Проклятая война

Через две недели он появился вновь и был весьма удивлён её бездействием:

— Ты сошла с ума… — только и смог выдавить он из себя, подавившись дымом.

Оказывается первый испуг прошёл, но новая угроза беды надвигалась неумолимо. Вот тогда он впервые понял, что начнётся нечто несвойственное ему- ложь. Понял как заигравшись подлез под самый огонь. Ему пятьдесят, какой к чертям собачьим ребёнок… Стало тошно и не просто тошно, а жутко. Все планы рушатся, как карточный домик. Впереди ждал скандал. Этот же его позор, узнают все — Люлю, Ада… А его имидж образцового семьянина. Представив, как развлекутся его сослуживцы, заскрипел зубами. Куда он влез… Это же на всю жизнь закабалился. Напрягая мысли, он неподвижно смотрел перед собой, и тяжкие думы подтачивали, как червь его душу. Глубоко вздохнув, заявил ей, что между ними всё кончено и он никогда ни за что не покинет жену и дочь, которых любит. Пусть даже не тешит надежды, он останется с семьёй.

Её отведённые в сторону глаза блестели. Она зло и насмешливо прошептала ему в спину: — "Ну, а теперь посмотрим, чья чаша перевесит…" Естественно, ему не дано было это услышать.

Растерянный, не знающий ещё чем вся эта затея с ребёнком кончится, он летел по коридору. У самого основания лестницы подошла старая санитарка и глядя в лицо своими выцветшими от времени и слёз глазами, в лоб сказала:

— Смотреть соромно! Шёл бы ты отсюда, товарищ начальник, не твоя то доля. Слеп ты с нашим братом. Воюй, там ты герой, а бабы не про тебя. Хоть и орёл ты статью, а разума насчёт бабьего подола никакого. Жинка золотая с донечкой бают у тебя тут, так зачем тебе сердце им, нехристь, рвать. К тому же курица, которая смолоду подолом метёт и сладко жить хочет за чужой счёт не опора мужику. Про тяжёлую минуту тоже думать надо. Про каждый день встречающую и провожающую жизнь не забывать, праздники так редки. Так-то вот, соколик!

Буркнула и пошла себе к стене подалее. У него испортилось настроение совсем. Как колотушкой по голове. Стоит, ни вперёд, ни назад. Почувствовав, что ноги затекли и стали ныть в коленях, потоптался. Но отлепиться от пола от неожиданности не мог. Он был в ужасе. "Все в курсе. Все!" Поймав укоризненный взгляд женщины, всё же совладав с собой, выскочил на свежий воздух. "Вот ведьма!" Мысли катались, как шары в барабане. А на что ты рассчитывал? Не страус же в самом деле… сколько можно прятать голову в песок. Дохорохорился. Что он теперь сможет сделать? Повиниться перед Юлией и рассказать ей всё начистоту? А, если она бросит его? Запросто такое может случиться, вранья она не потерпит. Ему точно хана. Лучше пугающая неизвестность. Он испытал презрение к самому себе. Вертеться не его путь. Опять же неустойчивый. Шаткий. Возможно, и можно многое скрыть, но вот последствия… Тем более барышня оказалась непредсказуемая. Минуты тянулись… Выкурив сигарету, приказал ехать к жене. Боясь сорваться, он знал, где получить успокоение- Юлия. Нервы сдали. Ещё бы им не сдать. Он не железная машина, наконец, чёрт возьми! Рядом с жалостью расправляла крыло ярость на ту девочку, себя трогать не хотелось. Чувствовал беспомощность перед женской наглостью и себя почти загнанным зайцем. "Что за дела, такого уговора не было. Неужели я ошибся в ней, а если она не послушается меня и оставит ребёнка, вот что тогда? Стоило ли затевать… Так и потерять семью недолго! Ведь рядом Юлия и дочь. До них непременно дойдёт это. И Юлия поймёт, что я таскался к ней после её приезда сюда. Это не сложно, считать-то она умеет. И мои три пальца, её не растопят. Надо, быть аккуратным, принять меры… Возможно следует отправить девчонку отсюда, домой…" Страшно захотелось увидеть Юлию, подставить голову под её тёплую ручку и пожаловаться. Чтоб вытащила, как всегда, из того дерьма в которое он влез. "Но, нет, нельзя ничего ей говорить. Да, да… нехорошо. Ей незачем знать об этом". Он просто посидит с ней рядом. Она умеет его разрядить.

Нарушая все её запреты, не появляться на её пункте связи, (не хотела, чтоб кто-то знал, что она жена Рутковского) он пригнал туда. Офицеры и солдаты опешили. На лицах висел вопрос. Откуда взяться командующему фронтом здесь и для какой цели пожаловал такой высокий гость. Юлия укоризненно, а потом испуганно заморгала глазами. Ей померещилось что-то ужасно кошмарное. Она обомлела и метнулась к нему:

— Что-то случилось? С Адой? На тебе нет лица.

Похоже он искал, но не нашёл нужных слов, чтоб успокоить её.

— Я соскучился! — сказал упавшим голосом он ей, в волнении потирая пальцами лоб.

