Оберег волхвов

— Ловка ты, боярыня Завида. Но твоя змеиная хитрость — еще не ум. Не надейся утаить шило в мешке, все равно прорвет. Неужели ты думаешь, что эти свидетели у нас единственные? Имеем еще двоих в Киеве. А уж в селении Выря под Юрьевом целая ватага найдется. Или ты надеешься, что твой знакомый воевода им всем рты позатыкает? Но есть еще письмо епископа Даниила. И сам он, если надо, приедет и все расскажет князю и митрополиту.

С большим трудом Завида скрыла досаду и, бросив предостерегающий взгляд на готовую сорваться дочь, сказала:

— Этот старый болтун игумен Даниил твоим братом поставлен, и для великого князя Святополка он важности не имеет.

— Ты бы поостереглась так говорить о моем брате и об отце Данииле, — заметила Евпраксия. — Не знаешь ведь, как завтра судьба повернется.

Завида немного помолчала, а потом вдруг сказала примирительно и со вздохом:

— Не понимаю я тебя, сударыня. Ты же знатная госпожа, давно живешь при монастыре. Какое тебе дело до мирских распрей? Почему ты слушаешь наговоры всяких глупых девок — таких, как моя падчерица или та горшечница? Зачем хочешь испортить жизнь мне и Бериславе? Ведь мы зла тебе не причинили, мы тебе не враги.

— Вы враги потому, что зло у вас в душе, и вы не хотите его искоренить, а сеете повсюду, — ответила Евпраксия.

Анна, повинуясь безотчетному порыву, подалась вперед и стала рядом со своей старшей подругой. Тогда и Берислава сорвалась с места и, уперев руки в бока, закричала на Анну и Евпраксию:

— Значит, вы ищете войны, да? Так вы ее получите!

Евпраксия краем ока успела заметить, что слуги Завиды обступили их с Анной со всех сторон. Тогда спокойным, ровным голосом она сказала:

— Если бы мы хотели войны, то не пришли бы сюда, а прямиком направились бы к князю или митрополиту и все бы им доложили. Но нам нет охоты затевать против вас тяжбу. Вы свое еще когда-нибудь получите. А мы сюда явились, чтобы с вами договориться.

— Матушка Евпраксия!.. — в недоумении воскликнула Анна и, почувствовав внезапную дурноту, пошатнулась.

— Да, дитя мое, договориться, — твердо повторила Евпраксия и поддержала Анну под локоть.

— О чем договориться? — разом спросили Завида и Берислава, переглянувшись.

— А вот о чем. Я обещаю за себя и за Анну не выдавать ваших тайн никому, особенно князю и митрополиту, а также Тимофею Юрьевичу и Глебу, которых вы сегодня так ловко удалили. Но вы за это должны снять всякие обвинения с Надежды.

— Неужели вы согласны договориться с нами за столь малую плату? — недоверчиво покосилась Завида. — Чую в этом подвох, сударыня. Кому нужна простая девка Надежда, которая, говорят, уже утопилась?

— Для вас она простая девка, а для меня — живая душа. Даже если Надежды уже нет на этом свете, пусть хоть ее бедные родители узнают, что их дочь невиновна.

— Но кто виновен? — Завида переглянулась с Бериславой и Хворощей. — Хотя, пожалуй, гончаровна действительно ни при чем. Недавно мы узнали, что дело было так. Олбырь увидел на воре плащ Глеба, затеял с ним драку и убил. Надежда случайно шла мимо, увидела зарезанного человека и упала в обморок. А Олбырь, чтобы отвести от себя подозрения, вложил ей в руку нож. Но потом Олбырь где-то подрался, и у него отшибло память, поэтому сам рассказать он ничего не сможет.

— Хорошо, пусть будет так, — согласилась Евпраксия. — Теперь посылай своего тиуна вместе с Никитой к княжескому вирнику, чтобы они доложили ему правду об убийстве.

Когда это указание было выполнено, Евпраксия потребовала еще:

— Теперь разбуди Тимофея и приведи его сюда. Еще позови наших монахинь. И ключника позови, и сторожей… И при всех объяви о невиновности Надежды.

— Вижу, сударыня, ты заботишься, чтобы я выполнила свою часть договора, — поняла Завида. — А где же у нас уверенность, что вы с Анной не обманете?

— Мы могли бы записать свой договор на бумаге, но ведь вы же с Бериславой не знаете грамоты. Так что придется вам поверить мне на слово.

— А если ты нарушишь обещание? — не унималась Завида.

