Каштановый омут

2

В минувшие четыре месяца Джиллиан была почти счастлива. Жена и дочери Саэра теперь просто игнорировали ее. Саэр велел им хорошо с ней обращаться, а женщины в этом доме не могли ослушаться приказа своего господина, даже если он был в сотнях миль от дома. Джиллиан не молилась о смерти Саэра и Осберта, но только потому, что знала: подобные дьявольские молитвы могут возыметь обратное действие. Тем не менее, в глубине души она надеялась, что оба ее мучителя погибли, и эта надежда крепла, потому что из Англии не поступало никаких известий. Однако в сентябре надежда и покой в душе Джиллиан были разрушены одним ударом. Осберт вернулся. Саэр был не только в наилучшем здравии, доложил Осберт, но и, по меньшей мере, десятикратно увеличил владения семьи и мог еще больше преуспеть в этом.

– Если мы победим, – сказал Осберт, криво усмехнувшись брату, – ты сможешь оставить себе эти земли и жить здесь.

Молодой Саэр рассмеялся:

– Мне не требуется твое разрешение. Я могу раздавить тебя одним ногтем, как вошь. Я получу их независимо от твоего желания. Но скажи: если для тебя все идет так хорошо, зачем ты вернулся? – Он нахмурился. – Я не доверю тебе ни людей, ни денег, даже если ты скажешь, что таков приказ отца.

– Неужели я обратился бы к тебе, если бы мне нужны были люди или деньги? – ощерился Осберт.

Глаза старшего брата озабоченно сузились. Действительно, Осберт прибыл в сопровождении десятка хорошо вооруженных каменнолицых наемников – в придачу к двоим дьяволам, его слугам, и его доспехи и одежда выглядели гораздо богаче, чем те, в которых он уезжал. Молодой Саэр догадался, что вся эта красота была заимствована у кого-то – в действительности они принадлежали Невиллю-младшему, но тот уже не имел возможности их еще когда-либо надеть, – но в целом он не был разочарован. Он был не так корыстолюбив, как его отец, и интересовался в первую очередь теми землями, которыми уже владел. Если старый Саэр завоевал в Англии богатое поместье, пусть там и остается. Это устроит старшего сына. Поэтому вместо того, чтобы поставить на место своего зарвавшегося младшего брата, что он мог бы сделать одним окриком, молодой Саэр пропустил провокационное замечание Осберта мимо ушей.

– Ладно, тогда зачем же ты приехал? – повторил он мягко.

– За Джиллиан.

Молодой Саэр вскинул голову, и циничная улыбка скривила его губы.

– Она только этого и ждет. Бог свидетель, ей уже восемнадцать и уже, по меньшей мере три года следовало быть замужем, но ты не женишься на ней ни в этом замке, ни в…

– Я вообще не женюсь на ней, – прервал его Осберт, но глаза его хитро вильнули в сторону. – Вот приказ отца, скрепленный печатью, – поспешно добавил он, прежде чем молодой Саэр успел что-либо возразить. – Пусть кто-нибудь сбегает за священником, чтобы прочитать это тебе.

Пока они ждали, молодой Саэр внимательно изучал свиток пергамента – в письме действительно содержался лишь приказ молодому Саэру передать Джиллиан Осберту, который отвезет ее в Англию. Никаких причин для этого не приводилось, и, хотя молодой Саэр удивлялся, зачем старику понадобилась Джиллиан, его это не слишком волновало.

Когда Джиллиан приказали собираться в дорогу, она была ошарашена. Она не задавала никаких вопросов, поскольку знала, что это совершенно бесполезно. Из уст Мари де Серей, которая доставила эту весть, никогда не исходило ничего, кроме прямого приказа сделать то или другое. Мечась между надеждой и страхом, Джиллиан упаковала свои личные вещи в корзину и отложила платье для верховой езды. Может быть, молодой Саэр скажет, куда ее отправляют и с какой целью, когда она спустится к обеду?

Однако объяснений не потребовалось. Когда Джиллиан увидела Осберта, ее красивая смуглая кожа – розовато-золотистая зимой и орехово-коричневая, когда ее касалось летнее солнце, – стала мертвенно-желтой. Даже губы побледнели, а огромные темно-карие глаза вмиг, казалось, стали стеклянными. Никто не сказал ей ни слова, да и едва ли она в тот момент была способна что-либо понять. Привычка довела Джиллиан до ее обычного места в конце скамьи, и она успела сесть прежде, чем подкосились колени. После этого она, не мигая, уставилась на стол. Она не потянулась за едой, и никто другой не обслужил ее и не предложил что-нибудь съесть. Воспитание в семье де Серей не предполагало сострадания.

