Наследница (СИ)

После того, как Элен ушла к себе, Янош, не в силах оставаться один, отправился разыскивать Войтека. Нашёл он его, как и предполагалось, возле конюшни.

— Как дела у бедолаги Гермеса? — спросил он.

— Неплохо, — ответил Войтек. — Были колики: сын конюха обкормил его булочками. Хотел побаловать. Теперь уже всё прошло — коновала нам отменного посоветовали. Но ведь ты же не о коне пришёл поговорить?

— Нет. Пойдём куда-нибудь, не могу разговаривать дома.

Войтек удивился. Ещё не было случая, чтобы его друг бежал из собственного дома. Что же могло случиться? То, что строптивая девчонка смогла, по её собственному когда-то произнесённому возмутительному выражению, «уболтать» дядю и получила разрешение учиться дальше, он уже знал. Значит, дело в чём-то другом. Уже начиная всерьёз беспокоиться, Войтек последовал за другом в один из их любимых кабачков. Там, за кружкой пива они частенько приятно проводили время, неторопливо беседуя или вовсе молча. На этот раз Янош потребовал графин русской водки. Войтек промолчал, но его беспокойство усилилось. Выпив третью стопку почти подряд, и даже не закусив своей любимой свиной колбаской, пан Янош начал говорить. Пан Войтек, слушая, налил себе тоже, выпил, крякнул и тоже не закусил. Когда рассказ был окончен, повисла пауза. Потом Войтек налил им обоим ещё по одной, и после они принялись за колбаски. Затем пан Войтек сказал:

— Доигрались. Теперь-то, разумеется, уже поздно, но почему ты сразу не запретил ей?

— Что? Поездку на родину? — устало ответил Янош. — С какой стати? То, что в мужском платье ехать безопаснее, само собой разумеется, а при её навыках — тем более… Учиться? Но разрешение уже дано и дано при всех.

— Но всё остальное? Почему не запретил покидать дом ради мщения? Пусть бы посидела взаперти, а потом выдал бы её замуж. Тогда уж не до ерунды будет.

— Если бы это говорил не ты, я бы не удивился. Но ты же знаешь её характер. Сам когда-то сказал, что запирать её дома бестолку, всё равно сбежит.

— Но тогда было всё не так серьёзно… А если она погибнет? Ты будешь чувствовать себя виновным в её гибели!

— Буду, друг мой, буду. Но она — уже почти взрослый, самостоятельный человек. Ей и раньше что-либо запретить было невозможно, а теперь её решения продуманы и серьёзны, так что и возражать-то трудно. Да, я буду винить себя, если с ней что-то случиться, но я так же буду мучиться, глядя на то, как Элен страдает от чувства невыполненного долга, от того, что она будет считать меня виновным в этом.

— Этот долг она придумала себе сама. Никто не вправе ставить в укор молоденькой панне то, что она не отомстила за семью. Это не женское дело, к тому же у нас — не Корсика!

— Ты прав, она сама придумала себе этот долг. Но она уверена в своей правоте. Если сейчас начать ей мешать, она либо озлобится и уйдёт всё равно (но в этом случае останется без всякой, даже малой, поддержки и тогда точно погибнет), либо смирится, но это может её сломать, и она будет несчастной всю жизнь.

— И что ты собираешься теперь делать?

— Остаётся одно: помогать. Помогать всем, чем только смогу. В ближайшее время нужно отправить её в Россию и продумать, как это сделать наиболее безопасно и незаметно. Я думал, не отправить ли с ней твоего Гжеся, но смотрю, что между ними в последнее время какая-то кошка пробежала.

— Да. К сожалению. Тем более что я знаю причину. И мне стыдно за своего сына. Он оказался завистником. Его очень задели успехи панны Элены, он не смог стерпеть, что она обошла его в фехтовании.

Пан Янош кивнул и, вздохнув, сказал:

— Да, я предполагал что-то в этом роде. Придётся подобрать ей другого спутника.

Итак, отъезд Элен был делом решённым. С ней отправлялись трое: возница и два слуги для охраны и помощи в пути. Элен удалось доказать дяде, что других спутников ей не нужно. Когда возник вопрос, что хорошо бы взять ещё и служанку (хоть одна женщина рядом!), Элен отказалась наотрез.

— Но это же смешно! В одной карете — молодой человек и женщина. Вы не находите, что выглядит это как-то… подозрительно?

Тут она получила внезапную поддержку в лице пана Войтека.

