Грешники в раю (Любить и беречь)

Кристи улыбнулся, и Энни проследила его взгляд поверх темнеющей воды в сторону лилово-серых облаков, собиравшихся на горизонте. Весной в южном Девоне все окрашено густыми красновато-коричневыми тонами, каких она нигде больше не видела. Живые изгороди, разделяющие поля, скоро зазеленеют, отчего вся земля станет похожа на веселое лоскутное одеяло. Мысленным взором она уже видела коттеджи вдоль Главной улицы в их новом весеннем наряде из свежей краски или только что нанесенной извести, с толстыми крышами из вересковой соломы, придающими домам такой вид, будто они выросли из земли прямо там, где стоят. Овцы, наверное, уже бродят по пастбищам, своею длинной грязной шерстью напоминая сырые копны сена, а Уильям Холиок, озабоченный их стрижкой, заранее набирает людей, способных помочь.

– Я говорил с отцом Кропе о нашей поездке в Римини, – заметил Кристи. – Он сказал, что можно поехать на поезде из Болоньи или нанять дилижанс и отправиться прямо отсюда. В любом случае путь займет целый день. Он говорит, что для купания в море еще слишком холодно, но замок Малатеста очарует нас надолго.

Энни кивнула с отсутствующим видом. Сад миссис и мисс Уйди скоро совсем расцветет. Лили Гесселиус на церковном собрании как-то раз предложила, чтобы деревенские дамы устроили конкурс весенних садов и чтобы победительнице было позволено украшать своими цветами церковный алтарь в течение всего мая. Бедная глупенькая Лили, в чужой монастырь со своим уставом… Ее быстро вразумили насчет местных правил. Ни о каком конкурсе и речи быть не может, поскольку дамы Уйди победят вне всяких сомнений. Никто не рискнет тягаться с ними, а их цветы всегда украшают алтарь одиннадцать, а то и все двенадцать месяцев в году. Энни так и видела, как они сейчас трудятся над своими штокрозами и гортензиями, душистым табаком и колокольчиками. А еще недели через две жимолость и белый жасмин начнут карабкаться вверх по старым сливовым деревьям, растущим вдоль дорожки к дому. Позже пойдут пионы и гелиотропы, высокие, сладко пахнущие левкои, лаванда и ноготки – и мускусные розы, целые клумбы мускусных роз, заглушающих в конце мая все остальные растения. Кристи задал ей какой-то вопрос.

– Что, милый?

– Я говорю, как нам лучше возвращаться – опять вдоль побережья или же отъехать немного в глубь полуострова, чтобы повидать Чезену и Форли?

– О… как хочешь. А может, подождем и решим позже?

– Ты уже прочитала о Римини в путеводителе, который я тебе оставил?

– Хм?.. Нет, я еще не успела. Но я просмотрю его вечером.

Тут она вспомнила, что пенсовые чтения уже возобновились. Преподобный Вудворт незадолго до их отъезда приступил к «Основам морали» мистера Вьюэлла, и все было бы замечательно, да только посещаемость катастрофически упала после первого же вечера, так что Энни даже начала беспокоиться за будущее всей затеи. Прошлой осенью она читала «Граф Монте-Кристо», повергнув весь Уикерли в сладкий ужас. Как можно тактичнее она пыталась предложить его преподобию избрать что-нибудь менее глубокомысленное, чтобы как-то заинтересовать слушателей, но тот был неумолим. По возвращении домой надо будет посоветовать миссис Армстронг почитать что-нибудь из Эдгара По или сестер Бронте…

– Энни?

– Хм?

– Ты где?

– Что? О, прости. Засмотрелась на облака… – Она улыбнулась ему виноватой улыбкой, но стоило ей снова отвернуться и углубиться в созерцание канала, как он тронул ее за щеку и заставил посмотреть на себя. Его волосы были взъерошены самым очаровательным образом. Это сделала она двоими собственными руками еще в постели. И весь он был неописуемо хорош в халате цвета спелой сливы, ее свадебном подарке. Но его брови были нахмурены, а в глазах читалась тревога.

– Тебе не хочется уезжать завтра? Мы могли бы остаться, если хочешь, это не имеет для меня ни малейшего значения.

