Лорд Очарование (ЛП)

— Тристан! — он скривился и закрыл глаза руками. От боли он прикусил нижнюю губу. — Пожалуйста, я Вас умоляю, больше никаких имен.

Когда он опустил руки, она все еще стояла поотдаль, осторожно наблюдая за ним.

— Я понимаю, — проговорила она. Ее пальцы нервно сжимались и переплетались. — Я тоже ненавижу свое имя. Я не думаю, что Вы его помните, хотя я уже дважды Вам его называла. Я Пенелопа Фэйрфакс. Вы можете звать меня Пэн, так как я называю Вас Тристан.

Сейчас он был согласен на любое имя, лишь бы избежать продолжения бестолковой болтовни. Он стиснул зубы и попытался взять ее руку, чтобы поцеловать в знак приветствия. Тут он заметил, что его руки обнажены. Он в неверии взглянул на себя и обнаружил, что тело покрыто повязками, порезами, царапинами, синяками, одеялами — и больше ничем. Он медленно поднял глаза на нее, ожидая встретить еще один потрясенный взгляд. К его удивлению, она смотрела на его тело. Ее взгляд скользил по голой груди и ниже, ниже, ниже. Он следил, как этот взгляд ласкал его ребра, льнул к плоти бедер, а потом мягко спускался ниже.

Во время этого осмотра он оставался неподвижен, увлеченный ее неожиданным интересом. Он обнаружил, что старался не дышать, только чтобы не испугать ее и она бы не переставала согревать его своим завораживающим взглядом. Но он не сдержал гримасу боли.

Она вздрогнула, отступила на шаг и покраснела. Затем, словно желая скрыть свою неловкость, подарила ему улыбку, которая напомнила лунный свет и шумное веселье, и сказала с наигранной веселостью.

— Я Вас не виню, за то, что вам не нравится ваше имя. Я сама ненавижу свое второе имя. Грэйс. Оно звучит так грубо. Г-г-г-г-рэйс. — Она сморщила носик и стала похожа на сердитую бабочку. Печаль и боль отступили на одно прекрасное мгновение. Он усмехнулся и на этот раз совсем не возражал против приступа острой боли.

— Грэйс, — отметил он, — от латинского Gratiana, что значит «доброта» или «божественная благодать», которой, я начинаю думать, я действительно одарен, иначе Господь не отдал бы меня в заботливые руки такой доброй и милой леди.

В ответ он получил только непонимающий взгляд. Ни улыбки, ни застенчивого «благодарю». И все же он даже не ожидал того жадного взгляда, с которым она смотрела на него. Он был прав. Она оказалась изменчивой загадкой, более интересной, чем его собственная дилемма и определенно более притягательной.

Он не сознавал, что они уставились друг на друга такими бесконечными и захватывающими взглядами, пока дверь комнаты не открылась и не вошла служанка. Внезапно вернувшись в реальный мир, он оторвал взор от Пэн. Она моргнула и плавно отдвинулась от него, как если бы желала избавиться от его влияния и, в конце концов, уперлась спиной в стену напротив кровати. Иисусе, ведь у него не было памяти, а тут она вела себя, как будто защищалась от смертельно опасного дракона.

Служанка принесла поднос с едой и одежду к кровати, поставила на край и хмуро глянула на него. А так как она была маленькой, пухленькой, с рыжими волосами, она напомнила ему рассерженное яблоко.

— Все еще жив? Жаль, — нахмурила она брови и посмотрела на Пэн. — Тьфу, госпожа, Вы должны были позволить мне убить его.

Он изумленно посмотрел на женщину, раздумывая, не оказался ли он в Бедламе, где обитатели одержимы дьяволом.

— Замолчи, Твисл, — Пэн оттолкнулась от стены, решительно прошла по комнате и остановилась в нескольких футах от кровати, откуда обратилась к нему с наигранной веселостью: — Не обращайте на нее внимания.

— Щепотку аконита или немного настойки ландыша, и он отправится к дьяволу, где ему самое место.

Услышав это, Пэн бросилась к женщине и стала выталкивать ее вон из комнаты.

— Уходи, Твисл, он слишком слаб, чтобы выслушивать твои безумные разглагольствования.

