Неугасимый огонь

– Мы с Рафи старые приятели, – сказал Роберт. – Мы с ним встречались в Патио де лос Гатос. Этот патио еще не начали разбирать на части. Кажется, твоя армия забыла о его существовании, Софья. Поэтому Рафи и я просиживали там целые часы, разговаривали, и нам никто не мешал, разве что коты.

– Там целый миллион кошек, мама, а может быть и больше. Дядя Роберт говорит, что они там всегда жили. В старые времена слуги их подкармливали, а потом, когда слуг не стало, они кормились крысами, – добавил он таким тоном, будто это само собой разумелось. – Иногда я им носил хлеб и молоко.

Софья улыбнулась, услышав это, но самая обворожительная ее улыбка предназначалась Роберту.

Две недели спустя он обнаружил ее сидящей в бюро.

– Я тебя везде искал. Как ты нашла эту комнату? Чем ты здесь занимаешься? – Он показал на бухгалтерские книги, которые она разложила перед собой на письменном столе.

– Я попала сюда через низкую дверь, что недалеко от кухни. Мне хотелось узнать, куда она ведет. А что касается твоего второго вопроса, то я решила взглянуть на счета.

– Ты умеешь читать? – Роберт был не просто удивлен, а поражен.

– Да, – нетерпеливый жест ее руки говорил о том, что сейчас это не главное. – Роберт, я полагаю, должны быть какие-то доходы от имений в этом году.

– Откуда им быть? – Он сел на стул, которым обычно пользовался Гарри Хоукинс. – Никто не собирал никаких доходов для нашего дома на протяжении нескольких лет. С какой стати им опять начинать платить их? Кстати именно поэтому я и хотел тебя видеть. Из каких источников ты выплачиваешь" жалование всей этой прислуге?

– Я им ничего не платила, но веду аккуратные записи и обещала с ними расплатиться, как только смогу.

– Тито мне так и сказал, – вспомнил Роберт. – Тебя можно назвать героической женщиной, вот не предполагал в тебе этого.

– Ты многого не знаешь, что в доме делается. И не только в нем. – Софья с громким треском закрыла гроссбух. – Например, ты не знаешь, что в Андалузии уже нет французов. Это тебе известно?

Роберт покачал головой.

– Веллингтон в июне оттеснил драгунов на север к Бадахосу и они уже не вернутся. Теперь герильеро смогли вернуться к своей земле. Мне говорили, что в этом году великолепный урожай маслин. Поэтому я и думаю, что доходы должны быть. Может мне заняться их сбором?

– А что ты меня спрашиваешь? Я вижу, что ты достаточно освоилась в этом доме, чтобы никого ни о чем не спрашивать.

– Я всем говорю, что чтобы я здесь ни делала, я делаю по поручению идальго. Значит, мы об этом договорились, я так и думала. – Она посмотрела на него. – А знаешь, седина тебе к лицу. Особенно тогда, когда ты стал поправляться. Роберт, ты снова тот симпатичный мужчина, каким был.

Он принял этот комплимент с едва заметным поклоном и тут же высказал свой.

– А ты Софья стала еще красивей, чем прежде. И куда вся эта грязь подевалась?.. – Он обвел комнату рукой, имея в виду весь дворец. – При помощи мыла и воды ты сотворила чудеса. Но, ни мыло, ни воду нельзя превратить в золото.

– Тебя это беспокоит? – тихо и нежно спросила Софья. – Я думала, ты перестал думать о том, что станет с домом Мендоза?

– Перестал, – признался он. – Пока…

– Что «пока»?

– Пока ты мне не сказала, что после Пабло остался сын и пока я не познакомился с Рафаэлем. Софья, он очень хороший мальчик. После этого мне стало не по себе, что-то вроде стыда.

– Из-за того, что ему нечего будет получить в наследство?

– Да, из-за этого.

– Ах, Роберт. Вот поэтому я и хочу сделать так, чтобы он получил его.

– Ничего не получится. У тебя нет капитала, – снова запел свою старую песню Роберт. – Мы не имеем права ни на золото, ни на серебро, приходящее из колоний. Я передал все права на них. А без этого дом Мендоза – банкрот.

– Не совсем. Ведь осталась еще земля, Роберт? И твои виноградники в Хересе. Повсюду в Андалузии возрождается виноделие, войны же уже нет.

