Мечтательница

Корд не знал, проспал он несколько минут или час, но когда очнулся, то увидел, что рядом стоит Фостер, а дождь наконец прекратился.

– Она… уже… Она… – Фостер смотрел на Селин.

– Она пришла в себя несколько минут назад. Может, ты попросишь тетю приготовить немного супа? Ничего тяжелого и ничего слишком острого.

– Попробую.

Корд ожидал, что Фостер бросится вон из комнаты, но слуга топтался у кровати Селин, взволнованно вертя пуговицу своего жилета.

– Она будет в порядке, Фостер, – постарался подбодрить слугу Корд, но только теперь обратил внимание, что его взгляд мечется по комнате словно испуганный воробей и не может ни на чем остановиться.

– Что-нибудь не так? – спросил Корд. Фостер открыл было рот, но снова закрыл его. Старательно расправил манжеты – сначала одну, потом вторую. Посмотрел на ноги и встал так, чтобы носки ботинок образовали одну линию. Откашлялся.

– Селин может с голоду умереть, дожидаясь супа, – сказал Корд. Фостер стоял белый как полотно. – Что, черт возьми, происходит?

– Я не знаю, как вам об этом сказать, сэр, но… – Сумасшедший взгляд Фостера устремился на распахнутую дверь.

Корд проследил за его взглядом. У него перехватило дыхание, когда в дверном проеме он увидел своего отца. На мгновение ему почудилось, что он обрел способность тети Ады встречаться с привидениями, но, когда Огюст Моро вошел в комнату, Корд понял, что это не призрак, а человек, которого он вот уже пятнадцать лет считал погибшим. Человек, который не пожелал, чтобы сын жил рядом с ним.

Кордеро вскочил:

– Убирайся!

В этот крик он вложил всю свою ярость. Корд узнал бы отца где угодно. Несколько серебристо-седых прядей в пышных, черных как смоль волосах, несколько морщинок вокруг губ и глаз – в остальном тот совершенно не изменился. По-прежнему высокий и стройный, одетый в безупречный костюм, даже кожаная повязка на глазу не портила его внешности, а только придавала некий драматизм его облику.

– Я не уйду до тех пор, пока не скажу тебе то, что должен сказать.

Огюст посмотрел на кровать. Корд заметил, как смягчилось выражение отцовского лица, когда тот подошел к постели Селин. Молодого человека ждало еще одно потрясение: онемев, он наблюдал, как его жена улыбается Огюсту, а тот берет руку Селин и целует ее.

– Я так рад, что вы поправляетесь.

– Спасибо, – тихо ответила Селин.

– Отойди от моей жены! Убирайся! – взорвался Корд.

– Корд… – прошептала Селин.

Она пыталась что-то сказать ему, но он не желал слушать. Достаточно того, что отец оказался жив, а теперь выяснилось еще, что его жена с ним знакома!

– Мне не о чем с тобой разговаривать. До того момента, как ты вошел в эту комнату, ты был мертв для меня. И я предпочел бы, чтобы все так и оставалось.

– Я понимаю твои чувства. Мне тоже было нелегко прийти сюда сегодня, но беспокойство о твоей прелестной жене и необходимость сказать тебе то, что должно было быть сказано много лет назад, все-таки привели меня сюда.

– Ты думаешь, меня волнует, насколько тебе это тяжело? Я не желаю ничего слушать…

– Корд, пожалуйста, выслушай его. – За их громкой перепалкой голос Селин звучал едва слышно.

– Джентльмены, – вмешался Фостер, – могу я попросить вас покинуть эту комнату? Это не для мисс Селин.

– Я буду ждать тебя внизу, Кордеро. Огюст поклонился Селин, кивнул сыну и покинул комнату. За ним следом поспешил Фостер.

Беспокойство о Селин на некоторое время заслонило гнев Корда. Белая, как обшитая кружевами наволочка подушки, на которой покоилась ее голова, Селин снова закрыла глаза. Когда же он приблизился к кровати, она медленно подняла веки и посмотрела на мужа.

– Как давно ты с ним знакома? – потребовал он ответа.

– Как давно я болею?

– Четыре дня.

– Я встретила его в тот день, когда меня похитили. Он подошел ко мне в саду.

– Я считал, мы договорились, что больше не будет никаких секретов…

– Я пыталась убедить его сразу пойти и поговорить с тобой. Он отказался, и тогда я сказала, что сама все тебе расскажу. Он упросил меня подождать три дня. Корд, я дала ему слово, но, клянусь, я бы все тебе рассказала.

