя до кресла.

- Я помогу, - сказал Аменемхет, и потянул мать на себя за другую руку, почти с такой же силой, как врач. Опираясь на них обоих, женщина дошла до кресла и опустилась в него.

- Это я позвал врача, - сказал сын.

Серьезно и озабоченно, но с оттенком удовлетворения собой.

- Ты настоящая моя опора, - прошептала Ка-Нейт.

Но вдруг ей стало страшно за него. Аменемхет разумен не по годам – но ведь он еще только маленький мальчик… С ним может случиться все что угодно, пока он не вырастет – болезнь, пожар, укус змеи… чьи-нибудь происки, ведь широко известна блестящая будущность Аменемхета. Должность верховного жреца Амона так лакома, что найдется множество охотников заполучить ее…

- Где мой муж? – спросила она.

Ка-Нейт впервые подумала, что ее супругу сорок семь лет – уже сорок семь! В этом возрасте Джедефптах уже выдал замуж свою дочь!

- Отца еще нет дома, - ответил Аменемхет. – Но я непременно приведу его к тебе, матушка, когда он возвратится.

Неб-Амон и сам, вернувшись, первым делом поспешил к жене.

Ка-Нейт обняла обеими руками мужчин, которых любила больше всего на свете – маленького и взрослого. Они облокотились на ручки ее кресла.

- Что тебя тревожит? – спросил Неб-Амон. – Тебе стало хуже?

Ка-Нейт покачала головой.

- Когда вы рядом, мне только хорошо, - сказала она. – Но мне страшно за тебя, муж мой, и за нашего сына. Я знаю, что вокруг вас строят козни – я это чувствую…

Она взялась за сердце.

Муж и сын переглянулись. Ка-Нейт никогда не говорила так.

- Я борюсь с врагами с юности, - с улыбкой ответил великий ясновидец. – Не бойся. Я сумею защитить себя, нашего сына и тебя – от всех, кто на нас покусится.

Но ведь ты уже немолод, подумала Ка-Нейт, но промолчала, глядя на лицо мужа, вдруг показавшееся ей древним, как лицо сфинкса… древним, как лица мертвых…

Верховный жрец не затем с юности вбирал в себя всю мудрость своей земли, чтобы позволить себя уничтожить.

***

Тамит снова шла в храм – точно вдруг стала богобоязненной: хотя никто, кто боялся богов, и близко бы не подошел к храму Амона с такими мыслями.

- Так ты говоришь, что это четвертый пророк Амона, Симут? – переспросила она стражника. Чтобы подбодрить саму себя – хотя она и так помнила его слова.

Миу кивнул.

- Да. Этот божественный отец верный слуга Амона, но он очень справедлив… Он считает неправильным – карать сына за грехи отца.

Миу покривился при последних словах, но Тамит закрыла на это глаза. Кот и кошка, вдруг подумала она с улыбкой, кот и кошка в конце концов спелись…

Тамит еще раз попыталась вспомнить Симута, но не получалось. Он был в числе жрецов, судивших ее – но для перепуганной Тамит тогда все бритоголовые посвященные судьи в белых одеждах казались на одно лицо…

Миу сказал, что четвертый пророк Амона – шестидесятилетний старик, и назначен он на этот пост так давно, что никто уже и не помнит, когда. Кажется, еще до воцарения его величества. Пост четвертого хему нечер был выгоден в двух отношениях.

Достаточно высокий и значительный, чтобы вызывать трепет во всех непосвященных и даже в низших жрецах Амона.

И не настолько высокий и значительный, чтобы возбуждать много зависти и желания устранить жреца – ни среди жрецов, ни среди мирян. Однако же Симут был достаточно весом, чтобы судить преступницу Тамит вместе с великим Неб-Амоном, и достаточно весом, чтобы облегчить положение ее сына – именно у Симута ее стражник выпросил разрешение выпускать мальчика гулять… И не о нем ли когда-то говорил Нечерхет? Разве ее первый муж не говорил, что дружен с четвертым пророком Амона?