Прищурившись, он пристально смотрел на нее.

– Тебе удалось разобраться во всем этом? – Он сделал жест в сторону полок, забитых гроссбухами и другими документами.

– Ну, не во всем, но во многом. Ведь было же время, когда шерри составляло более половины годового дохода дома Мендозы, – напомнила она ему.

– Это было еще при царе-горохе, когда сравнительно небольшой доход означал большие возможности. А в нынешние времена давно уже не так, Софья. Возродить дом Мендоза с помощью торговли вином – пустая затея. Даже в том случае, если Англия настолько разбогатеет, что сможет опять ввозить вина столько, сколько ввозила обычно. И если Веллингтон вышвырнет Наполеона из Европы и торговля между Англией и Испанией начнет снова процветать, – даже в этом случае этого не хватит.

Софью раздирали противоречивые чувства. С одной стороны она испытывала восторг, когда слушала его, – теперь это был почти тот, прежний Роберт, с другой стороны он говорил ужасные вещи, которые ее всерьез беспокоили. Софье удалось изобразить на лице подобие улыбки.

– Но это же лишь начало, Роберт. Начать же мы в состоянии. Ради блага Рафи, – добавила она.

Роберт поколебавшись немного кивнул.

– Ради блага Рафи, я думаю, можем.

В конце октября Роберт собрался в Херес. Боже милостивый! Как же он волновался! Почему? Потому, видимо, что считал эту поездку чем-то вроде суда над собой. Он хотел, чтобы вместо него поехала Софья.

– Я не могу, – отказалась она. – При чем здесь я? Такие дела нельзя делать женщине. Это доверять вообще никому нельзя. Отправиться туда должен только ты. Там в Хересе должны убедиться в том, что Мендоза живы и в полном здравии.

Он понимал, что она была права. И теперь трясся в старенькой карете, которую где-то раздобыла Софья, по дороге, ведущей в Херес. Правил лошадьми слуга Софьи Энрике. Она одела его в ливрею дома Мендоза, которую тоже где-то умудрилась отыскать. Вместе с ними ехал и Тито, которого Роберт взял к себе в лакеи. Несмотря на царившую повсюду атмосферу возвращения людей к нормальной жизни, Роберт чувствовал себя не в своей тарелке. Его не покидала мысль, что в Хересе над ним состоится нечто вроде суда и суд вершить будет он сам. Сам будет и подсудимым и его обвинителем. А приговор, который он себе вынесет, поставит последнюю точку в решении вопроса, кто он есть: живой нормальный человек или ходячий труп.

Роберт был ошарашен открывшимся перед ним миром. Прозябая семь лет в своем дворце, он, конечно же, в какой-то мере одичал. Да и сейчас в карете он сидел молча, с закрытыми глазами, с опущенными на окнах шторами. Когда он, в конце концов, набрался мужества и поднял их, то увидел сменявшие друг друга мирные цветущие пейзажи Андалузии. Хотя осень уже вступала в свои права, вокруг все было зеленым.

– Гм… Все выглядит так, как и раньше, – недоуменно бормотал он. – Мне казалось, что солдаты…

– Здесь было не очень много боев, дон Роберт. Земля пострадала от запустения, потому, что многие крестьяне ушли к герильеро, – пояснил ему Энрике. – Так что раны здесь зажили довольно быстро.

Роберт кивнул, шире раздвинул занавески и дал волю своим глазам. Он понял, что его возвращение к прежней жизни вошло в новую стадию.

Через четыре дня они добрались до Хереса, где располагались бодеги и виноградники дома Мендоза, лежащие на высоких меловых взгорьях, окружавших город.

– Давай туда, к этому зданию, вот там, – сказал Роберт Энрике.

Главное здание выглядело по-прежнему: крепость, возвышавшаяся над городом, выложенная из желтого камня и фасадом смотревшая на шпили многочисленных церквей. Когда они въехали на небольшую площадку перед главными воротами дома, Энрике натянул поводья. Тито выскочил из кареты и встал у ее двери. Он протянул Роберту руку, желая помочь ему, но идальго на этот жест внимания не обратил. Было три часа пополудни, время сиесты, – никого не было видно и стояла тишина. Доносилось лишь журчание маленького водопада, скрывавшегося за ветвями раскидистого дуба.