Дворец наслаждений

Пришли письма от Камена и моего брата Паари, который, видимо, принялся писать ответ сразу, как только получил мое послание. Паари писал, что смог сохранить в тайне мой побег в течение двух недель, но потом к нему явился жрец из храма и сказал, что должен немедленно меня увидеть, а потом в дом ворвалась моя мать и потребовала, чтобы меня ей показали, так как она сама хочет определить мою болезнь. Это меня удивило, поскольку она всегда громко выражала свое презрение ко мне и, хотя не запрещала переступать порог своего дома, ясно давала понять, что не желает меня видеть. Паари писал, что пытался не пускать их в дом, но у него ничего не вышло. Потом его притащили к управителю Асвата и обвинили в соучастии в побеге, после чего посадили в единственную в Асвате крошечную тюрьму, пока наш управитель посылал гонца к управителю нома, чтобы спросить его совета. Вскоре Паари отпустили. Вся деревня гудела от сплетен и пересудов. Затем Паари с огромной радостью узнал, что со мной все в порядке и что я нашла своего сына. Вместе с тем каждую минуту он ожидал вести о своем наказании. Здесь я улыбнулась и прервала чтение. Люди царевича наверняка уже нашли тело наемника и возвращаются обратно. Паари обязательно вернется к своей красивой жене и трем детишкам и будет по-прежнему заниматься своей любимой работой писца. Итак, один грех с моей совести снят.

Через две недели я отправилась навестить Гунро. Конечно, поступать так было эгоистично и недостойно, но я ничего не могла с собой поделать. Она притворялась, что дружит со мной. До сих пор память о ее тщательно скрываемом чувстве превосходства, ее расчетливой лжи заставляла меня мучиться от унижения, поэтому мне так хотелось если не позлорадствовать, то хотя бы показаться перед ней во всем блеске своего триумфа. Разумеется, я не стану напоминать ей о ее положении. Возможно, это мне следовало напомнить о моем.

На эту встречу я испросила разрешение Амоннахта. В ответ он прислал слугу с сообщением, что моя просьба передана на рассмотрение царевича. Я ждала. Ответ пришел на удивление быстро. Повелитель соизволил дать согласие на мою встречу с Гунро при условии, что двери ее комнаты будут по-прежнему охранять стражники. Я знала, что Рамзес согласится на эту встречу. Я знала его довольно хорошо, и, по всей видимости, он не слишком изменился. Он получал тайное удовольствие, думая о встрече обвиненного и обвинителя, а возможно — только возможно, — считал, что я имею право посмотреть в глаза женщине, которая меня презирала и предала без всякого сожаления. Царевич продиктовал послание таким образом, чтобы не возникло никаких недоразумений. Я была уверена, что каждое слово нашей с Гунро беседы будет потом ему передано, но меня это не волновало. Пусть развлекается.

Для визита я выбрала такое утро, когда хорошо выспалась. Мой наряд состоял из бледно-лазурного платья, подчеркивающего голубизну моих глаз, и серебряных украшений. Волосы я свободно распустила по плечам, забрав их изящной серебряной сеточкой, украшенной мелкими цветочками из бирюзы. Они пышной волной ниспадали мне на плечи, сверкая и переливаясь, словно золото высшей пробы. Я могла бы еще покрасить хной ладони и ступни, но, с тех пор как у меня отобрали титул, не имела на это права — это было привилегией лишь знатных дам. Я знала, что больше ничем не напоминаю ту крестьянку, которая когда-то взошла по трапу на ладью Камена, но окажет ли это превращение должное впечатление на Гунро? Я очень на это надеялась. Изис умастила меня маслом лотоса. Я послала ее узнать, где находится мой старый враг, и не удивилась, когда выяснилось, что ее содержат в Доме царских детей. В свое время меня тоже перевели в этот дом, когда фараон узнал, что я жду ребенка.

На встречу я отправилась вместе с Изис, которая держала у меня над головой зонтик от солнца. К этому времени в гареме обо мне говорили уже все, хотя откуда они узнали мою историю, я так и не смогла понять. Женщины, которые поначалу бросали на меня осторожные, а зачастую и враждебные взгляды, теперь любезно мне улыбались и приветствовали. Я отвечала на их приветствия. Дойдя до конца лужайки, я вступила в темный короткий проход между зданиями гарема и дворцом, после чего повернула налево. Дом царских детей находился в отдалении от главного входа, и вскоре нас с Изис со всех сторон окружали шум и беготня.

