Пока смерть не разлучит нас (ЛП)

Чтобы жить ближе к месту работы, мужчины тоже переехали в дом на Тяньвэй Роуд. Он был очень похож на дом, где Цинь Цзин провел ранние годы жизни: два помещения в большем здании, и еще одна небольшая пристройка под хранилище.

Цинь Цзин боялся, что Шэнь Ляншэну не будет удобно жить в традиционном доме, после жизни в поместье западного стиля, но последний только насмешливо обозвал его «мнительным».

«Ты еще помнишь, о чем я тебе говорил прежде?»

Это было в середине гражданской войны. Сам Цинь Цзин определенно был на стороне коммунистов, но, тем не менее, был подавлен от мысли, что китайцы убивают друг друга. Если, когда они сражались с японцами он чувствовал острую боль, то боль сейчас была тупым ощущением, не поддающимся описанию.

Зная об упрямстве мужчины, Шэнь Ляншэн не утруждался убеждать его логическими доводами, только сказал, что война в конце концов закончится. А когда это случится, они найдут уютный загородный домик с прекрасным видом, может быть, в Цзичжоу, и у них будет сад и парочка кур. Это будет восхитительно.

Однако земельные реформы после освобождения, угрожающие землевладельческому классу, отбили у них всякую охоту даже помышлять об отъезде из города. Теперь, когда у них в самом деле был сад, они не могли содержать ни кур, ни уток, но хотя бы могли ухаживать за растениями. Они не были редкими или экзотическими, но все же очень красочными. Среди рододендрона, шалфея сверкающего и утреннего сияния было финиковое дерево с искривленным стволом, которое напомнило Цинь Цзину небольшое сочинение Лу Синя: «Из моего сада видны растущие за стеной деревья - два финиковых дерева».

«Во-первых, это дерево - в нашем саду, - подшутил над учителем Шэнь Ляншэн, слегка нахмурив брови. - Во-вторых, ты не умеешь считать. Где ты увидел второе дерево?»

«Ц-ц, - игнорируя мужчину, Цинь Цзин отметил, разочарованно глядя на дерево. - Посмотри, какое уродливое дерево. Думаешь, оно может принести хоть какие-то плоды?»

«Если ты не подаришь ему и капли любви, тогда оно определенно точно не даст ничего тебе», - подразнил Шэнь Ляншэн, встав рядом с мужчиной, рассеяно потирая ствол рукой.

«Ладно… может, оно и не такое уж уродливое».

«Что, правда, Цинь Цзин?»

«Прекращай свои «что, правда». Когда мои финики поспеют, я не дам тебе ни одного».

Люди в ту пору были просты. Соседи любили навещать друг друга, поболтать о том, о сем, и сначала посчитали странным, что двое мужчин живут вместе. Однако они нашли ситуацию вполне нормальной, услышав, что Цинь Цзин и Шэнь Ляншэн были кузенами и оба были женаты, но, потеряв свои семьи во время войны, предпочли по-братски составить друг другу компанию, чем обзаводиться новыми семьями.

Прошло четыре мирных года, когда в 1957 началась Анти-правая Кампания*. Даже обычная начальная школа Цинь Цзина, должна была проводить митинги, а текстильная фабрика, где работал Шэнь Ляншэн, активно исследовалась на предмет образцовых реакционеров. Были определенные критерии для реакционеров, не имеющие никакой связи с тем, был ли некто на самом деле «правым» или нет: ты был «правым», если они говорили так, и точка.

Поначалу мужчин охватила тревога, но, к счастью, Лао-У не ушел в отставку и смог обеспечить кое-какое покровительство, что позволило им отделаться легким испугом. На второй год Анти-правого Движения, начался Большой Скачок*. На улицах были установлены дворовые печи для плавки металлолома и изготовления высококачественной стали. Стремясь продемонстрировать свою поддержку, Шэнь Ляншэн с Цинь Цзином обыскали все вокруг и сдали все металлические предметы, включая собственные кастрюли и чайники. В кухонных принадлежностях, в любом случае, не было нужды, раз уж они ели в общественном кафетерии поблизости.

«В любом случае, какого черта ты можешь сделать с этими печками? Все, что я вижу - жалкого вида черные куски…» - Цинь Цзин не осмеливался произносить такие вещи на публике и решил прошептать их на ухо Шэнь Ляншэну перед сном.

«Неважно. Просто дай им поиграть».