От неё не укрылось, что он смотрел на неё с каким-то невыразимым мучением и с чрезвычайным волнением. И похоже сам испугался своего голоса. Заверив, что всё нормально, он велел, прилетевшему её начальнику, подменить Люлю солдатом и, взяв за руку, потянул за собой: — "Ты знаешь, моя бедная голова разлетится на тысячу кусков, если я немедленно не окажусь на воздухе". Жена покорно шла, не спуская с него тревожных глаз. Народ, сгрудившийся было невдалеке, отшатнулся. Зайдя в лесочек, в метрах двадцати подступающий к дому, он притиснул её к себе и поцеловал. Она прильнула и, сняв с его головы фуражку, принялась гладить, шепча:

— Успокойся, всё будет хорошо. Мы выберемся, нас здесь уже трое.

Её шёпот и маленькие тёплые ручки совершали чудеса, он отошёл и тут же потребовал:

— Скажи, что ты меня никогда не бросишь?

— Никогда, — она постаралась вложить в него и уверенность, нежность и любовь.

Он обрадовано заторопился:

— Прости, потерпи немного. — Страшно хотелось выложить всё: "Не желая того привык и жалко девчонку, сломал для своего удобства человеку жизнь. Не гони меня! Я не хочу! Моё сердце и душа с тобой и Адусей! Не толкай меня к ней. У меня нет никакого желания туда идти". Но он стоит проглотив язык. Потом принимается целовать её влажные от тепла и боли глаза.

"Мучитель, лгать не умеет, а правду сказать видно язык не поворачивается". В груди Юлии растёт большая жалость к этому сильному и родному, запутавшемуся человеку. Ей хочется сказать ему что-то очень хорошее, доброе, то что он от неё ждёт…

— Не терзайся так, родной, я терплю, значит, выдержу.

Сама удивлялась своему спокойному голосу и словам. "Неужели ж я готова терпеть всё это?!"

Он пытается улыбаться, получается вымученно и грустно.

— Спасибо. Меня несколько дней не будет. Видишь ли, центр усилий переносится на наше направление. Мы ждём больших событий. Жаль, что не получили пополнение, в котором остро нуждаемся, да выберемся и из этого положения.

— Костя, это опасно?

— Не опаснее любого другого дня. Люлю, то всё мои будни. Не надо воспринимать это так болезненно.

— Береги себя и звони, я буду страшно волноваться.

— И звонить и писать буду… Не волнуйся. Себя береги, родная.

Они расстались у машины, легонько пожав друг другу пальчики. Он уехал, а она вернулась на своё рабочее место. Свидетели этой сцены быстренько принялись обсуждать новость. Предположения были разные. От нового романа командующего, до чёрт те чего, пока кто-то не вспомнил фамилию связистки. Почувствовав открытие, народ удивлённо округлил глаза — жена! Кто б подумал, что эта тихая, скромная, молодая, маленькая женщина — жена Рутковского. Такая привлекательная и приятная. Какого же рожна ему надо? В ответом было недоумённое пожатие плеч: — Спросите что- нибудь полегче.

Я проводила его. И с новой силой ощутила невероятный страх. Я тонула в кисельном болоте. Жалость к нему это одно… А кто меня пожалеет? Как же я, Юлия?! С одной стороны, я люблю его и мне жаль рушить семью. Но, с другой стороны, сколько можно терпеть унижения?! Взбунтовалась душа. Меня крутила боль, а горечь, пробиваясь наружу, отравляла жизнь. Я поняла, откуда он пришёл такой. Волшебного закругления с птичкой не получилось. Прожорливым оказался "воробушек". Нина права барышня не удовлетворится ролью "матраса". Временная связь это в его планах, но никак не в её. А как же с понятием уважения этих двоих к другому человеку то есть ко мне, Аде? "Только не раскисать", — прицыкнула я на себя. Я влюбилась в молодого конника, а "воробушек" хочет прибрать к рукам маршала. Я откинулась на спинку стула, прикрыв ладонью глаза. "Господи, научи, подскажи, что же мне делать-то? Спокойно констатировать, как эта девчонка без признаков совести, заманивает и валяется с моим мужем? Да я так скоро в психушку попаду". Нет, так нельзя, надо запретить себе думать об этом и набравшись терпения ждать, когда он сам вырулит эту ситуацию. Я должна ему дать возможность именно самому разобраться. Только что-то у него это неважно получается. А казалось мой приезд сюда, к нему, решит все проблемы. Но для меня стало только хуже. Всё по — живому, реально и на глазах, это больнее и противнее. Похоже и у него что-то не так, я сердцем это чувствую. Он не должен был допустить этой болтанки. Если б он обрубил ту связь сразу, то это избавило бы семью от таких мучительных страданий. Я надеялась на это. Но Костя, есть Костя, похоже, со своим "неудобно", он завяз. Ему невдомёк, что эта вся лавина сплетен, бьёт по мне и дочке. Его авторитет страдает, а больше всего это будет бить бумерангом в будущем по прошлому. Вот такая петрушка! Но похоже он это вообще в расчёт не берёт. Народ же дополняя факты домыслами развлекается. Тем более люди не зная, что мы его семья откровенны. И их нельзя винить, ведь он сам вложил им в руки повод. Он вообще не подозревает, что на войне кого-то интересует ещё что-то кроме войны. А как жить в этом аду нам? Ведь эта мерзость болезненной занозой напоминает о себе, мучает память и тянет, тянет жизнь… А, может, я к нему придираюсь… Подхожу с нереальными мерками… Может, надо попробовать запретить себе думать и воспринимать это. "Вот, враки всё. Враньё. Зависть. Это наветы и он не может с нами так". Кажется, так легче. Надо попробовать ещё так. И всё же слишком поздно…