Гордость и страсть

— Пообещай мне, что так будет всегда.

— Я обещаю, моя маленькая возлюбленная.

Он стремительно склонился, чтобы поцеловать, но она остановила его, упершись в грудь руками:

— Разве тебе не хочется знать, что чувствую я?

— Я уже знаю, чувствую это по тому, как ты прикасаешься ко мне.

Улыбка мелькнула на ее губах.

— В самом деле? Ну, тогда ты не нуждаешься в словах.

— Я просто умираю от желания услышать их.

— Я, Адриан, люблю тебя. Не герцога, не память о друге, что был у меня когда-то. Я люблю своего мужа. Я люблю тебя!

Он поцеловал ее нежно, любовно, потом немного отстранился, и она заглянула в его глаза:

— Тени призраков исчезли.

— Я рад. Приятное чувство — расставание с тайной. Ты сохранишь ее, никому не нужно об этом знать. До тех пор пока общество и Блэк с Элинвиком в этом заинтересованы, я — единственный герцог, законный сын предыдущего.

— Ужасная вещь эти тайны, не правда ли?

Он кивнул.

— Стало намного легче после того, как я поговорил с тобой. Мне не надо больше таиться. Теперь мне легче даются слова, можно не бояться выдать себя нечаянно, сказать с акцентом, соскользнуть на прежний жаргон. Я могу позволить себе быть собой. Между нами не стоит ничего. Мне кажется, можно начать все с нуля.

— Да, мой ангел, — прошептала она, — ты принадлежишь только мне.

Глава 26

«Трудно найти кого-либо столь же отталкивающего, как Элинвик, позволяющего себе шептаться с дамой в моем присутствии, — думала Элизабет. — И притом с замужней дамой».

Что-то с ним происходило в последнее время. С тех пор как Сассекс и Люси уехали из Лондона, он уже несколько недель неотлучно находился рядом с ней. Она начинала узнавать его настроение, когда он в задумчивости сидел в салоне. В этот вечер они выехали в оперу. Он сопроводил ее в буфет, но быстро оставил для того, чтобы поговорить, даже, скорее, пошептаться с какой-то дамой.

— Вы давно уже не были у меня, — донеслись до нее слова дамы, произнесенные обиженным тоном. — Вы разбиваете мое сердце, милорд.

Ответ Элинвика прозвучал неразборчиво, поскольку можно не сомневаться, он помнил о том, что Лиззи обладает очень острым слухом.

— Дорогой, вы должны прийти в клуб.

При этих словах Лиззи навострила уши. «Какого дьявола замышляет Элинвик?» — удивилась она. Нужно сообщить брату.

Послышался шаркающий звук, за ним последовало тихое довольное урчание, Лиззи охватило сильное желание вывернуть содержимое своего бокала с пуншем на голову Элинвика. Когда он вернулся и снова стал рядом с ней, она просто дымилась от злости.

— Отвезите меня домой.

— Но мы только приехали.

— Мне совершенно наплевать, отвезите меня домой.

Он услышал, как бурно вырывается дыхание из ее груди.

— Лиззи, возьмите себя в руки.

— И не подумаю, милорд. Как вы посмели выставить меня на посмешище, разговаривая с этой… этой женщиной!

— Эта женщина, — прошипел он ей в ухо, — всего лишь дела Братства, мне нужно ее содействие.

— Мне нет дела до того, что понадобилось вам от нее, отвезите меня домой.

— А я думаю, вам есть дело до того, что я получаю, возможно, дарю, — хрипло шепнул он ей на ухо.

Плотно сжав губы, она развернулась, собираясь самостоятельно найти дорогу из ада, окружавшего ее. Но он был начеку и задержал ее руку:

— Проклятье, куда вы собрались?

— К карете. Это было ошибкой. Мне бы следовало помнить о том, что вам нельзя доверяться.

— Это почему?

— Вы распутник, и к тому же чертовски бессердечный.

— Когда я согласился с тем, чтобы вы помогли нам в делах Братства, я принимал во внимание то, что вы достаточно храбрая девушка и не спасуете перед этой задачей.

— Храбрая, но не идиотка же! Вы привезли меня сюда, чтобы порисоваться на фоне своего последнего трофея в моем лице. А она не имеет ничего общего с интересами Братства, это всего лишь средство для удовлетворения вашей похоти.

