Леди Роз

– Это я посоветовал Уорику пригласить их. – Потом он лукаво подмигнул, и я расхохоталась.

Представление продолжалось всю ночь. В воздухе кувыркались акробаты, демонстрируя чудеса ловкости; лучшие трубадуры страны пели свои песни; два карлика-близнеца и их великолепный черный медведь показывали опасные трюки, заставлявшие нас хвататься за ручки кресел.

Древний зал Вильгельма Рыжего, [48] до отказа наполненный пышно одетыми гостями, звенел от веселых голосов; люди праздновали конец войны и начало новой эпохи. Мы ели гусей, лебедей, уток и голубей в тесте с густыми подливками, жареную форель, хвосты серых куропаток и пироги с рисом, украшенные цветами, пили изысканные вина, сладкие ликеры, мальвазию и душистые крепкие напитки, не упуская ни одного случая произнести тост за здоровье нашего красивого нового короля. Завершило вечер впечатляющее зрелище, заставившее нас ахнуть и затрепетать: с великолепного купола спустился ангел в одеянии из белого шелка, расшитого серебром, благословил короля Эдуарда IV и пожелал нам спокойной ночи.

На следующее утро праздник продолжился, а днем Эдуард сделал своего брата Джорджа герцогом Кларенсом, а маленького Дикона – герцогом Глостером. Перед отъездом я услышала, как Эдуард пообещал Дикону подарить ему золотую подвязку.

– Дикон, ты получишь подвязку, – прошептал он, – как только я смогу за нее заплатить.

Мы получили огромное удовольствие и, усталые от празднований, отправились на север, надолго забыв о зловещем предзнаменовании Избиения младенцев.

Весь остаток года после коронации Эдуарда я наслаждалась покоем, которого не испытывала за все время своего замужества. Самой приятной новостью этих месяцев была весть о смерти французского короля Карла VII, [49] кузена Маргариты Анжуйской. С его потерей Маргарита лишилась французской поддержки – по крайней мере, на время. Сын Карла, новый король Людовик XI, ненавидел отца и всегда выступал на стороне его врагов. Он заключил посланцев Маргариты в тюрьму, а ее друга де Брезе отправил в самую мрачную из своих темниц. Людовик очень боялся лишиться престола, и его можно было убедить сменить политику. Уорик решил женить Эдуарда на французской принцессе. Однако, судя по доходившим до нас вестям, король Эдуард, опиравшийся на поддержку английских купцов, предпочитал династическому союзу с Францией торговый союз с Бургундией. Я этому радовалась. Джону не пошло бы на пользу, если бы его кузен и король привел в страну еще одну француженку.

В ноябре прибыл гонец от Нэн, которая жила в своем замке Миддлем. Она писала, что бедная графиня Алиса быстро угасает. Я взяла детей и отправилась прощаться со свекровью. Когда дочери Уорика Анна и Белла бросились ко мне с распростертыми объятиями, я обрадовалась, но при виде графини ощутила глубокую печаль. Мод снова вышла замуж и была счастлива со своим третьим мужем, сэром Джервасом Клифтоном, но графиня оставалась такой же безутешной, как в тот миг, когда до нас дошла новость о случившемся в Уэйкфилде.

– Сколько времени она находится в таком состоянии? – спросила я Нэн.

– Несколько месяцев… Я давно потеряла счет, – ответила она.

Свекровь отказывалась от еды и исхудала так, что от нее остались кожа да кости. Когда-то она не могла уснуть, а теперь все время лежала в забытьи, не открывая глаз. Я подошла к кровати, на которой лежала графиня Алиса, неподвижная, как труп. Ее седые волосы рассыпались по подушке, лицо было искажено болью – то ли телесной, то ли душевной. Я притронулась к ее руке; та была холодной как лед. Потом я наклонилась и поцеловала графиню в морщинистый лоб. Она не пошевелилась, но до меня донесся стон, срывавшийся с ее губ вместе с дыханием, не имевший ни начала, ни конца и стихавший незаметно, как ветерок, колышущий хлебное поле.

– После смерти графа и Томаса прошел почти год, – сказала я, гладя ее по щеке. – Она уже не оправится, верно?

