Свод (СИ)

Панна Ядвига продолжала что-то говорить, а у бедняги учителя похолодели пальцы: «И зачем мне всё это? — спрашивал он себя. — Почему я? Как же всё это неприятно. Ну и особа же эта пани, муж ещё жив, а она уже хвостом вертит»…

— …умоляю вас, пан Эшенбурк, я близка к безумию. Станьте моим доверенным лицом, прошу вас. Мне не на кого больше надеяться в этом деликатном деле. Я рассчитываю на вашу порядочность…

— «Порядочность?! — возмущался про себя Эшенбурк. — О какой порядочности она говорит?».

Панна Ядвига замолчала. Она повернулась спиной к Своду и, пряча наливающиеся слезами глаза, судорожно выдохнула:

— Расскажите ему обо мне, как можно …мягче. Скажите, что судьба моя теперь в его руках, поскольку растущее отчаяние неотступно толкает меня в яму грехопадения. — И вдруг она схватила Накаляуса за ворот, — вы?! Вы…. Ведь вы осуждаете меня, пан Эшенбурк?

Никаляус невольно отстранился, как можно осторожнее освобождая свой пыльный ворот из цепких женских пальцев. В лице англичанина, внимательно наблюдавшего за этим, сквозило живое любопытство. Учитель, не смея отбросить от себя руки вельможной пани, зажал их в своих ладонях и кротко посмотрел в её полные мольбы глаза.

Ошарашенный этим зрелищем Свод вскинул вверх брови до допустимых природой пределов. В этот миг он вполне мог засвидетельствовать то, что на его глазах мир переворачивался с ног на голову, ведь со стороны казалось, что гордая, обеспеченная и красивая женщина имеет самые близкие и нежные отношения с этим полуседым придурковатым «студентом»! Ничего не скажешь, вполне возможно, что и таким интересным хитростям обучали господ наушников в том самом тайном королевском Приказе? В противном случае, как ещё можно было бы объяснить подобное?

Ричи шумно сглотнул пересохшей глоткой и, дабы не присутствовать далее при некой не совсем удобной сцене, забросив узду на коня, собрался, было уезжать, но Эшенбурк вдруг всполошился:

— Постойте, Свод, постойте! Я должен вам кое-что объяснить.

— Не утруждайте себя, Николос. Я всё понимаю…

— Нет, подождите, — не унимался новоявленный «посол», вынудив-таки англичанина отставить попытку вскочить в седло. — Госпожа Патковская …хотела вам кое-что сказать…

ГЛАВА 6

— Миледи, — выдавая лёгкое волнение, произнёс Свод и сделал шаг к даме.

Взглянув в её полные огня глаза, англичанин коротко бросил в сторону:

— Постойте, Николос, пока не переводите того, что я до этого говорил.

После этого он обхватил её ладони и поднёс их к своим губам.

— Чёрт побери, Эшенбурк, — по-кошачьи промурлыкал пират, — а ведь она на самом деле влюблена. Что мне ей сказать, а, …господин учитель?

Эшенбурк сосредоточенно поджал губы:

— Очень прошу вас, мистер Ричмонд, — ответил он, — увольте меня от сочинения пошлых фраз. Я так понимаю, вам ровным счётом начихать на её пусть и искренние, но глубоко греховные чувства. Выкручивайтесь сами, я буду только переводить…

Панна Ядвига упёрлась тяжёлым взглядом в Эшенбурка:

— Что он говорит? — спросила она.

— Я не достаточно хорошо знаю английский, — соврал Никаляус, — сейчас, м-м-м. Он говорит, что-о-о, …очень тронут тем, что такая красивая дама, как вы удостоила его чести и оказала ему знак внимания…

— Знак внимания? — с нажимом переспросила пани. — Вы уверены в том, что правильно перевели ему всё, о чём я говорила?

— О да, панна Ядвига.

— Тогда, надеюсь, вы в силах отличить простой знак внимания от того, ЧТО ради него приходится делать мне?!

Эшенбурк похолодел от явившейся ему перемены в тоне госпожи Патковской. Бог мой, сколь же легко эта дама могла превращаться из овечки в тигрицу?

— Простите, пани, — начал переходить в оборону Никаляус, — но ведь я только перевожу. Возможно, пан Ричмонд ещё чего-то не договорил…

Бедняга учитель. Ох, и туго же ему приходилось.

— Свод, — наигранно мягко произнёс он, — …эта чертовка, как мне кажется, требует конкретных ответов, а не изысканных комплементов. Что мне ей сказать?