Я увидела двух стражников, которые стояли перед дверью какой-то каморки, подошла к ним и остановилась. Оба стражника носили отличия дивизии Гора, а значит, не были простыми стражниками гарема, кроме того, на руке одного из них я заметила повязку капитана. К нему я и обратилась:

— Я Ту, гостья нашего повелителя царевича. Я хочу поговорить с пленницей.

Капитан немного подумал.

— У тебя есть на это разрешение хранителя или самого повелителя? — спросил он.

Вместо ответа Изис протянула мне свиток папируса, который я передала капитану. Тот внимательно прочитал документ, свернул его и уже собирался сунуть себе за пояс, но я его остановила.

— Верни мне папирус, — твердо сказала я. — В случае чего он будет лишним доказательством, что царевич разрешил мне эту встречу.

Уже испытав на себе царское вероломство, я больше не хотела зависеть от милости Рамзеса. Капитан удивленно поднял бровь, но все же вернул документ Изис.

— Как видишь, я доверяю тебе больше, чем ты доверяешь повелителю, — ядовито заметил он. — Твоя служанка останется снаружи. Кроме того, тебя буду сопровождать я и мой солдат.

Я кивнула. Капитан развязал веревку, преграждающую вход в комнату, и распахнул дверь. У меня заколотилось сердце. Расправив плечи, я вошла в комнату, капитан и солдат последовали за мной. Дверь за нами закрылась.

Дневной свет проникал в каморку через узенькое оконце, расположенное под самым потолком, и, хотя в комнате было довольно светло, после яркого солнечного утра мне показалось, что здесь царит полумрак. Прямо под лучом света, прямым, словно копье, на полу, скрестив ноги и склонившись над шитьем, сидела женщина. Сначала я подумала, что это Гунро, однако, когда она встала и поклонилась, я увидела, что это служанка. Скользнув по ней взглядом, я посмотрела дальше, в темный угол, где можно было различить какое-то движение. Внезапно появившись из темноты, передо мной предстала Гунро.

Она изменилась. За то мгновение, что мы смотрели друг на друга, я со смешанным чувством удовлетворения и тревоги успела заметить, что плавные, удлиненные линии ее тела танцовщицы начали принимать угрожающе округлые формы. Ее губы, на которых всегда играла улыбка, теперь окружали глубокие морщины, придавая лицу сварливое выражение, а гладкая, цветущая кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Гунро была все так же красива, но ее красота словно потеряла форму, сделалась расплывчатой, утратив ту яркую искорку, которая делала Гунро поистине прекрасной и которой я в свое время так завидовала.

— Годы не пощадили ни тебя, ни меня, Гунро, — промямлила я.

Глаза Гунро сузились, и она улыбнулась — медленно и холодно.

— Так, так, — произнесла она. — Ту, женщина, которая совершила невозможное и восстала из мертвых. Если бы я знала, что меня ожидает такая честь, я бы накрасила глаза и ладони. Я вижу, твое долгое пребывание в грязи не улучшило ни твою внешность, ни характер, ибо, как ни трудился над тобой косметолог, ты все равно похожа на высушенный труп, даже под слоем косметики. — Гунро презрительно усмехнулась. — Да и манеры у тебя так и остались деревенскими. Ни одна знатная дама не опустилась бы до того, чтобы прийти ко мне и злорадствовать. Я полагаю, ты за этим пришла?

— Ты права, — твердо ответила я. — Но я пришла к тебе не злорадствовать, Гунро. Наша с тобой участь еще не решена. Мне нужно другое — заглянуть в глаза женщине, которая лгала мне, предала мое доверие и дружбу, которая презирала меня. Не думаю, что это было достойно знатной дамы.

Гунро сверкнула глазами.

— Я не собираюсь просить у тебя прощения, — сказала она. — И тебе не втянуть меня в споры или воспоминания о прошлом, во всяком случае не сейчас, в присутствии двух человек, которые запоминают каждое мое слово. Ты посмотрела мне в глаза. А теперь уходи.