– Мы никогда теперь этого не узнаем, правда?

Он видел, что силы покинули ее. Она с таким трудом одержала победу в продолжительной битве со смертью. Лучше бы ему не ругаться с ней сейчас, не рисковать снова ее жизнью.

– Фостер приготовит тебе что-нибудь поесть. Потерпи немного. – Он придвинул свое кресло к кровати, надеясь, что тетушка не будет проводить никаких экспериментов с бульоном.

– Иди и поговори с отцом, Кордеро. Он ждет тебя. Со мной может посидеть Ада. Я бы с удовольствием умылась и расчесала волосы, и она может мне помочь.

Он не двинулся с места.

– Пожалуйста! Иди к нему. По крайней мере выслушай его.

– С какой стати я должен это делать?

– Потому что сердце твое не излечится, пока ты не излечишься сам.

Он долго пристально смотрел на Селин, словно оценивая правоту ее слов. Все четыре дня, пока она металась в лихорадке, Корд сражался с собственными демонами. Он надеялся, что боль и гнев остались позади, но, когда настал момент, не смог найти слов, чтобы рассказать ей, как решился признаться себе, что полюбил ее. Появление отца и его собственная реакция на это событие только доказали, что сердце его по-прежнему кровоточило от старой раны.

«Сердце твое не излечится, пока ты не излечишься сам».

– Иди, Корд, – подтолкнула его Селин. – Выслушай его.

Он сделал это ради нее.

Корд оставил Селин на попечении Ады, хотя его тетушку, похоже, настолько потрясло появление Огюста, что трудно было сказать, кто о ком сейчас будет заботиться.

Отец ждал его в гостиной, сидя на кушетке, обтянутой золотистой парчой, несколько поблекшей и обтрепавшейся за прошедшие годы. Когда Корд присоединился к Огюсту, тот задумчиво сжимал в руке хрустальный стакан с бренди. Фостер стоял рядом с чайным столиком, на котором было тесно от графинов. Слуга щедро плеснул крепкий напиток в бокал и протянул его Корду.

– Мне ничего не нужно, Фостер, спасибо. Ты можешь идти.

Сколько обещаний дал Корд себе и Богу в ту ночь, когда едва не потерял Селин! Сейчас было не время отступать от них. Среди прочего он поклялся бросить пить – и это была не самая большая жертва с его стороны. В конце концов, он никогда не ощущал острой потребности в спиртном.

Он медленно подошел к портрету матери, висящему над камином, и замер под ним. Написанная маслом картина навсегда запечатлела облик Элис – одномерная память о трепетно-прекрасной женщине. Когда Корд наконец набрался смелости и посмотрел в лицо отцу, он понял, что Огюст тоже не может оторвать глаза от портрета.

– Она была очень красивой женщиной, – вымолвил Огюст.

Корд промолчал. «Отец хотел этой встречи – пусть он и говорит», – решил молодой человек.

Огюст сделал еще один глоток.

– Такой же красивой, как твоя жена. Только она была светленькой, а Селин – темноволосая. Кстати, как она?

– Отдыхает. Тебя это не должно беспокоить.

– Я здесь благодаря ей. Когда мы встретились, она умоляла меня увидеться с тобой, нарушить обет молчания.

– Она может быть жуткой занудой. – Корд чуть-чуть улыбнулся, вспомнив свои старые упреки, радуясь, что по-прежнему есть кому адресовать их. Но разговор был слишком серьезным, и он улыбнулся одними губами.

– Как твой дедушка? – спросил Огюст.

– Был совсем без сердца, когда я видел его в последний раз.

– Много лет назад, когда я был ребенком, оно у него было. Думаю, это я разбил его, живя совсем не так, как он ожидал.

– Из-за этого пришлось страдать мне. – Корд прислонился плечом к камину.

– Именно это сказала мне Селин. Кордеро, если бы я только мог предположить, что свою ненависть ко мне он перенес на тебя, я никогда не отправил бы тебя в Луизиану.

– Он старался сделать все возможное, чтобы я не стал таким, как ты, – никудышный человек, неудачник и… пьяница. Он говорил, что стыдится тебя – человека, которого только и хватило на то, чтобы жить на жалком клочке никчемной земли, которая досталась тебе в качестве приданого за женой.