Грешники в раю (Любить и беречь)

Какой-то шум заставил ее поднять голову. Оглянувшись, в изумлении она увидела, что и все остальные опустились на колени, сложили руки и молятся с нею вместе за своего священника. Дженкс и еще трое мужчин в шахтерском снаряжении стояли, напряженно прислушиваясь, у входа в шахту, готовые спуститься.

Шаги. Звук, который донесся до нее, был звуком шагов. Шаги по приставной лестнице.

– Полегче, Кристи, – послышался ворчливый голос с густым корнуэльским акцентом. – Дай бедному мирянину отдышаться малость перед последним подъемом. Да не гони ты так, я кому сказал! А не то мои дружки меня засмеют!

Отовсюду послышался облегченный смех, прерываемый возгласами «Слава Богу! О, слава Богу!» Уильям Холиок, стоявший рядом с Энни на коленях, поднял ее на ноги и крепко, стремительно обнял, покраснев до самых корней своих песочного цвета волос. Затем он со всею галантностью предложил ей руку, чтобы проводить к остальным, но она отстранилась и отстала от него. Уильям оглядел ее понимающим взглядом и оставил одну.

Через головы встречающих она увидела Кристи, сходящего с лестницы. На нем была шахтерская каска, он сорвал ее с ликующим видом и подбросил в воздух. Раздался приветственный вопль. Свет ламп горел в золотых волосах Кристи, зубы ослепительно сверкали на измазанном сажей лице, и она подумала, что он похож на самого очаровательного и чумазого ангела из всех, кого когда-нибудь создал Бог. Каждый стремился потрогать его. Трэнтер Фокс появился вслед за ним, похожий на маленького черного эльфа, и крошечный хрупкий старик бросился к нему и заключил в объятия. И тут же его окружили товарищи; она услышала бесцеремонные хлопки ладоней по его жилистой спине, а также и более вежливые по широким плечам преподобного Моррелла. Ей следовало бы подойти к нему, но она стояла, не шевелясь, пожирая его глазами. Она не забыла поблагодарить Бога за его спасение.

Уильям подошел к нему и что-то прошептал ему на ухо. Она заметила, что Кристи застыл на месте. Его глаза отыскали ее. Это был момент пронзительного, напряженного, сладчайшего понимания. Потом кто-то заслонил его, и чары спали, но не рассеялись. Энни медленно попятилась, не спуская глаз с него, стараясь ни на минуту не терять его из виду. Люди расходились кучками, возбужденно переговариваясь и смеясь. Вот Кристи что-то сказал Софи Дин. Энни заметила, как он указал в её сторону и увидела понимающий кивок Софи. Наверное, он говорит, что ему надо пойти утешить вдову, догадалась Энни. И вот он уже поворачивается спиной к остальным и идет прямо к ней.

Ей хотелось обхватить его что было сил и никогда больше не отпускать. Вместо этого они взялись за руки.

– Уильям только что рассказал мне о Джеффри, – сказал Кристи, и все, что она могла сделать, так это кивнуть головой. – Ты в порядке?

– Мне необходимо остаться с тобой наедине.

– Да. – Его голос, глаза – все в нем говорило, что ему это необходимо не меньше, чем ей. – Ты поедешь верхом на Доне со мной вместе?

– Да, – отвечала она, и они пошли к терпеливо дожидавшемуся их жеребцу.

Луна в третьей четверти вышла из-за облаков, гонимых теплым ветром. Весенний воздух был напоен нежным ароматом раскрывающихся почек и свежевскопанной земли. Из-за живой изгороди доносилось щебетание какой-то птахи, позабывшей ночной сон. Копыта Донкастера стучали по заросшей Тропинке, едва заметной в неверном свете луны. Кристи вспомнил тот день год назад, когда они с Джеффри устроили скачку на этой же самой заброшенной дороге. Целую жизнь назад. Энни повернулась в его руках, и он перенес свои губы с ее макушки на висок, всем своим существом ловя ее тихий вздох. Никто не начинал разговора. Глубокое молчание, воцарившееся между ними, было целебным, облегчающим. Необходимым.

Неспешный поток с журчанием петлял вдоль тропинки, расширяясь возле ивовых зарослей на краю леса. Кристи натянул поводья, остановил коня и помог Энни спешиться. Он разнуздал Дона и пустил пастись, а сам опустился на колени у воды и принялся соскребать грязь с лица и рук. Земля была влажной. Энни сняла свой плащ и расстелила на поросшем травой берегу. Закончив умываться, Кристи обернулся и обнаружил ее неподвижно сидящей и пристально глядящей на него. По-прежнему не говоря ни слова, он опустился на плащ подле нее. Она подала ему свой платок – его собственный пришел в негодность, – и он вытер лицо.