— Я внучка Ярослава Мудрого, при котором была составлена «Русская Правда», и мое слово что-нибудь да значит! Могу дать клятву, что буду молчать о вашем прошлом, если вы вернете доброе имя Надежде и не станете вредить своими зельями Анне и ее отцу. Перед Богом клянусь! — Евпраксия перекрестилась. — Так что же, Завида? Веришь ты моему слову, согласна на мирное соглашение или хочешь войны?

— А ты ручаешься за Анну, игумена Даниила и других? — осторожно спросила Завида.

— Анна все поймет не хуже меня. А для епископа главное — навести порядок в своей епархии, просветить язычников. Я обо всем ему напишу.

Дальше все происходило довольно быстро. В присутствии монахинь и сонного еще Тимофея Завида повторила свой рассказ об Олбыре и Надежде. Затем Евпраксия распрощалась с хозяевами и, взяв за руку поникшую Анну, ушла вместе с ней из боярского дома. Когда они оказались за воротами, их догнал Никита и сообщил, что княжескому вирнику уже доложено о невиновности Надежды.

— Что ж, теперь я спокойна… пока, — прошептала Евпраксия.

— Но зачем, зачем ты согласилась молчать о преступлениях Завиды и Бериславы?.. — с тоской в глазах спросила Анна.

— Еще не время обвинять их открыто. Они пока сильны и опасны. Если бы мы с тобой настаивали на обвинениях, то вряд ли нам дали б уйти за пределы боярского дома. Да и в монастыре нам бы не было покоя. Покуда надо подождать. Главное, что Надежду мы спасли. А оружие против козней у нас теперь имеется.

Взглянув на Анну, Евпраксия заметила, что девушка сильно дрожит, а глаза ее лихорадочно блестят.

— Что такое, Аннушка? — испугалась она. — У тебя как будто лихорадка.

— Не знаю… сама не пойму… Озноб меня бьет, а руки и ноги будто кто-то выкручивает. И какой-то жар изнутри…

— Не простыла ли ты в дороге? — встревожилась Евпраксия. — Тебе надо поскорее согреться и попить горячих отваров.

Между тем Завида и Борислава. выпроводив гостей и слуг, уложив в постель Тимофея, остались наконец одни.

Дочь металась по горнице, а мать неподвижно стояла у окна, поглядывая на улицу.

— Ненавижу!.. Ненавижу, будь они прокляты!.. — в ярости повторяла Берислава и стучала кулаком по стене. — Теперь они будут нас держать в руках, приказывать нам! Ладно бы еще эта княгиня, но Анна!.. Нет, клянусь, я отомщу им за унижение! Они не смогут больше нам угрожать, попрекать прошлыми грехами!

— Подожди, дочка, не горячись. Нашим врагам недолго торжествовать, поверь. Уж я-то знаю, я заглянула им в глаза.

— Да? И что ты там увидела, матушка? — оживилась Берислава.

— То, что Евпраксия не жилица на этом свете, я давно поняла. Сколько ей осталось, точно не скажу, но едва ли она протянет до весны. Однако не это главное. Я увидела, что и Анна может скоро умереть. В нее уже вошла болезнь — сильная, быстрая, как сполох огня.

— Неужели правда? — обрадовалась Берислава, но тут же нахмурила брови. — А если она все-таки не умрет? Тогда, клянусь, я найду способ от нее избавиться!

Завида не ошиблась: болезнь действительно разгоралась в Анне быстро, как костер. С каждым шагом жар все больше охватывал ее тело, застилал туманом голову. Перед входом в монастырскую церковь девушка вдруг покачнулась и, ступив на порог, потеряла сознание. Евпраксия и монахини едва успели подхватить ее, чтобы она не ушиблась.

Когда Анну перенесли и уложили в постель, у нее уже начался горячечный бред. Испуганная Евпраксия, шепча молитвы, наклонилась над девушкой и услышала, как среди бессвязных слов и стонов вдруг совершенно явственно и даже громко прозвучало: «Дмитрий, Дмитрий!..»

Глава восемнадцатая

В доме наместника

«Анна, Анна!..» — повторял Дмитрий в бреду. И друзья его, обмениваясь взглядами, без слов понимали, что не могло быть блажью то, что грезится человеку даже на смертном одре. Много дней Клинец метался между жизнью и смертью на постели в богатом доме эгемона. И постепенно смерть стала отступать. Пришла минута, когда его друзья и лекари смогли наконец вздохнуть с облегчением, понимая, что Дмитрий спасен. Лекарей было трое: врач эгемона Василий, Кассия — дочь Тарасия Флегонта и Рашид. Сам наместник не раз приходил справляться о здоровье своего спасителя.