Проклят и прощен

В поощрении не было необходимости. Коротко и ясно выраженное приказание, в котором все было предусмотрено и ничто не забыто, произвело сильное впечатление на людей, и они немедленно повиновались. Даже неукротимый Райнер беспрекословно подчинился авторитету человека, которого чуть не убил. Он быстро исчез со своим отрядом за воротами парка, Пауль и Фельдберг поспешили в замок, а Верденфельс стал отдавать приказания оставшимся.

Подойти к воротам снаружи оказалось невозможным, так как к ним уже подступала вода. Пришлось с двух концов добираться до них по стенам, а вслед за тем и на высоких и широких насыпях началась работа лопатами, заступами, кирками, всем, что было под рукой. Удар за ударом обрушивался на каменные стены, над разрушением которых трудились сотни рук. Но стены, сложенные для противодействия разбушевавшейся горной реке, не поддавались усилиям человеческих рук. Громадные плиты, в двадцать лет успевшие обрасти дерном, в который многочисленные деревья пустили корни, оказались спаянными между собой. Каждый камень приходилось отрывать отдельно, поэтому работа продвигалась очень медленно, а вода прибывала слишком быстро...

Грегор Вильмут стоял все на том же месте, хотя вода подступала все ближе. Всего ужаснее для энергичного человека было остаться без дела, когда весь его приход боролся за свое спасение. Его помощь здесь не требовалась: рабочих рук и без него было достаточно, а руководил всем Раймонд Верденфельс, стоявший на стене, у самого грозного потока, и отдававший приказания на все стороны. Его голос ясно слышался, преодолевая шум и грохот, его глаза следили за всем, и люди повиновались ему со страстным усердием, словно их спасение зависело только от этого голоса и этого взгляда.

Вильмут видел все это, так же как видел лицо молодой женщины, стоявшей в нескольких шагах от него. Анна осталась здесь по настоянию Раймонда, и ее глаза были устремлены только на него одного. Любимый ею человек, презирая опасность, с несокрушимой энергией взял на себя управление, чтобы спасти корабль от крушения, и лицо Анны светилось счастьем и гордостью. Это ее голос пробудил мечтателя, и в часы грозного бедствия он показал себя настоящим мужчиной, он искупил свою вину не словами, а действием, как и подобает мужчине!

Наконец из замка вернулись Пауль и Фельдберг с запасом пороха. Барон приказал приступить к последнему средству, так как была сделана лишь треть работы, а опасность уже достигла высшей точки. По его указанию были сделаны необходимые приготовления, после чего все отошли от стены по направлению деревни. Когда последний из крестьян был вне опасности, барон подал условный знак.

Была подожжена и с грохотом взорвалась подведенная мина, почва кругом задрожала, в воздух полетели камни, глыбы земли и куски дерна, часть стены рухнула, и в побежденной наконец насыпи образовалась широкая брешь.

Крестьяне в тревожном ожидании окружили барона. Он стоял возле Анны, поспешившей к нему, как только он сошел со стены. Оба сквозь частую сетку дождя смотрели на принесенную в жертву долину.

— Теперь дорога открыта! — тихо сказал Раймонд. — Мы успели сделать это как раз вовремя — вода подходит!

Вода действительно приближалась, не желая упустить брошенную ей добычу. Волны уже катились по разрытой почве, уже жадно лизали открытую брешь. И вот поток нашел себе дорогу — вода с шумом всей своей массой обрушилась на парк... Уцелевшая после взрыва часть стены у бреши не устояла против этого натиска: ее сорвало и унесло. Высокие деревья зашатались, как в сильную бурю, некоторые из них уже повалились, увлекая с собой соседние деревья, слышался только треск падающих стволов. В несколько минут роскошные насаждения, с огромными затратами создававшиеся в течение жизни трех поколений, превратились в бурное озеро, в волнах которого были погребены прелестные места для прогулок, фонтаны, статуи. Ничто не избегло уничтожения! Воды струились в низину, где лежала самая богатая часть владений барона, не защищенная больше никакой оградой. От все прибывающих новых масс воды бушующее озеро расширялось, пока не достигло ряда возвышенностей, лежавших позади Бухдорфа. Поля и луга безвозвратно погибли под грудами ила и камней в темной пучине, на много лет превратившей их в бесплодные равнины.

