Неугасимый огонь

Роберт в здание войти не решался. Его трясло, он обливался потом и повинна в этом была не только жара. Что делать дальше? – крутилась в голове у него паническая мысль. Как я вел себя здесь раньше, до того как отстранился от всего? Подойти к дверям и позвонить? Нет, не то. По крайней мере, не следует делать это самому. Раньше он бы послал слугу, тот разбудил бы всех и доложил бы им о приезде хозяина. Хотя, быстрее всего, они были бы извещены об этом заранее, и уже готовы были бы к его приезду. Ну а сейчас? Надо было что-то делать, а не стоять и пялиться на свои владения, как баран на новые ворота.

Роберт повернулся к Тито и хотел было его послать в дом, но двери главного входа вдруг открылись и из них вышел молодой человек, на ходу натягивая на себя синий сюртук. Человек сбегал по широкой лестнице прямо к ним.

– Матерь Божья, да неужто это Вы, идальго? Моя жена сказала мне, что это вроде вы приехали, а я ей не поверил, – он потянулся к руке Роберта, схватил ее в свои и стал целовать. – Добро пожаловать, дон Роберт. Я знал, что вы приедете. Сейчас я, правда, не готов, это так неожиданно, но хвала Деве Марии и всем святым…

Роберт таким приемом растрогался до глубины души и даже чуть не прослезился. Боже милостивый, не может же он реветь при всех как баба. Он скрыл свои чувства под маской грубой неприветливости.

– Кто вы, черт возьми такой? Где Руэс?

– Вы меня не признали, идальго? Меня зовут Федерико Руэс. Мой отец был здесь управляющим, пока в позапрошлом году не умер. Я видел вас в Кадисе шесть лет тому назад. Я тоже там работал, неужто не помните?

Роберт, конечно, не мог его помнить, но все равно кивнул головой.

– Да, да, помню. Кадис, 1805… Год Нельсона и Трафальгарской битвы, год погребения… – Вы сказали, что ваш отец умер? – Роберт был смущен.

– Это так, идальго. Два года тому назад. Я был в горах с герильеро, с Хуаном Санчесом, но когда отец помер, вернулся сюда. Больше здесь за всем хозяйством некому присматривать. – Он, наконец, справился с пуговицами своего сюртука и теперь стоял перед хозяином чуть ли не навытяжку. – Но не надо стоять на солнце, дон Роберт. Пожалуйста, зайдите в дом, мой дом – ваш дом. – Руэс широким жестом пригласил их подняться по ступеням.

Его молодая жена, которая из окна своей спальни следила за развитием событий, уже ждала их. Она тоже поцеловала Роберту обе его руки и отослала Тито и Энрике на кухню в компанию слуг. Затем, раскрыв двери гостиной, пригласила обоих мужчин войти и сама последовала за ними. Еще один слуга, оставшийся без отдыха, дарованного сиестой, появился с тарелками инжира, фиников и миндаля в сахаре в руках.

Федерико наполнил бокалы палевым амонтильядо и на серебряном подносе предложил Роберту. Когда все уселись, Федерико поднял свой бокал первым – он как-никак был хозяином этого дома. – За ваше здоровье, дон Роберт и за ту радость, которую вы доставили нам своим приездом.

Роберт выпил вина и попробовал фруктов. Жена Федерико, которую звали Марисоль, еще немного посидела, потом, извинившись, оставила их одних. Пора было поговорить о деле.

– Вы занимались вином все это время, пока я… пока я был нездоров? – спросил Роберт.

– Все время, – ответил Федерико. – Но мало, потому что большинство работников воевали с драгунами. В тот год, когда умер отец, мы смогли осилить меньше, чем две тысячи батов. Столько же было и в прошлом году. В этом году мы имеем пять тысяч, только… – Он запнулся.

– Ну, в чем дело, продолжай, парень. Что «только»?

– Только мы ничего не можем с этим вином сделать, дон Роберт. Мы храним его здесь, в Хересе. Склад в Кадисе битком забит. Ведь четыре года не было морских перевозок, идальго. Но теперь вы здесь и я полагаю… – Он выжидательно посмотрел на Роберта.