К концу обеда Джиллиан достаточно оправилась от шока, чтобы почувствовать страх. Странное дело, на этот раз страх не мучил ее, он не заставлял ее сердце колотиться, не сдавливал горло и грудь. Точнее было бы, наверное, сказать: она знала, что боится, а не чувствовала страх. Она ничего не чувствовала. Она была словно мертвой, вне страданий. Душу ее заполнила ненависть. На краю пропасти память об отце обострилась и просветлела, и ее захватила мысль, которая прежде никогда не приходила ей в голову. Если ее отец погиб, значит, он сражался на стороне, проигравшей войну, следовательно, его дочь была отдана в качестве добычи одному из его врагов, возможно, тому самому, кто и убил его.

В одно мгновение Джиллиан уверила себя, что именно Саэр и убил ее отца. В действительности, однако, это было не так. Отец Джиллиан сражался не на побежденной стороне. Он откликнулся на призыв своего сюзерена, графа де ла Марша, погиб в бою, и граф выполнил свои обязательства перед вассалом, закрепив его владения за Джиллиан и поместив ее туда, где, по его мнению, она должна была оказаться в безопасности. Вопрос, будет ли счастлива Джиллиан, просто не приходил графу в голову – он был совершенно неуместен. Теперь, однако, несчастье, подпитываемое годами издевательств, породило в девичьей головке чудовищную идею.

Убить себя было самым страшным грехом, потому что в таком грехе невозможно исповедаться, покаяться и получить отпущение. Однако убить Осберта было, видимо, грехом куда меньшим. Мужчины постоянно уничтожают друг друга на войне, убивают женщин и детей, а потом исповедываются, каются и получают отпущение грехов. Если Осберт нападет на нее, разве она не окажется в той же ситуации, что и любой другой человек, вынужденный защищаться?

Подобно сомнамбуле, Джиллиан поднялась из-за стола вместе с остальными и ушла в женские покои. К тому времени, когда другие женщины поднялись наверх, она уже лежала, притворившись спящей, на соломенном тюфяке у двери, где спала с тех пор, как ее сочли достаточно взрослой, чтобы наблюдать за служанками, не позволяя им уходить по ночам к своим любовникам. Этой ночью, однако, именно Джиллиан выскользнула за дверь и, спустившись по лестнице, прошла через небольшой двор в сарай, где коротал тоскливые часы командир ночной стражи. Он очень удивился, но не стал ни возражать против ее просьбы, ни выражать сомнения, что предмет, который она просит, вряд ли чем-то поможет ей. Джиллиан ему нравилась. Если ей для какой бы то ни было цели нужен нож, он даст его ей.

Джиллиан вернулась в свою постель, пряча под платьем настоящее орудие убийства в смазанных ножнах. Это был не игрушечный нож для еды с четырехдюймовым лезвием и осыпанной драгоценными камнями рукояткой, которую неудобно держать в руке. Джиллиан несла восьмидюймовый кинжал с заточенным, как бритва, обоюдоострым лезвием и обернутой в кожу рукояткой, которая мягко и удобно ложилась в ладонь. Этот нож, если только она найдет в себе мужество применить его, с такой легкостью войдет между ребер спящего человека, что тот умрет, не проснувшись.

Что бы ни думал по этому поводу караульный, Джиллиан не сомневалась, что у нее хватит смелости воспользоваться своим оружием. То, что ее наверняка поймают и, возможно, приговорят к смерти, нисколько не беспокоило девушку. Смерть была бы для нее скорее избавлением, чем наказанием, и даже, может быть, доставила бы удовольствие от сознания того, что Саэр лишится ее собственности.

Случилось, однако, так, что ни караульному, ни Джиллиан не суждено было убедиться в своей правоте, Джиллиан не довелось продемонстрировать свою целеустремленность. Осберт не делал ни малейшей попытки покушаться на нее. Он не потащил ее к священнику, подученному игнорировать ее протесты и обвенчать их; он не пытался воспользоваться ею без бракосочетания. Он нападал на нее лишь словесно, с ухмылкой рассуждая о «великой чести», которая ей будет оказана. Но среди хитрых и грязных намеков Осберта проскользнуло и то, что он везет ее в Англию.