Жертва была принесена в полном объеме. Но она не была напрасной. Вся вода, низвергшаяся с высоких гор, стремительно мчалась теперь через парк в низменность, а в нижнем течении реки начала спадать. Сила потока разделилась, а потому ослабела, вода медленно ушла от села, которому только что грозила, и деревня Верденфельс была спасена.

В лихорадочном возбуждении толпа застыла в ожидании; когда спасение родной деревни стало очевидным, взоры всех обратились к барону. Бледный от внутреннего волнения, он стоял спокойно, глядя как по его владениям широкой волной пронеслось разрушение, вызванное им самим. И когда сначала отдельные голоса, а потом и все остальные радостно возвестили, что вода пошла на убыль, что для села опасность миновала, в темных глазах Раймонда блеснул светлый луч, и из его груди вырвался глубокий вздох. Вместе с ним с плеч барона как будто упал тяжелый груз, долгие годы заставлявший его мучительно страдать.

Можно было подумать, что злой дух, пославший крестьянам бедствие, умиротворился принесенной жертвой. Еще работы не были окончены, как дождь уже перестал, а теперь внезапно переменился и ветер, в продолжение трех суток неустанно нагонявший тяжелые дождевые тучи. За горами на темном небе появился первый проблеск света.

Крестьяне начали переглядываться и перешептываться. Им хотелось открыто поблагодарить барона и в то же время было стыдно перед человеком, к которому они так долго относились, как к злейшему врагу. Все выталкивали вперед старшину и подбадривали его произнести маленькую речь. Но еще раньше к барону приблизился Вильмут, видимо, желая заговорить. Но в это время со стороны деревни подошел старик. Седые, мокрые от дождя волосы спутанными прядями свешивались ему на лоб, лицо выражало полное отчаяние. Это был Экфрид. В последние дни он лежал больной и, когда соседи сказали ему, что надо уходить, что вода грозит затопить деревню, он с трудом выбрался из дома и потащился вслед за женщинами и детьми, искавшими убежища в Шлоссберге. Вдруг разнеслась весть, что «фельзенекский барон» находится в самом опасном месте и обещает спасти деревню. Как это будет, никто не знал, но потом все услышали, что решено сломать защитную стену, и видели, как она взлетела на воздух. Тотчас вслед за тем явился Фельдберг и крикнул беглецам, что они могут возвращаться в свои дома, что барон отвел воду в свои сады, что в низине все пропало, а деревня спасена.

При этом известии у Экфрида вырвался душераздирающий крик, и он, не позволяя удержать себя, бросился прочь. Казалось, он на каждом шагу готов упасть, но смертельный страх гнал его вперед, пока он не добрался до того места, где собрались крестьяне. Здесь силы оставили его, и он упал у самых ног пастора.

— Мой Тони! — закричал он. — Рыбаки на Грундзее! Они утонут и Тони вместе с ними!

Вильмут вздрогнул, барон и все окружающие стояли, как громом пораженные. В лихорадочной тревоге никто не вспомнил, что на берегу уединенного озера стояла единственная во всей низине рыбачья хижина, которой должна была грозить неминуемая гибель.

— Мой бедный мальчик, мой бедный мальчик! — повторял Экфрид, все помыслы которого сосредоточились на одном этом пункте. — Вы взяли его от меня, ваше преподобие, вы отдали его туда, а теперь он должен погибнуть в водовороте! Отдайте мне моего Тони!

Лицо Вильмута покрылось смертельной бледностью; он прижал руки ко лбу, на котором выступил холодный пот. Молча, не в силах вымолвить ни слова, смотрел он на старика, требовавшего от него жизнь своего внука; ужасным испытанием этого дня еще не суждено было кончиться!

— Не надо так отчаиваться, Экфрид! — сказал барон Раймонд, раньше других пришедший в себя. — Без сомнения, можно будет помочь им, если вообще помощь окажется необходимой. В худшем случае у рыбака ведь есть лодка, в которой он может спастись со своей семьей.