Проклятая война

— Нет, — он теснее прижался щекой к моим коленям.

Он беззвучно рыдал, проклиная себя за то, что не смог собою владеть. Его широкие плечи тряслись. Я в глубоком отчаянии неподвижно застыла. Мои руки повисли над ним, готовые простить и пожалеть, только я закусив губы сдержала свой порыв.

Орошив свою душу горючими слезами и немного успокоившись, он поднял лицо. Рассчитывал- вопрос решён. Натолкнувшись на стену и непонимание, он напрягся, отступил, провёл ладонью по лицу, поднялся, достал папиросы, закурил. Дохнув дыма и низко опустив голову, выпалил:

— Знай, мне без тебя не будет жизни, смерть всё время бродит рядом. Ну что ж, она найдёт меня…

"О-о-о…" Он знал по чему бил. Меня скосили косой. Как траву: "Раз!…"

— Нет, — дёрнулась я, со страхом взглянув, на этот раз в очень серьёзное лицо. — Костя не пугай меня, это не честно. Я терпела, уступала сколько могла, а сейчас… Извини. Это не честно, не честно…

Он перебил:

— Терпела, так. А я дуралей… Так будет правильно. Я кругом перед тобой и Адой виноват. Мне нет прощения. А без вас я не смогу жить.

Я обомлела. У меня рвёт крышу. Я верю, что он сделает это. Сейчас он искренен. Никто не догадается даже. Накрыло снарядом, война. Тем более он лезет к чёрту на рога. Он не доживёт до конца войны. Что же мне делать? Я, не моргнув глазом, оказалась в клетке, ловушке, тюрьме. По-другому не скажешь.

— Ты заставляешь меня выбирать между дочерью и тобой? — сдерживая всхлип, шепчу я.

У него поднялась бровь и вспыхнули глаза: "Кажется, атака была успешной…" Он быстро закрепляет успех:

— Я заберу Аду с собой, — торопится он подтолкнуть к решению. Такая мысль пришла палочкой-выручалочкой ему на ходу. "Во — первых, дочь будет с ним и это весомая гарантия того, что Юлия надёжно никуда не исчезнет с его горизонта. Во-вторых, жена непременно попросится за дочерью, и они будут вместе". Провернув всё это в голове, он передохнул: "Ни черта себе коленца Юленька выкидывает. Чуть вся жизнь в тартарары не полетела. Надо "медперсонал" аккуратно удалять".

Я почти в панике. В моей голове тоже идёт поиск решения, как вырваться из этой петли в которую засунула нас война и слабость моего мужа, да и мои уступки ему тоже. Вряд ли кто поймёт мою боль, горечь и тоску. Одни скажут — брось. Вторые — мутишь, дурная, не ценя своего счастья. Живи и живи. Вон мужиков сколько полегло. А здесь свой. Хватаюсь за головушку — может, так и есть. Но тогда и потерять всё недолго. Я, вновь, наступая себе на горло, говорю:

— Ладно. Отложим этот разговор и моё решение до конца войны. Останемся живы разберёмся. А сейчас оставим всё, как есть.

Он вскакивает. Хватает меня на руки, и как сумасшедший, покрывая поцелуями, кружит.

— Я люблю тебя, безумно, безумно. Ты умница.

— Очень-то не радуйся. Забирай и меня к себе. Раз тебе нужна женщина, я поеду с тобой. Здесь мне без вас делать нечего.

"Оп- па, на!" Он встал, как вкопанный. Мысль, ища выход лихорадочно работала:

— Юль, так скоро, как бы тебе хотелось, не получится. Тебя надо призвать. Придумать, куда определить. Может так же, как Ада пойдёшь на радиоузел или связисткой… — нерешительно предложил он. — Я позвоню, походи на курсы.

— А почему не медсестрой в госпиталь? Я ж работала в отряде и на КВЖД, — пряча злорадную улыбку пытала я.

Костя побелел.

— Юлия, пожалей меня…

Вот мужики! Опять жалей его, а кто меня пожалеет?!

— Хорошо, пусть будет связистка, — покорно соглашаюсь я. Беру в ладони его лицо и перевожу наш нелёгкий разговор в иное русло: — Ты осунулся, дорогой, тяжело?

О, как обрадован вопросу. Готов расплеваться на все четыре стороны: "Тьфу- тьфу- тьфу, пронесло". Наконец-то, неприятная тема позади. В один миг он становится мягким и податливым. В него вернулось тепло и жизнь. Я чувствую, как он облегчённо вздыхает и прячет лицо на моей груди.

— Да мы сбавили немного ход. Немцы цепляются за каждую кочку. Но то ерунда. Юлия, главное вы с Адусей не переживайте.

Я глажу впалые щёки и притягивая его к себе, целую. Он сжимает кольцо рук и бессвязно шепча, "солнышко моё" и обжигая меня своим дыханием перехватив поцелуй, раздвинув губы, нырнул в рот. Охнув, я потеряла разум.