Она уже открыла рот, чтобы возразить и сказать, что, конечно же, она хочет в Римини, как они планировали загодя, а потом и в другие места, которые наметили – в Комаккьо и Луго, на минеральные источники, в Умбрийские Апеннины… Но тут она услышала его слова: «Это не имеет для меня никакого значения», – и поняла, что это сущая правда. Он отправился в это путешествие, сам его и предложил, но, конечно же, только для того, чтобы порадовать ее.

– Любимый, – тихо сказала она, гладя пальцами его запястье, – ты хорошо проводишь время?

– Да, конечно, – немедленно откликнулся он, – как нельзя лучше. А ты – нет?

Он запнулся и поглядел на нее с тревогой.

– Энни, что случилось? Тебе не нравится здесь?

– О, конечно же, нравится! Это рай на земле, нужно быть сумасшедшим, чтобы не любить это все. – Она обвела рукой море, порт, огни города, мерцавшие внизу, их прекрасную спальню в прелестном старинном пансионе. – Но…

– Но?

– Но… ты разве не хочешь домой?

Кристи был потрясен. Он не мог рта раскрыть.

– Разве ты не тоскуешь по дому? Ты только подумай, что там сейчас творится, Кристи: сеют ячмень, выгнали скот на пастбища, вот-вот начнется стрижка овец. Луга в полном цвету – цветы повсюду – о, и жаворонки в небесах! А вечера такие длинные, подумай, какие прогулки можно было бы совершать… Разве ты не тревожишься о прихожанах? Я знаю, Вудворт – человек надежный, но он не ты, и все по тебе скучают. Так пишет миссис Ладд. Что, если у кого-нибудь случится настоящее горе? Что ты тогда будешь делать? Что будут делать они? Ты говоришь, что Найнуэйс безобиден, но представь себе, что в наше отсутствие ему удастся какой-нибудь из его «переворотов»? Что, если он призовет их к публичным исповедям, возродит традицию побивать людей камнями, заковывать в колодки и гноить в подземельях?

Кристи разразился смехом, и она рассмеялась вслед за ним.

– Я знаю, ты сделал это ради меня, – продолжала она, хотя он никак не мог отсмеяться, – и поэтому я тебя обожаю…

– А что я такого сделал?

– Отправился в это путешествие. Ты думал, что я здесь буду счастлива, потому что это единственное место, где я когда-то чувствовала себя дома. И я счастлива – правда, – но… в этом прекрасном городе я поняла, что ошибалась. Я все это выдумала, вообразила себе, будто это место для меня что-то значит, чтобы собственное детство мне не казалось таким пустым и несчастным.

Он очень нежно провел большим пальцем вдоль ее шеи, но она не нуждалась в утешении.

– Кристи, вот чему я научилась: мой дом – это твой дом, и я люблю его. Не могу дождаться часа, когда же мы с тобой туда вернемся. Это началось несколько дней назад, а сегодня… не знаю точно, что случилось, но это сильнее меня. – Она улыбнулась, глядя в его изумленное лицо. – Больше всего на свете я хочу вернуться домой.

Кристи опять засмеялся, потому что в груди у него стало щекотно от счастья.

– Ты ведь не сердишься, правда? Мы же потеряем деньги за номер в гостинице, который забронировали в Римини, и ты не увидишь собор Святого Франциска…

– Не будь дурочкой, – нежно возразил он. – Я чувствую в точности то же самое. Мне здесь все нравится – кому не понравилось бы? Но, по правде говоря, мы могли бы поехать в Ньюкасл, и мне бы там понравилось не меньше. Или на Гебриды в январе. Энни, ты… – Он никак не мог найти верные слова, но сейчас у нее был такой выжидательный взгляд, что он напряг все свое красноречие и попытался выразить переполнявшие его чувства. – Ты мой… восторг. Стоит мне подумать, что я уже не смогу полюбить тебя еще сильнее или что ты не сумеешь сделаться еще более любимой, как ты вновь всякий раз изумляешь меня. Всегда. А я-то думал, что научился всему и уже перестал удивляться.

– О, Кристи.

– Но ты изменила все мои представления о том, как устроен мир у как должны развиваться события в этом царствии земном.

– Как же мне удалось изменить твои представления о царствии земном?

– Ну, считается, что оно – долина слез, юдоль печали.

– Вот как?

Она пыталась подавить улыбку. Он не мог сердиться на нее: невозможно было сохранять серьезность в этот редкостный, благословенный миг. Но когда-нибудь он выскажет все это удачней, откроет ей все свои подлинные чувства.