Мендоза понял, в чем состояла причина столь радушного и гостеприимного приема, той радости, с которой его здесь встретили. Он являлся для них каналом сбыта, транспортным средством, без которых никакая торговля немыслима. Семья Руэс прекрасно и без него могла произвести хереса сколько угодно, но отправлять его в Англию она без Мендозы не могла.

– Ты что-нибудь слышал о моем брате Лиаме? – спросил Роберт Федерико.

– Ни единого слова, идальго, уже больше двух лет. У нас ходят слухи, что в Лондоне дела идут – хуже некуда. Даже сейчас английские корабли доходят до Кадиса, а в порт зайти не могут. Говорят, что Англия правит морями, но что с того, если драгуны не дают нам торговать?

– Это очень плохо, парень, что драгуны нам мешают. – Роберт говорил медленно, давая себе время подумать. – Идем, покажешь мне бодеги. А что нам делать дальше, поговорим после того, как я на них взгляну.

Федерико Руэс был управляющим на бодегах Хереса – это было традицией их рода виноделов. Бодеги, в которые помещали вино на период спячки, блистали чистотой. Бочки были аккуратно и надежно составлены одна на другую, что позволяло обеспечить соблюдение особого способа тройного розлива. О каждой бодеге имелась информация, которую скрупулезно собирали на протяжении не одного столетия. Роберт осмотрел хранилище, выслушал объяснения молодого Руэса, изредка кивал, говорил сам мало, в основном слушал.

Из головы его не выходил его брат Лиам. Он являлся ключевой фигурой в торговле вином с Англией, а он с ним не общался уже больше шести лет, прошедших со дня их последней встречи в Кадисе. Он предполагал, что какие-то отношения между Лондоном и Хересом должны были сохраниться. Отправляясь в Херес, он рассчитывал встретиться с управляющим и поговорить о том, как восстановить получение прибыли от торговли вином, по праву принадлежащей Кордове. Но, прибыв на место и осмотревшись здесь, он убедился в том, что ситуация стала в Хересе иной.

– Хорошо, – сказал он, осмотрев последнюю бодегу, которая носила название «Ла рейна». – Славно ты поработал, Федерико. Теперь нам надо пойти в дом и кое о чем потолковать.

– Да, идальго, но вы можете уделить мне еще немного времени?

Роберт кивнул.

– Мне хотелось бы предложить вам попробовать кое-что вот из этого бочонка.

Он подошел к стоявшей на полке миниатюрной бочке с краником и, открутив его, нацедил в кружку вина янтарного цвета. Роберт принял от него кружку и пригубил вино. Оно было сладким, но не этим отличалось от других вин. Его мягкий и терпкий вкус, как бархатом обволакивал небо. Это был самый нежный Херес, какой когда-либо приходилось пить Роберту.

– Поразительно. Ты его сам приготовил?

– Да, дон Роберт. Я проводил опыты с новым сортом винограда, который мой отец посадил в тот год, когда я родился. Он называется «Педро Хименез». Это белый виноград и, что главное, он может расти на слабых почвах и при этом давать обильный урожай.

– И это вино из этого самого «Педро», или как бишь его?..

– Не совсем, дон Роберт. Все дело в мусте, виноградном сусле. Если начать его крепление чуть раньше и добавить коньяку еще до завершения ферментации, получится вот это… Я не знаю, как его называть, идальго.

– Молоко, – вдруг вырвалось у Роберта. – Это – материнское молоко. А много его у тебя?

– Всего лишь батов [12] двести, не больше. Я начал заниматься им уже несколько лет назад, но война… сами понимаете.

– Да, да, конечно, – Роберт допил свое «молоко», отставил кружку и направился к дому.

Перед тем, как войти в дом, они большими щетками, висевшими тут же, смели с обуви и одежды мел. Пройтись по бодегам Хереса и не запачкаться в мелу, было просто невозможно.

– Теперь в ваших волосах мел не заметен, дон Роберт, – произнес молодой человек. Потом, поняв свою оплошность, залился краской. – Я имел в виду…

– Я понимаю, что ты имел в виду, – улыбнувшись, сказал Роберт. Ему нравился этот молодой винодел, хотя он и был чуточку фамильярен. Наверное, Испания за последние годы воспитала новый тип людей. Люди, боровшиеся против французов, шли в бой, сознавая свое равенство с теми, кто на социальных ступенях стояли выше их. Значит, так тому и быть. Может это совсем неплохо.