В итоге, эта «игра» вылилась в три года лишений. В течение «Трех лет стихийных бедствий»* вся страна должна была затянуть потуже пояса. Тяньцзинь был сравнительно богат в плане материального обеспечения, но это значило только кашу из белого риса на обед и неочищенный рис в оставшиеся два приема пищи.

Старший сын Сяо-Лю - а теперь Лао-Лю - работал на мясоперерабатывающем заводе и имел тайную выгоду, прихватывая домой несколько банок мяса. Памятуя об услугах, оказанных Шэнь Ляншэном, Лао-Лю подарил все до единой банки Цинь Цзину, вместо того, чтобы съесть самому. Когда Цинь Цзин отказался, он даже вспылил на своего друга детства.

На самом же деле, банки, что сотрудники могли тайно приносить домой, были некачественными. Толстые сухожилия невозможно было перегрызть или использовать в других блюдах, так что Цинь Цзин вытопил весь жир при готовке и съел его с кукурузным хлебом, делая желтый хлеб более ароматным.

Если бы двадцать лет назад кто-то сказал Шэнь Ляншэну, что он будет так жить, он бы никогда в это не поверил. Но одно приводит к другому, и он оказался в настоящем, в котором, по правде, затруднялся вспомнить те дни блеска и богатства.

Не то, чтобы он хотел избежать этих воспоминаний, скорее они казались ему нереальными: как цветы в отражении, луна в воде или мираж в пустыне - прекрасные, и все же далекие и мимолетные. Сейчас каждый вечер они оба приходили с работы и грели воду, чтобы помыться. Летом, они могли вынести во двор маленький столик и есть пустую кашу в сгущающихся сумерках, слушая звуки по соседству; а зимой они закрывали двери, запекали в угольной

золе пару сладких картошек и съедали, пока те были еще горячими. Эти дни, напротив, заставляли его чувствовать счастье и стабильность.

Он сказал, что будет заботиться о мужчине, и проводил с ним каждый день, делая все от него зависящее. Это было обещание, что он дал, и он сдержал его. Благодаря этому, он чувствовал, что его жизнь чего-то стоила.

И он ни о чем не сожалел.

Однако никто из них не знал, что серия политических кампаний усилится, пройдя точку невозврата.

После начала Культурной Революции происхождение Шэнь Ляншэна было раскрыто. Спасения не было. Лао-У не мог сделать ничего, кроме как успокаивать Цинь Цзина: «Должен быть способ…. Не переживай. Позволь мне продолжить искать….» Старик разменял седьмой десяток. Его волосы стали совсем белыми и лежали на его голове, спутанные, из-за недостатка ухода. Утешив мужчину, он дрожащими губами снова и снова повторял одну и ту же фразу: «Кто бы мог подумать… кто бы мог подумать….»

Цинь Цзин был неугомонен, но Лао-У и того более: не только для Шэнь Ляншэна, но для некоторых своих военных товарищей, что подверглись сессии борьбы* и были помещены в изолятор - полное мук место между жизнью и смертью. Но за что?! Это были мужчины, рисковавшие жизнями ради страны! А в итоге… в итоге…

Он больше ничего не мог сказать. Простая фраза «кто бы мог подумать», казалось, высасывала жизнь из семидесятилетнего старика.

Но он должен искать помощи, несмотря ни на что. Он будет бороться, дабы защитить каждого из этих мужчин. Зная, что сейчас бесполезно просить об одолжении незначительные фигуры, он наладил контакт со всеми связями, которые имел, и рискнул жизнью, добиваясь, чтобы его послание добралось до самого верха.

Честно говоря, он не знал, сработает ли это, так что, на тот момент, все было оставлено на милость богам.

Шэнь Ляншэна дважды вызывали для допроса, и в день, когда его, в конце концов, забрали в изолятор, Цинь Цзин тоже был дома. Школа закрылась, и учителя также попросили прийти, чтобы задать несколько вопросов. Однако система образования не вовлекалась полностью, а он не был связан с Шэнь Ляншэном в семейном регистре. Поэтому его не задержали для расследования.

Но он предпочел бы, быть тем, кого увезли.

Он стоял у ворот, наблюдая, как они забирают Шэнь Ляншэна, толкая мужчину вперед, держа его руки у него за спиной. Цинь Цзин хотел сказать, что они не могут делать этого с ним, что он не был анти-революционером, что он оказывал помощь…. Но не смог произнести ни слова. Все, что он мог видеть - последний взгляд Шэнь Ляншэна, который тот, сопротивляясь, обратил к нему. Этот один последний взгляд….