При слове «чертовка» в глазах англичанина вспыхнул коварный огонёк. Он потянул к себе руки панны и, …о, ужас! Поочерёдно перецеловал ей все озябшие пальчики. Дыхание женщины дрогнуло, она вытянула губки и подалась вперёд. Остановить лавину нахлынувших на неё чувств можно было только на миг, и Свод воспользовался возможностью сделать это, сказав:

— Николос, дружище, вы продрогли. Прошу вас, езжайте домой, я скоро буду…

Пребывающий в это время в каком-то подвешенном состоянии учитель, взял под уздцы коня и, пройдя шагов десять, тяжело взобравшись в седло, поскакал в сторону Мельника. Он даже не думал обернуться и воспользоваться силой своего чудесного, дальнозоркого зрения. Ему и без того было понятно, что происходит возле одинокого панского шарабана…

К моменту появления в замке Свода пан Эшенбурк совершенно извёлся. Как ни крути, а он впервые попал в подобную неприятную ситуацию. Бедняга Никаляус, он молил бога, чтобы поскорее приехал молодой пан Война. Искать какого-то объяснения произошедшему или решить, как быть дальше пан учитель самостоятельно не мог, а испросить совета было просто не у кого. К тому же Эшенбурк был человеком весьма деликатным, и потому в тот момент, когда во двор Мельницкого замка, верхом на разыгравшемся от лихой скачки коне, влетел Свод, борьба внутри учителя шла нешуточная.

Заметив Никаляуса, англичанин круто развернул распалённого скакуна и подъехал к нему.

— Николос, — спрыгивая на землю, будто бы не произошло ничего особенного, выкрикнул Ричи, — вы не сильно по мне скучали? О, чёрт, — воровато оглядываясь по сторонам и, неприличным жестом зажимая промежность, выругался Свод, — моя мокрая и обмякшая мачта, во время скачки, наверное, покрылась льдом. Дабы спасти её от неприятностей, предлагаю вам составить мне компанию и немедленно отбыть к тёплым водам …в дом, где мы тут же опрокинем по кружке вина.

Эшенбурк, глядя на всё это, едва не задохнулся от нахлынувшего на него возмущения:

— Я, — шумно засопев носом, яростно выдохнул учитель, — я не хочу участвовать…, знать, а уж тем более, обсуждать ваши похождения за кружкой вина! Эти выходки, они не достойны уважающего себя человека, …они не достойны человека вообще …!

— Вот как? — блеснув недобрым взглядом, ответил на этот выпад негодования Свод. — Что ж, — сдержанно произнёс он, — в дальнейшем, придётся обходиться с Ядвигой без переводчика. Ну и ладно, в делах любви он не очень-то и нужен. — О! — Внезапно сменил он тон и голосом, полным ледяного холода произнёс. — Слушайте, Эшенбурк! Уж не собираетесь ли вы учить меня манерам? Раз так, мне кажется, у нас вами идёт достаточно жёсткое выяснение отношений, а оно, в свою очередь, непременно предполагает призвать ответчиков к оружию? Нет, правда? Как говорится, есть повод, а оружие, уверяю вас, это прекрасный способ выяснить, кто прав, а кто виноват.

Что ж вы молчите, скажете хоть что-нибудь, мистер?

У Эшенбурка затрясся подбородок:

— Оружие, — горько сказал он, — очень весомый аргумент, ваш основной аргумент, Свод. Не знаю почему, но мне кажется, что вы намеренно со дня нашего знакомства провоцируете меня на схватку, хотя, видит бог, я, ни разу не выказал к вам какого-либо неуважения или презрения. Просто не могу понять, откуда это в вас? Но, раз вы хотите что-либо услышать, извольте. С моей стороны, глупо было бы прибегать к оружию в способе выяснения отношения с вами. Я более чем уверен в том, что более искусного умельца в деле владения саблей или мечом нет во всей Литве, и потому мой вызов был бы равен самоубийству…

Учитель опустил погасший взгляд:

— Ничего не поделаешь, — горько произнёс он, намереваясь уйти, — такова уж судьба бедного человека, утираться от плевков богачей и хозяев и жить, словно подстилка для их скота. Мы, как одуванчики, что поднимаются, цветут и вянут от весны до зимы. В муках, страхе и голоде пережидаем холода, чтобы весной снова подняться и стать кормом на потребу скота хозяев жизни. Но! Знайте же, господа ржаного поля, что никто и никогда ещё не видел поля одуванчиков, погибшие от непогоды. С вашими же, ржаными и овсяными полями это случалось…