— Пан Янош, она у тебя никогда не была избалованной неженкой. Ей всегда удавалось самой себя обслуживать.

Настал, наконец, день отъезда. Элен ждала его и с нетерпением и с трепетом. Нет, она не боялась дальней дороги. После странствий с цыганами, её никакая дорога не могла бы испугать. Тем более что в этот раз она ехала даже с охраной. Но она сказала дяде правду: ей самой неясно было, зачем она едет. Её немного пугала неизвестность — что она найдёт там, где родилась и росла? Чем встретят её родные места? Именно эти мысли занимали её. Сейчас даже желание узнать хоть что-то об убийцах отца и брата отступили на второй план.

Элен уселась в небольшую коляску, попрощавшись с пани Марией, неодобрительно поджимавшей губки, паном Войтеком, поцеловавшем её в лоб и шепнувшим: «Будь поосторожней», и Гжесем, который едва ответил на её слова. Пан Янош сел вместе с ней. Для всех — он сопровождал её до соседнего городка. Оттуда пан Янош должен был вернуться назад в той же коляске. Во дворе скромной гостиницы Элен дожидалась удобная, хоть и небольшая дорожная карета. Сопровождающие её слуги тоже были здесь. Они считали, что будут сопровождать пана Алена. Поскольку они были людьми новыми, взятыми по рекомендации и не имели контакта с домашними слугами, они ничего не подозревали. Со своей стороны все в доме, кроме Войтека, были уверены, что панна Элена отправляется на родину посетить дальних родственников. Казалось, всё было продумано. Но предусмотреть случайности невозможно. А случайность заключалась в том, что в этой же гостинице остановился некий светловолосый красивый молодой человек. Он направлялся домой, где давно не был, и решил здесь перекусить. Услышанные во дворе голоса показались ему знакомыми, по крайней мере, один из них — точно. Выглянув в окно, он увидел пана Буевича, и стоявшую рядом с ним девушку с тёмными локонами. В ней не было жеманства, но не было и надменности. Она стояла, совершенно спокойно оглядываясь вокруг себя. Молодой человек, который знал пана Буевича, понял, что, видимо, это и есть его племянница. Увидев, что вновь прибывшие направляются в сторону двери, юноша быстро встал и пересел в угол, где рассмотреть его было трудно. Зачем он это сделал, он и сам толком не знал. Просто захотелось последить за ними, не будучи узнанным. Пану Буевичу и его спутнице, по-видимому, были приготовлены комнаты, так как они, не задерживаясь, поднялись наверх. Примерно через час пан Буевич спустился вниз, а панна Элен, судя по всему, осталась в комнате, так как пана сопровождал теперь молодой человек, одетый в дорожное платье, без шика, но изящно и со вкусом. В этом молодом человеке светловолосый юноша узнал Алена. Пан Буевич с Аленом подошли к запряжённой карете и остановились, прощаясь. Молодой человек, завтракавший в уголке, встал, чтобы наблюдать за ними из окна. Пан Янош бережно обнял племянника, поцеловал в обе щеки и, перекрестив, напутствовал:

— Береги себя. Возвращайся поскорее.

Ален улыбнулся, кивнул и сел в карету. Возница гикнул, щёлкнул кнут и карета тронулась. Пан Буевич стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом дороги. Затем он вернулся в гостиницу, где в общей комнате сидел за столом его кучер.

— Давай-ка, милый друг, заканчивай жевать, пора ехать.

— А разве мы не подождём. Что б за панной приехали? Не проводим её? — удивился тот.

— Нет. У меня есть неотложные дела. Мы возвращаемся немедленно.

Юноша видел, как уехал пан Буевич. Он подождал ещё немного, чтобы увидеть отъезд молодой панны. Потом, не дождавшись, решил переночевать, чтобы проверить свою догадку. Наутро к завтраку, также как и накануне вечером к ужину, молодая красавица не спускалась.

В это время она была уже далеко и смотрела в окно кареты на пейзажи, так похожие на те, что знала в детстве. Путешествие на родину началось. Правда, началось оно с неожиданности. Уже сев в карету, и попрощавшись с дядей, Элен взглянула на окна гостиницы. В одном из них на первом этаже виднелось лицо молодого человека, внимательно наблюдавшего за ними. Элен резко откинулась назад, как будто это могло помочь. Она поняла, что все предосторожности были тщетны, и теперь, по крайней мере, один посторонний человек посвящён в её тайну. Она узнала человека в окне. Это был Юзеф.