Они вышли. Лиззи почувствовала некоторое облегчение, когда холодный воздух коснулся щек.

— Я не стану дольше обсуждать с вами все это. Не будете ли вы так добры разыскать мою карету?

— Как прикажет ваша светлость, — насмешливо ответил он. — Чертовски неприятный вечер.

— Не могу с вами не согласиться. Зато мы узнали, что ваша любовница скучает без вас в постели. Едва ли это можно считать ценным открытием.

— О? А ты скучаешь по мне в своей, Беф?

Она не стала отвечать на его вопрос, но не удержалась от колкости.

— Только в твоих смелых фантазиях, Иен, — фыркнула она.

— Нет, ну разве это не правда? — проворчал он, помогая ей подняться в карету и захлопывая дверцу.

Карета тронулась, меж ними повисло напряженное молчание. Ей это казалось невыносимым, мысли все время возвращались к той женщине, к ее голосу.

— Перед уходом я обязательно проверю все задвижки и окна, — сказал он, как бы ненароком касаясь ее бедра. — Сегодня вечером у меня все внутренности сжимаются от тревоги. Что-то висит в воздухе.

— Да, я тоже чую. Откровенное распутство.

И тут же услышала в его голосе усмешку.

— Если это форма предложения, Беф, я буду более чем счастлив принять его от тебя. Ты так соблазнительна, я просто не в состоянии сопротивляться.

— Иди к черту, — выпалила она, ненавидя себя за то, как легко он заставил ее выйти из образа холодной элегантности.

— Уже был, моя дорогая. Мне пришлось не по вкусу тамошнее обслуживание.

Она перестала его замечать.

Когда они добрались, она едва могла дождаться, пока он подаст руку. Гастингс открыл двери, Мэгги уже стояла на пороге, поджидая ее. Элизабет взяла свою компаньонку за руку, озабоченная тем, чтобы поскорее уйти от Элинвика.

— Ну, как прошел вечер?

— Ничего интересного. Не вдохновляюще и совершенно невыносимо.

— О боже! — прошептала Мэгги, направляя Элизабет к двери. — Неужели так уж плохо?

— И вот еще что, Мэгги, — сказала Элизабет. — Захвати шкатулку с письменными принадлежностями. Мне нужно продиктовать письмо брату. Оно должно уйти с первой же почтой завтра утром.

Определив по звуку, что Мэгги приготовила прибор для письма, Элизабет начала диктовать:

«Дорогой брат! Нечто, кажущееся мне тревожным и важным, привлекло мое внимание. Хотелось бы, чтобы ты как можно скорее возвратился в Лондон, поскольку Элинвик, этот ужасный человек, может нанести немалый ущерб делу Братства».

«Это должно привлечь внимание брата», — подумала она с удовлетворением и некоторой тревогой.

Люси изучала науку быть герцогиней и женой. Погода в Йоркшире прояснилась и наладилась. Адриан мог смело брать ее с собой в деревню и представлять арендаторам. Ее приводили в восхищение малыши, она утешала и помогала больным, записывала просьбы и старалась помочь по мере сил жителям деревни. Оказывается, ее мужа неподдельно любили и уважали. Люси просто не могла чувствовать себя более счастливой.

Викарий с женой заходили к ним на чай, а живущие в округе помещики заезжали познакомиться и поздравить. Но чаще они проводили свои дни и вечера друг с другом в тишине, бродя по лугам или в домашних заботах. Адриан был терпеливым учителем, помогавшим ей запоминать имена, расположение и предназначение комнат, сообщая, где принято пить чай, а где читать книги.

— Я не приверженец строгостей, Люси. Мне совершенно наплевать, если ты устроишь ланч в передней комнате, а не в задней. Но это все необходимо для удобства Лиззи, ты же знаешь. Она чертовски настырна там, где дело касается независимости. Если что-то изменится, она может натолкнуться на какой-нибудь предмет и пораниться или заблудиться в доме.

— Понятно. Мне совсем не хочется, чтобы она испытывала затруднения или с ней что-нибудь случилось. Между прочим, она писала тебе? Что она думает о наших щенках?

— Не приходило никаких известий.

— Возможно, Мэгги заболела и не может писать для нее, — предположила Люси.