Наследница (СИ)

Россия

Кони бежали дружно, вёрсты мелькали быстро, вот уже и границу пересекли. Теперь вокруг была Россия. С этого момента у Элен вновь было новое имя. Считалось, что пан Ален путешествует инкогнито. У него были на то свои причины, о которых он предпочитал не распространяться. Слугам было велено называть его теперь пан Александр. О чём они подумали, никто не знает, но заплатили им хорошо, в случае благополучного возвращения их ожидала ещё одна кругленькая сумма, так что они не любопытствовали.

В Орёл приехали вечером. Пока искали, где переночевать, стемнело. Гостиница, где они остановились, была не из лучших, но, по крайней мере, там было чисто. Разместились в двух соседних комнатах: в одной пан Александр, в другой — трое его людей. Так было на протяжении всего пути, и это тоже удивляло, но постепенно все они привыкли к странностям самостоятельного молодого пана, который обходился без их помощи. Каждый из них решил про себя, что им так только легче.

Утром после завтрака пан Александр в сопровождении одного из слуг по имени Ян отправился погулять по городу. Они побывали на базаре, где пан Александр опять удивил слугу, долго простояв перед лотком цыгана, торгующего всякими железными мелочами — кольцами для уздечек, цепочками, бляшками, гвоздями… По мнению слуги, возле цыгана вовсе не следовало задерживаться, а уж покупать у него!.. А вот пан накупил всякой ненужной ему мелочи и выглядел очень довольным. Но слуга не слышал разговора пана с торговцем. Те обрывки слов, которые он слышал, слуга принял за русскую речь, но это было не так. Покупатель с продавцом говорили по-цыгански. На следующий день пан Александр опять отправился на базар и передал сидевшему на том же месте цыгану объёмистый свёрток, принесённый с собой. Он был запакован ещё в Польше, до отъезда. Цыган, наклонив косматую голову, что-то сказал и убрал свёрток в свой мешок, стоящий у ног. Это уж вовсе было непонятно: иметь какие-то дела с цыганами? Нет, русского, даже если он много лет жил в Польше, не поймёшь! Но Ян был хорошим слугой и умел держать своё мнение при себе. Внешне он ни своего неодобрения, ни удивления не проявил.

Цыган тоже остался внешне невозмутимым, когда молодой господин вдруг заговорил с ним по-цыгански. Причём говорил он очень правильно и свободно, как может говорить только человек, для которого этот язык не чужой. Господин говорил тихо, явно не желая, чтобы его слышал стоящий неподалёку слуга. Заметив это, цыган отвечал тоже тихо. Сначала речь шла о торговле, о том, как прошла зима. Господин, явно хорошо знал о жизни табора. Потом он отобрал и купил несколько вещиц из числа лежащих перед торговцем. Они тоже были отобраны со знанием дела: не самые вычурные, но качественно сделанные, добротные. Расплатился, не торгуясь. Затем господин спросил, не знает ли цыган табор, с которым ходит Мирко с женой Чергэн. Цыган знал. Их пути пересекались уже дважды в этом году. А скоро будет свадьба у его младшей сестры. На ней будет и Мирко. Так что они встретятся ещё раз. Услышав это, молодой человек искренне обрадовался. Он попросил разрешения передать с торговцем гостинцы для Мирко и его семьи. Договорились встретиться на следующий день. При второй встрече цыган спросил, как объяснить Мирко, от кого гостинцы? Юноша, поколебавшись, ответил: «Скажи, что из Польши, он поймёт». Это тоже было странно, так же как вся эта встреча и сам молодой господин. Но цыган обещал сделать всё, как просил юноша, не пожелавший назвать своё имя. Но имени цыгана он тоже не спросил, а значит, и сам имел право остаться неизвестным.

Через две недели цыган встретился с Мирко, как и говорил, на свадьбе своей сестры. После всех торжеств, когда гости уже отдыхали перед обратной дорогой, он подошёл к Мирко и отозвал его в сторону. Они уселись на пригорке.

— У меня есть к тебе поручение.

— От кого?

— Почему не спрашиваешь, какое, а сразу интересуешься, от кого?

— Знать бы — от кого, а там разберёмся, интересоваться ли самим поручением, — усмехнулся Мирко.

Цыган вынул пакет и положил рядом с собой на траву.

— Вот, один господин велел тебе передать и сказать, что из Польши. Говорил, что ты поймёшь. Теперь это твоя забота — понимать. Забирай гостинец и избавь меня от обещания передать его.