Нэн встретила мой взгляд, и я увидела в ее глазах собственную скорбь.

– Нет… Она тоже умерла в Уэйкфилде, – ответила графиня Уорик, глядя на неподвижную фигуру, в которой еще теплилась жизнь.

Я в последний раз поцеловала мать Джона, услышала ее вздох и прошептала:

– Я всегда буду помнить вашу доброту и все хорошее, что вы для меня сделали…

Вечером в Миддлем неожиданно примчался Уорик и ослепил всех своим светом, как упавшая с небес звезда.

Нэн суетилась вокруг, пытаясь исполнить любой его каприз. Вино лилось рекой; мы провели вечер, лакомясь свининой, павлином и лебедем. Даже нищие у дверей не остались внакладе, ибо у Уорика был обычай разрешать каждому унести сколько еды, сколько умещалось на лезвии ножа. А беднягам, у которых даже своего ножа не было, позволялось наедаться до отвала. Подкрепившись, они уходили и славили имя Уорика по всей земле; его знали даже в далекой Богемии. Уорика проздали Делателем Королей, потому что он сверг Генриха и посадил на трон Эдуарда.

Вечер был хорош всем, кроме одного: рядом со мной не было Джона. Он оставался на севере. Уорик передал мне от него привет и послание.

– Джон должен собрать шотландских дворян с границы и доставить их в Йорк. Там они встретятся с представителями Эдуарда и составят мирный договор. Он велел передать на словах, что очень скоро навестит тебя.

– Папа, почему ты снова уезжаешь? – со слезами на глазах спросила его маленькая Анна.

– Детка, мне нужно вернуться в Лондон и поговорить с французским послом, – ответил Уорик, погладив по голове девочку, сидевшую у него на коленях. – Я хочу женить нашего храброго короля Эдуарда.

– Серьезно? – не удержалась я. – И на ком же хочет жениться король Эдуард?

– Эдуард? Он слишком занят своими шлюхами, чтобы думать об этом. Я все решу сам, – заключил Уорик. – Я собираюсь заключить мир с Людовиком Одиннадцатым и скрепить его браком с французской принцессой, чтобы Франция больше никогда не оказывала помощи анжуйской суке.

Меня поразило то, как Уорик говорил о короле. Интересно, что подумает Эдуард, когда узнает о матримониальных планах Уорика? По моей спине пробежал холодок. Взошедшее солнце было сияющим, но внезапно будущее показалось мне туманным и покрытым тенью.

ЙОРКИСТСКАЯ АНГЛИЯ 1462-1471

Глава девятнадцатая

1463 г.

Я обвела взглядом особняк нашего манора Ситон-Делаваль и осталась довольна. Мимо окон летел легкий снежок, сквозь щели в ставнях пробивались яркие солнечные лучи, освещая большой зал, украшенный лентами, зеленью и ягодами в честь Рождества и нового, 1463 года. В камине, обогревавшем зал, потрескивали дрова. В одном углу мужчины играли в кости, в другом женщины водили хоровод, а в середине комнаты дети играли в жмурки, с хохотом уворачиваясь от игрока с завязанными глазами. В воздухе витал запах вина с пряностями и имбирной коврижки; слуги разносили большие подносы со сладостями и ароматными напитками. «Мне есть за что благодарить Судьбу!» – подумала я. За почти два года, прошедшие после великой победы йоркистов при Тоутоне, случилось много хорошего.

Будь моя воля, я изменила бы только одно. Наша семья пополнилась еще одной дочерью/ Маргарет стала у нас с Джоном четвертой; я крепко любила их всех, но жалела, что не смогла родить Джону сыновей. Когда я писала мужу о рождении еще одной девочки, у меня дрожала рука. Я знала, что он будет разочарован. Мужчине нужны сыновья, способные помочь ему на поле боя, при дворе и в маноре. Но в его ответе не было и намека на разочарование. Муж радовался новости, писал, что ждет не дождется возможности увидеть свою красавицу дочь и надеется, что на границе наступит затишье, которое позволит ему приехать в Борроу-Грин. Я прижала его письмо к губам и невольно вздохнула. Все эти годы Джон оставался один, без мальчиков, которые могли бы ему помочь.