Ночью подушка сдавила голову. Проснулась от одиночества. Провела торопливо рядом с собой рукой, Кости не было. Мысли расползались, как пауки. Спустив ноги и найдя тапочки, заторопилась на кухню. Он стоял у окна и курил. Дым уползал в открытую форточку. Я поёжилась и обняла его, прижавшись к спине: "Похоже, нам не легко обоим".

— И всё же, какая сволочь вам это прислала и зачем? Знал бы, задушил собственными руками.

Я промолчала. "Чёрт с ней с овечкой той. Пока не время".

В этот раз Костя забрал с собой, не смеющую поверить в удачу Аду. Решил определить её на передвижной радиоузел и сразу же написать об этом мне. Теперь я провожала на фронт двоих. Адуся не скрывала своей радости, а Костя снисходительно улыбался. Он понимал, что вся её попрыгучесть с приездом на фронт исчезнет. Успокаивая меня, обещал не спускать с неё глаз.

Проклёвывалась весна. Всё спешило жить, радоваться. Только я застыла во времени. Таким себе булыжником по которому прошлись грязными ногами. Но я безумная надеялась на дождь. Сильный, ливневый… Чтоб прошёл, отмыл от налипшей грязи. А в общем-то, оставшись одна, я не находила себе место. Мне было скучно и одиноко. Спасали мои занятия и работа. Оба писали. Костя чаще. Уговаривал не хандрить, обещал, что скоро моё одиночество закончится. "Люлю, прошу тебя, родная, не отчаивайся. Всё перемелиться мука будет. Скоро мы будем вместе". Я криво улыбаюсь. Кто знает, какая та будет мука. Тут бабушка надвое сказала… Я всё решила для себя и с нетерпением ожидала его приезда, чтоб не ждать больше писем, а быть рядом. Ну, а дальше, время покажет, как получится. Воздушных замков я уже не строила.

Костя приехал всего на несколько часов в Ставку. Я ждала и была готова. По дороге он рассказал об Аде, о том, как та соскучилась и ждёт моего приезда. Было видно, что он рад. Постоянно обнимал, шепча ласковые слова на ушко и не обращая внимания на улыбающегося водителя. Двое военных, находившихся с нами в машине, старательно делали вид, что их это не касается. Мне была понятна его возбуждённость. Он возвращался на фронт не один. Рядом с ним теперь была вся семья. А меня вместе с радостью воссоединения разрывала и неопределённость. И неизвестно чего сейчас во мне было больше. Неожиданное появление Ады и тем более моё, по всему видно, не придётся по вкусу "воробушку". Получается, я перенесла свой "фронт" борьбы прямо ей под нос, нарушив все планы шустрой птички. Ну и чёрт с ней! Вот если б знать: что она предпримет? А ещё тревожило, как поведёт себя Костя. Хватит ли у него сил обрубить ту связь сразу или он будет какое-то время болтаться между двумя женщинами. С его характером вполне возможно и такое. "Неудобно бросить так сразу" и всё такое прочее, тут он не лучше маленького ребёнка. Это хуже всего, придётся жить в аду. Хватит ли сил. Далеко от этого тошно, а рядом — страшная каторга. Самолёт, пройдя разбег, взмыл в небо. Я вздрогнула и вцепилась в кресло. Костя, шепнув: "Трусишка! — прижал к себе. — Люлюсик, ты ж будешь бояться там". Я виновато улыбнулась:- "Я привыкну". Меня занимала сейчас ни война, я ко всему привыкну и научусь, а совершенно другое, как мы вчетвером, там рядышком, будем крутиться? Если б он оказался умницей и порвал всё сразу. Но, это, конечно, идеальный вариант.

Галина чувствовала себя паршиво. Их связь стала иссякать. Отношения отжили своё. Они ни росли и ни совершенствовались, то есть были обречены. За ощущением к себе дружелюбного равнодушия, последовал обвал. Он со всеми вместе за столом поднимал тосты за любящих женщин, которые ждут- то есть жена и дочь. Рассказывал раненным, вертя в пальцах фотографии их любимых, что его тоже ждёт жена, которую он очень любит. Она тянула улыбку до ушей и играла в глухую и непонимающую. Как только стабилизировалась на фронте обстановка взял моду привозить жену и дочь на фронт. Естественно, она, Галя, шла по- боку. Но ведь она живая и понимающая. Галю пронизывала злость, охватывало разочарование. До драмы пока не дошло, но на душе боль осталась. Она не дура и понимает, что он хочет расстаться легко и красиво. Лучше, если отвалится сама. Но ей-то нужно совсем другое. Она желала его в единоличное, собственное властвование. Естественное желание. А вместо счастья тиски продолжают сжиматься, хотя она и пыталась цепляться за соломинку. Но всё было против. Ничего, не на ту напал. Тут трах- бах и на фронте объявилась его любимая Ада.