Когда дверь закрылась, он снова попытался сесть. Ему удалось опереться на предплечье. Пэн взяла миску, полную густого темно-зеленого супа. Держа ложку и казалось, собрав все свои силы, она приблизилась к нему. Прежде чем он успел остановить ее, она впихнула ему в рот полную ложку бульона и продолжала весело болтать, как бы защищаясь от его присутствия.

— Вы не должны обращать внимания на Твисл. Ее отец избивал ее, а пятеро братьев делали то же самое с его позволения. Один из них лишил ее клока волос на макушке. Вот почему она всегда носит льняной платок. Сейчас ей лучше, чем раньше. Она хорошо ладит с Эрбутом, Сниггсом и Дибблером.

Теперь он подавился, когда попытался проглотить бульон и вспомнил, что его приготовила Твисл. Он оттолкнул ложку и указал на миску.

Она подпрыгнула, когда его рука оказалась рядом с ее рукой.

— Что?

Когда он не сделал попытки дотронуться до нее, Пэн успокоилась. Потом она посмотрела на бульон.

— О, — она покачала головой. — Не бойтесь. Твисл не стала бы Вас травить без моего на то позволения. — Она попробовала бульон. — Видите? Он безвреден. Это просто джоутес [22] с миндальным молоком.

Он опустился на подушки и отвернулся от предложенной пищи. Его голова кружилась от обилия незнакомых ощущений. Эта женщина приводила его в замешательство именно тогда, когда он менее всего мог это вынести. Он оставил попытки понять ее опасения, ее непредвиденные перемены настроения, потому что испытывал слабость и неудобство. Господи, ведь он даже не знал собственного имени. Чем больше он старался прояснить туман забвения, тем гуще становилась мгла Размеры его собственной беспомощности заставляли его чувствовать себя таким беззащитным и уязвимым, что он невольно поежился.

— Я Вас утомила.

Этот легкий воздушный голос проплыл к нему, обернул его в сверкающие кольца и привязал его к чему-то осязаемому.

— Простите меня, — продолжила Пэн. — Я все болтаю и болтаю, а Вам плохо.

Он почувствовал, как ее руки натянули покрывало ему до плеч и погладили их. По крайней мере, она не боялась, когда он был утомлен. Каким-то образом это прикосновение сделало боль и мысли терпимыми.

— Вы не должны волноваться, — посоветовала она. — Твисл считает, что Вы со временем вспомните, кто Вы. Лодка с припасами будет здесь через несколько недель. — Она замолчала, а потом сказала как бы про себя: — Времени много, но это делу не поможет. Но в то же время у нас есть проблема. Я бы отправила Вас в Англию, но я не уверена, что Вы англичанин. Если я ошиблась и Вы француз, не хотелось бы отправлять Вас туда, где Вас могут арестовать как паписта. Ну, разговоров на сегодня достаточно. Я пойду и дам Вам отдохнуть.

— Нет! — он резко сел и выругался от боли в голове. Она тут же бросилась к нему, по-видимому, забыв собственные опасения при виде его страданий. Ее рука поднялась и почти коснулась его плеча, но остановилась в дюйме.

Тяжело дыша от приступа боли, он смотрел на эту руку, на пальцы с розовыми ноготками. Он тут же возжаждал ощутить прикосновение этой руки к своей коже. Он смотрел на нее снизу вверх, не осмеливаясь шевельнуться. Она встретилась с ним взглядом и приоткрыла губы, ее глаза расширились.

Но он все еще ждал, желая, чтобы она его коснулась. Ее рука шевельнулась. Он чувствовал ее жар. А затем ее пальцы сложились в кулак. Она моргнула, как бы очнувшись от сна, убрала кулак за спину, и он еле удержался от проклятия. Ее голос смягчил его разочарование.

— Успокойтесь, — сказала она.

Он снова лег.

— Останьтесь, пока я не усну. Ваше общество заполняет пустоту моей памяти.

Она не ответила сразу, но как раз тогда, когда он подумал, что она откажется и оставит его, она снова села на табурет возле него.

— Тогда отдохните. Больше не переживайте. Вы здесь пробудете недолго. Вы вернете свою память и уедете отсюда. Да, скоро Вас здесь не будет. Скоро.

Слова были сказаны мягким тоном. Они омыли его, и он почти не обратил внимание на их смысл, только чувствуя комфорт в звуках ее голоса. Звук накрыл его, легкий как перышко, как морской бриз, и он уснул.