Легко прислонившись к его плечу, она тихо спросила:

– С тобой все в порядке, Кристи? Ты не поранился?

– Нет, нет. Не о чем говорить.

– Как это было? Как тебе удалось вытащить мистера Фокса?

– Я ничего не сделал.

Он рассказал о том, как обрушился потолок, освободив Трэнтера из его каменной темницы.

– Я согласна с мистером Фоксом, – сказала она, когда он закончил. – Это было настоящее чудо.

– Это был… промысел Божий, – уточнил Кристи и взял ее руку.

– Тебе было страшно?

– Да.

– Я чуть с ума не сошла. Когда Дженкс вышел один, я могла бы… мне показалось… я подумала, что потеряла тебя, Кристи, и я не знаю слов, чтобы тебе передать, что я почувствовала в ту минуту. Ничего страшнее этого у меня в жизни не было.

Она прижала его ладонь к своей щеке и застыла на мгновение, потом прикоснулась губами к пульсирующей жилке на его запястье. Она снова послала Богу страстное «спасибо».

Луна поднялась выше. Река успокаивающе журчала, и где-то в зарослях ухала сова, но в остальном ночь была совершенно безмолвной. Энни уронила голову на плечо Кристи, когда его пальцы ласково легли ей на затылок.

– Расскажи мне про Джеффри, – попросил он, и она начала, запинаясь, излагать ему все случившееся.

Она поведала обо всем, за исключением одного – последнего акта любви. А это действительно был акт любви, пусть даже связанный с насилием и отчаянием. И она ни о чем не жалела, она была даже благодарна, потому что теперь, когда Джеффри больше не было, она уже ничем не могла ему помочь. Когда-нибудь она расскажет об этом Кристи (может быть), но пока ей предстоит нести этот тайный груз в одиночку, потому что она достаточно сильна.

– Боже мой, – прошептал он в смятении, когда она сказала ему, что Джеффри узнал про их связь. – Это я виноват. Я не должен был посылать тебе письмо домой. Прости, Энни, я не знаю, что тут и сказать.

– Это ранило его, – правдиво призналась она. – Но не поэтому он решил покончить счеты с жизнью. Врачи сообщили ему, что он умирает, а он не хотел умирать постепенно, по кускам, как он выразился. И, ты знаешь, перед самым концом он простил нас. Он любил тебя, Кристи, правда. И меня. Я уверена, он простил нас.

Она обвила его руками и крепко прижалась к нему. Ощущение покоя и мира снизошло на нее. Ей казалось, что они с Кристи сейчас находятся в каком-то вневременном промежутке между прошлым и будущим. Но он был здесь, не иллюзорный, а прочный и настоящий – с твердым телом, живым, сильным и теплым под ее руками. Энни запустила пальцы в его испачканные сажей волосы, ощупывая кожу, изучая, словно скульптор, его породистый череп. Со вздохом она положила голову ему на плечо, наслаждаясь его земным запахом, соленым вкусом его кожи.

Он отстранился первым и несколько поспешно выпрямился. В неярком лунном свете ей все же показалось, что он покраснел, когда она спросила его, что не так. Он принялся пальцем чертить разводы на атласной подкладке ее плаща, на котором они сидели.

– Я слегка… Я чувствую малость…

– Что?

Он смотрел в землю, но ей показалось, что он улыбается.

– С той самой минуты, как я увидел тебя, я… наверное, все дело в том, что я вылез из шахты и до меня только что дошло, что я жив, несмотря ни на что…

Кристи замолчал, а Энни в недоумении уставилась на его опущенную голову. Затем он поглядел на нее, и теперь-то уж она ясно видела, что он улыбается.

– Возлюбленная, я разыгрался, как козел в случном загоне, и ничего не могу с этим поделать.

Теперь настал ее черед краснеть, что ей было совершенно несвойственно. И она совершенно не знала, что на это можно ответить – тоже впервые в жизни. Ее переполняла и обволакивала радость, чистое счастье, слезы облегчения, чувство освобождения и безопасности, потому что их тела больше ничем не были стеснены – ни трауром, ни тревогой, ни чувством вины.