Услышав, что пакет из Польши, Мирко вздрогнул. Он давно уже не надеялся получить какие-нибудь сведения о Баське. Он был почти уверен, что теперь она стала богатой барышней и не станет вспоминать их с Чергэн. По рассказу Гожо выходило, что господин Буевич принял её очень хорошо и позаботится о её будущем.

— Кто передал тебе это?

— Один молоденький господин на базаре. Он подошёл ко мне сам, заговорил по-цыгански. И как заговорил! На другой день принёс вот это.

— А как он выглядел?

— Как… Обыкновенно. Дорого одет, при нём слуга.

— Да нет. Сам он каков? Лицо, волосы.

— Невысокий, стройный. Волос под шляпой не разглядишь, но вроде тёмные. Да вот ещё — глаза. Таких синих глаз я и не видал никогда.

Мирко кивнул, поблагодарил и, поднявшись, отошёл. На следующий день утром он уехал. Свёрток Мирко привёз нераспакованным и отдал Чергэн. Потом рассказал всё, что узнал. Жена разложила на коленях яркий платок, который достала из пакета, и гладила его руками.

— Значит, не забыла нас Баська. Всем гостинцы передала, даже Бабку помнит. Будет радость старухе.

— То, что не забыла, это понятно. Но кто это был? Кто передал гостинцы?

— Сказано тебе — глаза синие. А Баська с братом похожи были, помнишь, она рассказывала. Вот он, наверное, это и был.

— Чергэн, опомнись! Он давно умер! Ведь мы столько раз обсуждали это. Баська верила, что он жив, но ей так было проще — всё не одна на свете. Но мы-то не сомневались.

— Тогда — да.

— Что значит «тогда»?

— А то и значит. С тех пор, как ушла Баська, я частенько на неё гадала, хотелось знать, жива ли, здорова. И всё с ней рядом какой-то король оказывался. Вот однажды я возьми и разложи карты на брата её. Получилось — жив он. И сколько бы раз я потом ни гадала, ответ всё тот же: жив. Хочешь — сейчас раскину.

— Но этого быть не может. Он давно объявился бы. Почему же он скрывается, если жив?

— Того не знаю. Знаю только одно: карты сказали, что жив. Может, искалечен, может, держат его, где взаперти, но — живой он.

На этом спор окончился. Каждый остался при своём мнении. Только к вечеру Мирко вдруг спросил жену:

— Если ты считаешь всё-таки, что это был брат Баськи, то откуда он знает наш язык?

Чергэн не нашла, что ответить. Оба молчали, глядя друг на друга. Потом Мирко произнёс:

— Нет. Не может быть. Неужели…

Между тем Элен предприняла попытку найти интересовавших её людей. Она решила начать сразу с влиятельных особ. Её очень удивило непривычное название городского главы. Ей казалось, что это должен быть воевода. По крайней мере, это было привычно. Но оказалось, что уж примерно лет десять по указу Петра город возглавлял магистрат, как в тех европейских странах, где побывал царь. В магистрате Орла были два бурмистра, но один из них в настоящее время находился в отъезде. Итак, пан Александр отправился засвидетельствовать своё почтение второму бурмистру. Тот принял польского дворянина доброжелательно, благосклонно разговаривал с ним. Пан хвалил город, а, следовательно, и его хозяина в лице бурмистра, отметил порядок на улицах. Интересовался он и светской жизнью. Речь зашла и о дворянских фамилиях, имения которых находились недалеко от города. Бурмистр, польщённый искренним вниманием, с которым юноша слушал его, рассказывал обо всём подробно, не забывая при этом отметить свою положительную роль во всём. Разговор развлекал его, так как «светская жизнь» в городе летом заключалась в основном в чаепитиях, которые устраивала его супруга для других дам города, да в карточных партиях, инициатором которых был он сам. А тут — человек из Европы, да ещё знающий русский язык! Пусть «всего лишь» из Польши (не Франция, конечно), но всё же из другой страны. Пан Александр много рассказал о жизни в его стране, многое удивило бурмистра, многое он не одобрял, но, боясь обидеть гостя и остаться без дальнейших встреч с ним, на которые он очень рассчитывал, сдержался и никак не прокомментировал рассказ. Желая в ответ развлечь пана интересными случаями из жизни, он рассказал о страшном несчастье, которое постигло некоторое время назад одно из знатных семейств.